Тайны мифологии: рождение вселенной – 1. Раскрытие древнего знания

«Первое Я» в мифах мезоамерики часто предстаёт в образе «мальчика-кукурузы». Вот один из известных мотивов, в котором мы ясно видим образ пробуждения первого «Я». Конечно, эти образы часто понимаются как истории о происхождении кукурузы, но ты сам можешь вникнуть и рассудить, насколько эта версия правдоподобна.

Итак…

Миф рассказывает нам о том, что когда-то кукуруза была спрятана в толще горы. Муравьи по зёрнышку вытаскивали её наружу, благодаря чему, люди смогли узнать, где спрятана кукуруза. Они долго пытались разбить эту гору, чтобы добыть себе пропитание. Гром, или дятел, в разных версиях по-разному, наконец-то смогли это сделать.

Не первый раз, мы с тобой видим описание пробуждения, разворачивания «первого Я», как непростой, длительный, постепенный процесс. В данном варианте истории, об этом нам говорят, как «муравьи», «таскающие зёрна из горы», в чём можно увидеть некие, самые первые, самые тонкие эманации вовне, ещё цельного, спящего, свернувшегося в себя «первого Я», так и, долгие попытки разбить «гору», условно извне. Именно условно, ведь никакого «вне» для «золотого яйца», «космического яйца» на тот момент, ещё не существует. Гипотетическое «внешнее» воздействие на «яйцо», на «гору» происходит скорее, из того божественного, не здешнего мира, мира счастья, мира единства, который один существует весь долгий период между сворачиванием, уничтожением предыдущей вселенной и созданием новой, и в котором и пребывает сознанием «первое Я», находящееся в состоянии свёрнутости в себя самого, в состоянии сна.

Кстати, «муравьи таскающие из горы зёрна», благодаря которым «люди» узнали о «кукурузе» скрытой в ней, вполне могут символизировать эту, ещё неразрывную связь спящего «первого Я» с этим самым, «божественным миром», из которого оно и изошло туда, где оно сначала, пробудившись, сотворит пространство, а потом, уже в нём, всю нашу вселенную. Но только, если осознать, что всё что упоминается в мифе на данном этапе, и «люди», и «муравьи», всё может существовать лишь в этом «божественном мире», ведь никакого другого пока не существует.

С другой стороны, эти «люди», вполне могут символизировать внешнюю пустоту, несмотря на то, что в полной мере её ещё не существует, пустоту, взывающую о привнесении в неё разума, сознания, творения.

В тех версиях, где речь идёт о «громе», нам объясняется причина различия окраски «зерен кукурузы». Миф говорит нам о том, что всё дело в разной степени обожжённости «зёрен» «громом», а точнее, конечно же молнией. В результате, «зёрна кукурузы» имеют красный, чёрный, белый или жёлтый цвет. В этом явном указании на цифру «четыре», на различие этих «четырёх», я вижу параллель с «четырьмя головами», «четырьмя ликами» и «четырьмя сыновьями» господа Брахмы, о котором мы уже с тобой так много говорили, и который является, пожалуй самым известным образом первого во вселенной «Я».

Эти четыре цвета «зёрен», таким образом, указывают на пробуждение «первого Я», на выход «кукурузы» из «горы», то есть – из состояния свёрнутости, а значит – эти цвета, через, всё тот же символ цифры «четыре», указывают на создание пространства пустоты, на разделение «мирового яйца» на «первое Я» и «не Я».

Очень похожей параллелью этому является образ, который мы можем найти на другой стороне планеты, в мифологии кельтов, а точнее – ирландцев. На щеках их известнейшего героя, Кухулина, находится по четыре ямки разного цвета. Учитывая то, что у Кухулина по семь пальцев, то ли на руках, то ли на ногах, по семь зрачков в глазах, учитывая многие другие моменты, мы можем уверенно считать его, образом всё того же, первого «Я», и творимого им, первого большого взрыва.

Что же до «кукурузы», до «мальчика-кукурузы», извлекаемого из «горы», то ли «дятлом», то ли «громом», несложно увидеть в этом пробуждение «первого Я», разворачивание его вовне. Полагаю, что, и «дятел», и «гром», символизируют прикосновение к «мировому яйцу», прикосновение «божественного мира». Откуда ещё мог бы прийти импульс для его пробуждения, для проявления вовне? Возможно, что это, всё та же «искра», хотя, о воспламенении взрыва говорить, на тот момент, ещё рано.

Это всё то же «мировое яйцо», «золотое яйцо», снесённое курочкой рябой, которое – «дед бил – не разбил, бабка била – не разбила», о чём мы поговорим, когда дойдём до сказок. Там же, мы поговорим О князе Гвидоне гениального Пушкина, который младенцем, был заточен вместе с матерью в бочку, брошенную в воды моря-океана, а когда бочку прибило к берегу, поднатужился и выбил дно, освободив себя вместе с матерью. Всё это – образы того же.

Это, всё та же, голова великана, которым притворился для Тора и его друзей повелитель Уттгарда Уттгардлоки, а точнее – валун, который он подсунул Тору вместо своей головы, и который, тот пытался расколоть своим молотом Мьёльниром. Мы с тобой уже встречали множество самых разных образов первого пробуждения, разворачивания «первого Я» вовне, и встретим ещё не раз.

Есть у индейцев мезоамерики и такие, краткие описания самого начала, где говорится о том, что когда-то давным-давно, дождь был сухим, а потому – ничего не росло. Несложно увидеть в этом образе изначальную пустоту. С одной стороны, она леденит, пугает, угрожает разъесть, растворить, то есть – проявляется как некий «дождь», который «идёт». С другой стороны, он ничего не даёт, ведь это пустота, а потому, он – «сухой». При этом, несмотря на «сухой дождь», и связанную с ним, казалось бы, засуху, окружающая пустота описывается как вода, с которой «кукурузный мальчик» собирает «пот», предположительно – пену. Полагаю что это, всё тот же, первый большой взрыв. Первую, ещё эфемерную плотность, возникшую среди пустоты, вполне можно назвать «потом» этой воды, как бы странно это ни звучало для русского уха. Ещё менее странным покажется этот образ, если вспомнить мотив пахтания океана богами и асурами, с целью добывания амриты, в известном индийском мифе, что мы уже разбирали.

«Кукурузный мальчик» собирает её в тростинки, и это, достаточно ясный символ сжатия, схлопывания первого большого взрыва. Это же сжатие, символизируется образом языка крокодила, который мальчик у него вырывает. Крокодил, его развёрстая пасть, это всё та же космическая пустота, окружающая «первое Я». Хотя, в этом образе несложно увидеть и образ самого, первого большого взрыва. В вырванном языке несложно увидеть параллель с оскоплением Урана Кроном, с отрыванием головы Брахмы Шивой, и многими другими образами. То есть, речь здесь идёт о переходе взрыва от расширения к сжатию. Этим языком «кукурузный мальчик», или «гром», которому он отдаёт его, порождает громы, молнии, и дождь, питающий всё вокруг, в чём несложно увидеть переход от сжатия ко второму, уже бесконечно долгому, творению, разворачиванию вселенной. А значит, «язык крокодила» здесь, символизирует тот минимум, ту точку сжатия «первого Я», из которой и происходит второе творение, настоящее творение вселенной, что символизируется здесь благодатью дождя. Сложно не вспомнить в связи с этим, славянского Даждьбога.

Также существует мотив, где переход первого взрыва от расширения к сжатию, символизируется ящерицей, связываемой с идеей смерти, и попросившей всевышнего о смертности для людей. Она объясняет это тем, что «не умирая», люди заполонят всё вокруг, и ей некуда будет положить свой хвост, чтобы они его не затоптали. И в этом прихотливом образе, вполне очевидна, уже хорошо знакомая нам, идея невозможности бесконечного расширения для первого большого взрыва, и необходимость перехода его, от расширения к сжатию.

Мы ещё поговорим о сотворение мира в мифологии индейцев подробнее.

Порою, приходится отступать. Как взрыв переходит в сжатие?

Так могло ли у тебя получиться, расширяться взрывом вечно и бесконечно? Мы уже коснулись многих образов, описывающих нам переход от расширения к сжатию, и разных мотиваций этого. Но, что же, здесь произошло, на самом деле? Что и почему?

Почувствуй. Расширяясь всё более, получив, ещё первую, тончайшую, но совершенно новую для себя, телесность, ты начинаешь чувствовать, что вот-вот растворишься совсем и потеряешь себя в бесконечности окружающего пространства. Мало того, искра воспламенившая тебя, действительно была чем-то разовым. И, где-то там внутри, в центре, в истоке твоего взрыва, вот-вот должна была появиться, всё та же пустота, не воспламенённый ресурс, сырьё. То есть, всё шло к потере себя, к гибели, к растворению в нигде. Ты видишь, что это не умозрительная конструкция, это непосредственно ощущается.

В итоге, спасая себя от внешней пустоты, в которой ты вот-вот растворишься и исчезнешь, спасая себя от внутренней пустоты, что пытается проникнуть внутрь тебя в самом истоке «тебя-взрыва», ты прекращаешь расширение и начинаешь сжиматься. Ты пытаешься, собрать разлетающиеся части себя воедино и выдавить из себя ту холодную пустоту, что пытается проникнуть в тебя изнутри и что смешалась, как кажется, с веществом нового, взорвавшегося тебя снаружи. Если же, расценивать происходящее, как начало процесса создания вещества, то здесь совершается новый шаг, возникает фактор тяготения, и первая, сверхтончайшая материя становится заметно более плотной.

Как ты понял, это описание процесса лишь в контексте одного из рассмотренных нами мотивов первого большого взрыва, а именно – мотива влечения «первого Я» к окружающей его пустоте, желания покрыть её, слиться с ней. Но, здесь можно увидеть и другое. Вновь закрывай глаза и чувствуй. Если в твоём безудержном полёте вперёд, в бесконечном распространении и расширении, тобою движет любопытство, желание найти то, что таится где-то там, дальше, или же – поиск знания, мудрости, что, в общем-то, является вариацией того же самого, то причина твоего перехода, от расширения к сжатию и возвращению назад, к истоку, будет в общем соответствовать описанному выше. Ведь найти «что-то» за этим «ничем» так и не получается, это невозможно, а твои возможности к воспламенению и расширению, как выясняется, ограничены. Хотя, если речь шла о поиске знания, то оно, в результате этих двух этапов творения, расширения и сжатия, очевидно приобретено, по крайней мере, знание – как опыт, пусть даже и горький.

Кстати, а почему они, то есть – возможности к расширению, оказались ограничены? Хотя, правильнее здесь было бы спросить о том, как вообще стало возможным воспламенение, появление «чего-то» из «ничего». Ничего другого, что могло бы дать воспламенение, появление этого «чего-то», кроме прикосновения к «божественному миру», я здесь увидеть не могу. Попробуй почувствовать. То, что распространение взрыва оказалось ограниченным, указывает на то, что и прикосновение «первого Я» к «божественному миру» также было разовым, не стало постоянным контактом с ним. А это, в свою очередь, на мой взгляд, указывает на то, что неверной была сама мотивация, двигавшая «первым Я».

Это приводит нас к самой, на мой взгляд, интересной версии мотивации возникновения первого большого взрыва. Ты помнишь, мы с тобой открыли её, когда раскрывали смысл образа «радужного моста», «моста Биврёст», и развили, раскрывая символику текстов индуизма. Так вот, если мотивацией воспламенения взрыва было желание вернуться в «божественный мир», вызванное неприятием сложившейся ситуации, то происходящее выглядит несколько иначе. «Первое Я», разворачиваясь из состояния сна, состояния счастья, состояния цельности, единства с «божественным миром», состояния «мирового яйца», невольно, самим своим «взглядом», прикосновением своего внимания, творит, окружающую его пустоту. В значительной мере, и мы найдём этому подтверждение в дальнейшем, оно невольно, неосознанно выделяет некую часть себя, но не осознаёт её таковой, а наоборот, – определяет её, как что-то чуждое, как «не себя», потому я и называю это – «пустотой „не Я“».

Что оно, а значит – и ты, закрыв глаза, чувствует в связи с этим? В первую очередь, на ум приходят – одиночество, затерянность, неуют. Но, задумайся, – ведь и влечение к пустоте, говорит о том, что «первое Я» не осознаёт своё единство с ней, считает её чем-то иным. Да, ты помнишь эпизод, где великий Брахма сознательно творит первую «женщину», после чего – вожделеет её. Но, чтобы вожделеть что-то, нужно забыть, что это является твоей неотъемлемой частью, частью, с которой ты един.

Ты помнишь мотивы эпизодов о Брахме. «Выращивание пятой головы», а точнее – переход на этап, когда – «Брахма смотрел лишь на неё, и больше не видел Нараяны-Всевышнего». Ещё ярче, об этом же погружении в заблуждение, говорят образы «пяти покровов сознания», «снятых» Брахмой с себя, и «отринутых» прочь. Их наименования совершенно ясны. Это – «помутнение рассудка», «отождествление себя с плотью», «помрачение», «самообман» и «безумие». Древние «знающие» прямо указывают нам на то, что считать себя отдельным от окружающего мира, для нас, и считать себя отдельным от окружающей пустоты, для «первого Я», невольно создавшего её из себя самого, считать себя затерянным в ней, одиноким, это – глубочайшее и болезненное заблуждение. Похоже, что впервые оно имело место уже тогда.

Так вот, в результате этого заблуждения, «первое Я», либо жаждет покрыть пустоту, объединиться с ней, либо же – убежать от неё, от её леденящего, разъедающего неуюта. Версии с «покрытием», мы с тобой уже рассмотрели. А что же – с попыткой «убежать»? Ощутив себя одиноким, затерянным в «нигде», «первое Я», совершенно естественно хочет покинуть этот неуютный мир. Может быть оно и не помнит «божественного мира», в котором пребывало ещё недавно, но какой-то отголосок этого воспоминания, я думаю, у него остаётся. Поскольку снаружи этого мира нет, «Я» со всех сторон окружено пустотой, оно пытается найти, нащупать его внутри. Это нащупывание, ненадолго возникший контакт, как мы уже говорили об этом, и есть, – присоединение той «искры», что, в итоге, воспламеняет взрыв. А значит, поскольку взрыв для «первого Я» ассоциируется с прикосновением к «искре», к «божественному миру», начало взрыва должно восприниматься «Я» как присутствие в этом мире, как движение в нем. Думаю, ты уже понял, что должно произойти дальше.

Как только «первое Я» осознаёт, что распространяется взрывом совсем не в «божественном мире», а в той самой, чуждой, леденящей пустоте, что оно погружается в неё всё дальше, всё глубже, рискуя просто раствориться в ней, исчезнуть, – оно сразу же останавливает своё разворачивание и переходит к слопыванию, к собиранию себя, к возвращению себя. Думаю, что сам момент осознания того, что взрываешься совсем не там где хотел, и является моментом разрыва контакта с «божественным миром». Именно пытаясь спасти себя, спастись от леденящего, пугающего, оскверняющего прикосновения внешней пустоты, «первое Я» и сжимается в точку. Точнее, оно сжимает в точку то, что совсем недавно было – бесконечно разворачивающимся взрывом. Почувствуй это. Сжимаясь, оно действительно пытается выдавить из себя всё, что напоминало бы об этой пустоте.

Выше я упоминал ещё один момент. Я говорил о попытке «Я», выдавить из себя и пустоту внутреннюю, пустоту «тьмы за глазами». Я предполагал, что в какой-то момент расширения взрыва, сырьё «тьмы за глазами» перестало воспламеняться и стало пустотой распространяющейся изнутри, то есть – угрозой, всё того же растворения, уничтожения взрыва и самого «первого Я». Я не уверен в этом моменте, ведь, пытаясь спрятаться от окружающей пустоты, «первое Я», сжимаясь в точку всё плотнее, старается, буквально вдавить себя в это самое потустороннее пространство, в «тьму за глазами», чтобы совершенно исчезнуть из пространства внешней пустоты, где оно, совсем недавно проснулось. Уточнить всё это, найти свою верную версию, ты можешь и должен сам. Всё, что нужно, у тебя для этого есть. Стоит лишь закрыть глаза.

А время здесь причём?

Думаю, стоит упомянуть ещё один момент, связанный с сжатием взрыва. Многие уверенно называют Крона «богом времени» и в своих рассуждениях двигаются дальше, уже в этом направлении. Можно сказать, что это ошибка; Кронос и Хронос – это разные имена, разные образы. С другой стороны, если вспомнить, что такое время, по крайней мере субъективно, для человека, здесь есть, о чём подумать. Восприятие времени человеком, связано со сменой мигов. В данном случае, русский язык очень полезен, как и во многих других сферах. Пока человек находится в одном миге, в одном состоянии, в одном мире, времени для него нет. Для примера, можно вспомнить состояние созерцания, медитации. Чем активнее движется мысль, чем активнее сменяются миры нашего осознавания, миги, тем быстрее, для нашего восприятия, течёт время, тем быстрее оно возникает, ощущается для нас. Ты можешь сравнить: состояние ожидания и действия, занятости и безделья, движение, по новому для тебя пути, когда ты, невольно создаёшь новые образы окружающей действительности, и движение, где ты привычно сверяешь декорации, с уже существующими в твоей памяти. В каждой из описанных ситуаций, время для тебя, течёт по разному. Возможно, когда-нибудь, мы с тобой рассмотрим тему времени всерьёз. Пока же, я только хочу сказать, что принцип Крона, как перехода от одного состояния, состояния расширения, к состоянию сжатия, от одного мироощущения к другому, вполне созвучен смене мигов в сознании человека, смене миров восприятия, а значит – времени. Возможно, по этой же причине, господа Шиву называют «повелителем времени». Ведь это он прервал страстный бег Брахмы за «дочерью», оторвав ему, в итоге, голову. А это, как ты помнишь, символ всё того же, перехода от расширения взрыва к его сжатию.

А что, там в конце? Чем завершается сжатие?

Мардук и Тиамат

Итак, чем завершается сжатие. Что говорят нам мифы различные?

…Повсюду искал Мардук свою мать Тиамат. Наконец, он смог поймать её в сеть, раскинутую над бездной. Тогда он приказал четырём ветрам, по другой версии – восьми, дуть ей в рот, чтобы она не могла закрыть его. А сам, через открытую пасть поразил её стрелой в самое сердце…

…И наступил своими ступнями на её бездыханное тело…

Здесь, в мифе Междуречья, Тиамат, ужаснувшая богов, это всё тот же большой взрыв, всезаполняющий и всепобеждающий, ловля же её в сеть Мардуком, и ветры, вдуваемые в неё – это сжатие, схлопывание взрыва. В принципе, и сама «сеть», «раскинутая над бездной» Мардуком, символизирует первый большой взрыв. Думаю, ты понимаешь, что когда в эту «сеть» попалась Тиамат, сам символ «захвата», – это переход взрыва от расширения к сжатию.

То, что «ветров», «дующих в рот» Тиамат, – четыре, вновь напоминает нам о «четвёрке», как символе первого большого взрыва, связи с его распространением во все стороны пространства, в данном же случае, поскольку они «дуют в рот» – это символ его схлопывания. Ещё интереснее версия, где ветров – восемь. Ты помнишь небольшой эпизод о «скачке Одина», скачке на восьминогом Слейпнире? Думаю, что здесь мы имеем дело с той же самой символикой. Цифру «восемь» нужно понимать, как удвоенную цифру «четыре», что указывает нам на два этапа первого круга творения. Первая «четвёрка» говорит нам о расширении взрыва «на все четыре стороны», вторая – о его вбирании «со всех четырех сторон».

И наконец – «наступил ступнями», это указание на некую предельную твёрдость, плотность сжатия. Также, можем вновь вспомнить Вишну, в образе черепахи, нырнувшего под мутовку, которой боги пахтали молочный океан вселенной, нырнувшего, чтобы стать ей опорой, чтобы не дать ей утонуть. Вновь, в этом эпизоде нам говорят о некой плотности, ставшей пределом. Можем вспомнить разбушевавшуюся Кали, ужас богов, под ноги которой, бросился Шива, чтобы утихомирить её. Вновь, всё тот же образ. Крона, «Теогонии» Гесиода, что, пожирая всех своих детей, вместо последнего, Зевса, получил от супруги Реи камень, и проглотил его, – символизирует то же самое. Этот символ, является пожалуй, наиболее ярким, наиболее прямым. Достижение предельной плотности сжатия.

Шива, Брахма и вновь голова

Также можем вспомнить одну из версий мифа о Брахме, наказанном Шивой за похоть к своей дочери. Помимо версии, с отрубленной оленьей головой Брахмы, ведь он побежал за дочерью в образе оленя, есть такая, где Шивой отрубается пятая голова Брахмы. Символ достаточно яркий, ведь пятёрка – это этап сжатия, точки. Отсюда – старорусское понятие «пята», как минимальная опора, как последняя точка опоры. Отсюда же – «душа ушла в пятки», то есть – душа ушла в пяту, что значит – сжалась до минимума, до точки, нашла последнюю опору. Мы ещё поговорим о цифрах, как символах описывающих творение.

Ты можешь спросить меня, – почему я считаю Великого Господа Шиву символом «искры» «божественного мира», воспламенившей первый большой взрыв? Ведь он, то символизирует сам взрыв, исходя из межбровья Брахмы, как его гнев, то символизирует прекращение расширения взрыва, останавливая похотливого Брахму и наказывая его, то символизирует прекращение схлопывания взрыва, плотную точку, на которой всё останавливается, когда бросается под ноги своей разбушевавшейся супруге Кали, останавливая её. Как всё это может иметь отношение к «искре», воспламенившей первый большой взрыв? Ответ, и вполне очевидный, на этот вопрос найти можно.