Тайны мифологии: рождение вселенной – 1. Раскрытие древнего знания

…Покарай нечестивцев, презревших власть Твоего наперсника. Не у кого мне более искать спасения.

Зная о беде, приключившейся с создателем, Всеведущий Господь велел последнему отринуть прочь его осквернённое злодеями тело. Брахма покоился воле Всевышнего и взамен прежнего обрёл новый облик…

В этом абзаце всё непросто. Надеюсь, что ты вникаешь в текст достаточно для того, чтобы заметить здесь некоторые противоречия. Сложно сказать, что здесь может означать образ «нового облика», по крайней мере в таком контексте. Подобная путаница, когда образы накладываются друг на друга и, как кажется, друг другу противоречат, часто встречается в символике мифов. Попробуй рассмотреть аспекты происходящего порознь, и всё станет ясно. Конечно же, первый большой взрыв, а по сути, – «первое Я», перейдя от расширения взрыва к его схлопыванию, меняет свой «облик», и соответственно – обретает «новый». Конечно же, переход взрыва к схлопыванию, можно считать сбрасыванием своего прежнего тела, но не кем-то, оставшемся в стороне. Ведь это «сбрасывание тела» и есть – этот новый «облик», это и есть то, чем будет теперь «первое Я», а именно – взрывом сжавшимся в точку. И дальнейшие строчки, на мой взгляд, вновь говорят о том же самом:

…Старое же тело, отвергнутое создателем, прелюбодеи приняли за прекрасную деву. В сумраке помчались они на звон ножных колокольчиков и, увидев пред собою юную особу, изумились ее благолепию. Восхищённые, бесы глядели во все глаза на стопы ее, прекрасные как лепестки лотоса, на тонкий стан и пышные бедра, охваченные золотистой лентою…

…Не дав себе опомниться, жадные до женских прелестей нечисти навалились на сумеречный образ создателя…

Надеюсь, ты видишь и понимаешь, что эти новые подробности, говорят нам всё о том же, о схлопывании взрыва в точку. Главное противоречие здесь, как ты понимаешь, в том, что если схлопывание взрыва это – «старое тело, отторгнутое создателем», то где же тогда тело «новое», и где сам «создатель». Он не может быть ничем другим, ведь больше ничего пока просто не существует. А значит, ответом на этот вопрос будет другая строка, говорящая о том, что – «Брахма покоился воле Всевышнего и взамен прежнего обрёл новый облик». Вот так-то. Взрыв перешёл в схлопывание и сжался в точку. И это и является, и его «новым обликом», и прежним, «осквернённым», «сброшенным телом». Понимал ли тот, кто писал когда-то эти, несколько запутанные, строчки, их настоящий смысл? Сложно сказать. Что же происходит дальше?

…Довольный, что сумел обмануть похотливых чад, Брахма просиял ликом и разразился задорным смехом, из чего на свет появились певчие ангелы гандхарвы и веселые плясуньи апсары…

Дальше долго перечисляется, – кому и что он раздал. То есть, мы вновь видим уже упоминавшийся мотив, создания начал будущего мира из частей тела первого рождённого, из его проявлений. Но произойдёт это, при начале нового и уже настоящего, бесконечно долгого творения вселенной, до которого, вообще-то, ещё далеко. Ведь сжатие «первого Я» в точку, описанное здесь так кратко и легко, можно сказать – играючи, оказывается, как я уже говорил, положением тяжелейшим и, как кажется, безвыходным. Я думаю, что нахождение выхода из этого положения, является самым важным моментом в истории жизни вселенной и в истории жизни каждого человека.

Самым же важным, в двух рассмотренных нами эпизодах из древнеиндийских канонов, является, на мой взгляд, прямое указание на то, что осознание одиночества, ущербности, заброшенности, является глубочайшим, тяжелейшим, и крайне болезненным заблуждением, вызванным отрывом от Всевышнего, потерей контакта с ним.

Давай попробуем с тобой отойти от, пусть торжественного, но всё же формализма, древности, и рассмотрим всё, как оно есть. Дальше, если ты действительно хочешь по-настоящему понять то, что мы с тобой рассматриваем, всё это тебе нужно прочувствовать, а для этого, напоминаю, очень важно, время от времени закрывать глаза. Что же ты видишь, закрыв глаза? Некую, то ли пустоту, то ли темноту. А кто среди этого ты? Лишь, ощущение – «Я». Ты, и есть Брахма, как и каждый живущий, «первое Я», очнувшееся среди «нигде». Чем ты был до этого? Да, нам говорят о «мировом яйце», о бутоне «лотоса», о «космическом яйце», «золотом яйце», «мировой утробе» и прочем, но что это значит? Вновь закрой глаза. Ты, «никто» среди «нигде», только что, был свернувшимся внутрь себя самого. Здесь, в этом мире, в этом пространстве, тебя ещё, практически не было. И самого этого пространства, также, ещё не было, пока ты не увидел его впервые, но об этом позже. Своим сознанием ты был не здесь. Ты был в том мире, о котором сказано много, но сказать что-то понятное, определённое очень сложно. В мире абсолютной наполненности, в мире единства, где невозможно никакое одиночество, в мире огненном, в мире идей. Там, где в непостижимой бесформенной форме, во сне без сновидений, хранилось всё, что осталось от предыдущего мироздания, исчезнувшего, свернувшегося когда-то. Как это звучало, в древнем Египте, например:

…как существовали,

несуществующие существа

в несотворённом мире,

не пришедшем ещё

в существование…

И вот, ты оказываешься здесь, в «нигде», и та восхитительная полнота, наполненность, остаётся лишь слабым, ускользающим отголоски в твоей памяти. «Ничто» среди «нигде». Лишь ощущение – «Я». Но, самим фактом своего пробуждения, самим взглядом вокруг, ты, невольно, творишь «не Я». Это уже, не просто пустота, эта пустота, названная тобой «пустотою», «темнотою», – неважно, чем ещё. Отсюда, – одно из её имён, в индуизме – Вак, что значит – «слово», отсюда идея, что Сарасвати, всё та же Вак, супруга Брахмы, является покровительницей знаний. Ведь, она началась с первого, ещё, строго говоря, не произнесённого слова, с первого прикосновения мысли, прикосновения внимания. Почувствуй это, закрыв глаза. Само твоё пробуждение, разворачивание наружу, в эту пустоту, даёт этот взгляд вовне, сам этот взгляд, само твоё внимание, без всяких, сформулированных, произнесённых слов, является словом, названием, и слово, само твоё внимание, невольно творит, эту самую пустоту, или, по крайней мере, окрашивает её, делая её «чем-то». Вспомни, рождённых в объятиях друг друга, Геба и Нут, которых разорвали, разделили, как и многих других. Иначе говоря, разворачивание из «мирового яйца», разворачивание сюда, в это новое «нигде», делит, ещё недавно существовавшее единство, на «Я» и «не Я». Несложно заметить, что чувства «Я» к этому «не Я», как минимум двоякие. От этой пустоты неуютно и страшно, – вспоминаем Нут, которая, якобы боялась высоты, хотя эти чувства, конечно же, ощущал именно Геб, «первое Я». Вспоминаем змея Ёрмунганда, брызжущего на Тора своей ядовитой слюной, или «яд», всплывший в молочном океане вселенной, во время пахтания его богами, и выпитый Шивой. Это образ леденящего, разъедающего влияния, этой самой пустоты, в которой, кажется вот-вот исчезнешь, пропадёшь, растворишься. С другой же стороны, она осознаётся как то, чего тебе не достаёт до полноты, до цельности, а значит, как нечто крайне влекущее; отсюда идея похоти, в самых разных её видах. Отсюда Эрос, – образ «первого Я», почти не раскрытый автором текста, но вместе с Геей и Ураном, названный среди первых, рождённых Хаосом пустоты у Гесиода. Хотя, строго говоря, нам не сообщается, что всех их породил Хаос, а лишь, что они появились после него:

…прежде всего во вселенной

зародился, а следом

Широкогрудая Гея, всеобщий приют безопасный,

[Вечных богов – обитателей снежных вершин олимпийских.]

Сумрачный Тартар, в земных залегающий недрах глубоких,

И, между вечными всеми богами прекраснейший, – Эрос

Сладкоистомный – у всех он богов и людей земнородных

Душу в груди покоряет и всех рассужденья лишает…

Хотя Хаос здесь и упоминается как то, что «зародилось» во вселенной «прежде всего», а значит – он должен был бы являться символом «мирового яйца», этимология этого слова приводит нас к понятию «бездны». Что вкупе со строками Гесиода приводит нас к тому, что в отличии от Геи, – «пустоты», которую узрело «первое Я» пробудившись, не зная о том, что оно же и создало её прикосновением своего внимания, Хаос у Гесиода, – это полное «ничто», для которого даже слово – «пустота», это что-то слишком конкретное, слишком определённое, а потому – неподходящее. Хотя, осознавая именно это, осознавая, что эта «пустота» ещё не является даже пространственной категорией, осознавая, что «мирового яйцо» до своего раскрытия, до пробуждения «первого Я» никак не проявляется, а значит – не присутствует, мы действительно можем провести параллель между двумя этими понятиями, между Хаосом Гесиода и «мировым яйцом». Конечно, очень непросто понять – как «мировое яйцо» может существовать – не существуя, но, тем не менее, это так. Ведь, до его раскрытия, до пробуждения «первого Я», нет ничего, что можно было бы назвать существующим, – ни пространства, ни сознания, ни точки зрения, – ничего.

Также стоит напомнить, хотя это немного некстати, что «Тартар», упомянутые среди первых появившихся, это, на мой взгляд, та самая – «тьма за глазами», то сырьё, что станет материалом, первовеществом, первого большого взрыва. Но, продолжим о влечении.

Отсюда же, красный цвет, часто встречающийся в связи с упоминаниями Брахмы и образами, параллельными ему, – цвет страсти, цвет влечения. Также, можно вспомнить трактовку его имени, как – «расширяющийся», и «черпак» в его руке, ведь первый взрыв и первое схлопывание – это, в каком-то смысле, зачерпывание, или, по крайней мере, попытка такового. Почему – «расширяющийся», думаю – понятно, ведь именно он, Брахма, разливается в бесконечность пространства первым большим взрывом. Самый первый шаг, шаг пробуждения и разделения «первого Я», можно описать и графически.

Помнишь, широко известный, мистический и космогонический, символ точки в центре окружности? Полагаю, что многие считают что знают его смысл. А вот – моя версия. Этап свёрнутости, сна, цельности, это ещё не точка, это, скорее, чистый лист, ведь нет ещё, ничего. Почему? А как же «мировое яйцо»? Но «Я», спящее сном счастливой цельности, всем своим сознанием находится там, в мире том, мире «божественном», вечном, непроявленном. А ведь, ничего другого, ничего кроме сознания у него и нет. Соответственно, лист ещё чист. Чист и пуст. Пробуждаясь, «первое Я» возникает как точка. Точка на чистом листе. И, только его взгляд, прикосновение его внимания к этому, абсолютному «ничто», что трактуется, как первое слово, первое название, невольно данное «первым Я», окружающей его бездне, превращает, пустоту чистого листа, в пустоту окружности, изображённой на этом листе. В итоге, мы видим «единое», разделившееся на «Я» и «не Я», как точку, в центре окружности.

Помимо мотивов, влечения и отторжения, явно присутствующих во множестве мифов, мы можем предполагать настоящей причиной возникновения первого большого взрыва, мотивы более здоровые, например – яркое, естественное, живое желание быть, просто быть, всё шире и шире, всё больше и больше, или, например, – любопытство, желание узнать – что же там дальше, за этой пустотой. Кстати, последний мотив достаточно близок некоторым символическим мифологическим мотивам. Я имею в виду поиск «первым Я» «знания», – тайного знания священных рун, тайны табличек «Ме», мудрости, даруемой «источником Урд». О последнем примере мы вскоре поговорим. Полагаю, и возможно ты согласишься со мной, что, тот или иной, мотив кажется нам более реалистичным и убедительным в зависимости от того, в каком состоянии, настроении находимся мы сами, пытаясь представить этот этап творения вселенной. Пойдём дальше.

Множество ликов, и все об одном. Примеры из мифов Египта

Простых примеров, очень много самых разных здесь. Что говорит нам мифология Египта?

…Бог Амон, ради творения мира, вышедший из своего двуполого состояния, обернувшийся белой птицей, «птицей Гоготун», и плававший в предвечных водах, выкрикивая священные имена творящие мир…

Мы мы видим здесь указание, на двуполость «мирового яйца», на затерянность «первого Я» в пустоте, как «плавание в предвечных водах», а также, – на тему «слова», как символа творящей вибрации звука, мысли, творящей вибрации внимания. Также, здесь можно вспомнить белого лебедя Брахмы, как совершенно очевидную параллель.

…Из вод, великого океана хаоса Нуна, поднимается солнечное дитя, и в образе солнечного диска, освещает окружающий мир, и тем самым, приводит его в существование…

В Египте, «первое Я» часто описывалось как «солнечный диск», и даже то, что трактуется как символическое описание суточного солнечного движения, на самом деле – символ описания творения вселенной. Солнце восходящее, независимо от того, называется ли оно в данном случае Ра или как-то иначе, это проснувшееся «первое Я», солнце в зените, это большой взрыв, солнце идущее к закату – схлопывание взрыва, солнце, проходящее свой ночной, незримый путь – назревание нового, настоящего уже, творения. «Приведение окружающего мира в существование, своим светом», – это ясный образ внимания «первого Я», прикосновением которого оно создаёт пространство пустоты, – будущее вместилище вселенной. Ведь ясно, что ни о каком другом «окружающем мире», речи пока идти не может, ничего кроме пустоты пока не существует.

…Великий Нун, поднимаясь из вод предвечной бездны, держит в руках ладью, на которой – основные божества и солнечный диск…

Речь снова идёт о пробуждении в пустоте «первого Я». Понятно, что основные божества здесь, присутствуют только в потенциале, также как и «праджапати», порождённые Брахмой до появления первой «женщины», то есть, до, собственно разделения на «Я» и «не Я». «Основные божества» в «ладье», – символы творческого потенциала «первого Я», что проявится в первом большом взрыве и его составляющих, преобразуется, как составляющие схлопывания в точку, и, при выходе на второе творение, станет семенами, началами аспектов нового мироздания.

…Великая мать, в образе коровы, сажает божественное дитя меж своих рогов и выпрыгивает из несотворённого в сотворённое, и творит мир, открывая глаза…

Вновь те же символы, но с акцентом на «Великую мать», стоящую за «первым Я», что символизирует «божественное дитя». Что может символизировать образ «Великой матери»? «Тьму за глазами»? Или это образ вечного божественного мира, какого то из его проявлений? Сложно сказать. Непостижимый «божественный мир» и наш, временный и ограниченный, именуются здесь мирами, «несотворённого» и «сотворённого». И творение пустоты пространства, будущего вместилища вселенной, как самый первый шаг в творении мира, осуществляется здесь открыванием глаз, взглядом, вниманием. Хотя очевидно, что в эти образы в мифах Египта, вкладывается и несколько иной смысл. Он заключается в том, что мир не творится, он существует непрерывно, и проявляется, появляется, когда возникает «свет», свет божественного взгляда, свет внимания, свет сознания. Мы уже говорили о чём-то подобном, когда разбирали символы «радужного моста» и «дуба». Помнишь? Я сказал тогда, что «искра» «божественного мира», до которой дотянулось «первое Я», не только воспламенила «сырьё», из чего и возник, вспыхнул первый большой взрыв, можно сказать, что она проявилась, спроецировалась здесь, в материальном мире, и этой проекцией и оказался бесконечно распахнувшийся взрыв. Дальнейшее, уже настоящее, бесконечно долгое творение вселенной, также вполне верно будет назвать проявлением, проекцией божественного мира в пространство пустоты через «первое Я».

…Бог Атум, самопородившийся, сам пришедший в существование…

Точно те же эпитеты, что и у Брахмы, и по тем же самым причинам. У него нет, ни зримого отца, ни зримой матери. Он пробудился, возник, развернулся среди «нигде», один, в полной пустоте. Но дальше, тема сексуального влечения подана ещё ярче:

…Атум совокупляется с собственной рукой, проглатывает собственное семя, его рот превращается в предвечную космическую утробу, откуда выплёскиваются, созревшие основания нового мироздания…

Идея мастурбации здесь, совершенно не случайна, ведь влечение «первого Я», если мы принимаем именно эту версию возникновения первого большого взрыва, – это влечение к чему-то незримому, воображаемому, что является, в общем-то, необходимым условием описываемого здесь действа. Конечно, объектом влечения «первого Я», в тех случаях, где мотив первого взрыва именно таков, объявляется, тот или иной, символ пустоты «не Я», ты помнишь такие примеры, но, на деле, это кажется маловероятным. Чувство острого неуюта, от окружающей тебя пустоты, – это понятно, а вот – влечение к ней, кажется мне мотивом маловероятным. К тому же, мы с тобой уже приходили к выводу о том, что взрыв, проливающийся в пустоту, это результат неудавшейся попытки «первого Я» дотянуться до «божественного мира», вернуться в него. Именно этот, вспоминаемый, воображаемый «первым Я» «божественный мир», и был настоящим объектом влечения, а значит, символ «мастурбации» здесь вполне уместен. В данном эпизоде, устремление к этому божественному миру, символизируется – «совокуплением с собственной рукой», семяизвержением, и даже, – «проглатыванием» этого «семени». Все эти этапы, как назло, – их ещё и три, являются созданием того самого триединства, благодаря которому, «первое Я» взрывается в окружающее его пространство. Что и описывается в этом эпизоде, как «выплёскивание изо рта», «ставшего предвечной космической утробой», «созревших оснований нового мироздания». Это «выплёскивание», и есть – тот самый Шу, что встречает нас в следующем эпизоде:

…Великий бог Ра вычихивает Шу и выплёвывает Тефнут…

Вновь, два этапа события, взрыв и сжатие. Символ «вычихивания» подтверждает символику Шу, как первого большого взрыва, а символ «выплёвывания», как в связи с тем, что он идёт вторым, так и в связи с естественными ассоциациями с символом «плевка», указывает на Тефнут, как на символ схлопывания взрыва, его поглощения.

Мы уже упоминали предвечную мать, богиню Нейт. Интересно описывается её двуполость, она, на две трети женщина, и на одну мужчина. Понять это, несложно. «Первое Я», это её единственная «мужская часть», которая, как говорится, «стала в ней преобладать, для того, чтобы могло начаться творение», а две «женских части», – это пустота, «бездна впереди», а точнее – вокруг, и «бездна позади», «за глазами», где-то там, внутри, – ещё более непостижимая и очень важная, – тот самый Тартар Гесиода. Она нам ещё пригодится.

…На её коленях сидит «солнечное дитя» и плачет, ведь оно не знает, на чьих коленях оно сидит, то есть, чувствует себя абсолютно одиноким и заброшенным…

Вновь, всё то же, «первое Я». Что было дальше, ты уже помнишь. Рыдание ребёнка, как первый взрыв, и гневный плевок Нейт назад, за спину, как сжатие его. О том же, образ «слёз ребёнка», «бросаемых назад», в другом варианте мифа. «Плевок» Нейт трактуется, как реакция, гнева и презрения, на его слабость, но это можно увидеть тоньше и интереснее, как результат этой самой слабости, ведь взрыв не смог расширяться вечно, не смог стать бесконечным, то есть – проявил слабость, и именно потому, схлопнулся, что символизируется «презрительным плевком».

…бог Птах задумывает богов в сердце, высказывает их имена, и они начинают существовать…

Здесь, как часто бывает в кратких эпизодах, в проявлениях бога Птаха объединяются два мотива, – «первое слово», которым «Я» создаёт пустоту пространства, пустоту «не Я», и «творение богов», составляющих первого большого взрыва, прямо указывающее на сам взрыв.