Жизнь волшебника

Автор

Александр Гордеев

Жанр

Современная русская литература

Год написания книги

1985

<< 1 ... 152 153 154 155 156 157 158 159 160 ... 172 >>

На страницу:

Перейти

156 из 172

Настройки чтения

Размер шрифта

Высота строк

Поля

смотрит на остаток водки и, будто рассмотрев там кого-то, снисходительно заключает:

– Пьяный дурак.

– А Ленину вы тогда кем приходитесь? – немного придя в себя, насмешливо спрашивает Роман.

– Племянницей, кем же ещё…

– Как так?!

– Ой, ну что же тут непонятного! – с досадой восклицает Мария Иосифовна. – Кем же я ещё

могу приходиться Ленину, если они с моим отцом единоутробные братья?

– Разве они братья?

– Конечно! Они же революцию вместе делали. Ленина-то я почему-то помню даже лучше, чем

отца. Особенно глаза. Он заходил к нам как раз перед тем, как в Финляндию, в Разлив, уйти.

Поднял меня на руки, и я увидела его глаза. Вот так вот… – просветлённо заканчивает она.

– И чем же они запомнились, его глаза?

– Тем, что они разные, разного цвета. А вот какого – я никогда никому не скажу. Зато я сразу

разоблачу любого, кто скажет, что видел Ленина. Спрошу про глаза и тут же выведу на чистую

воду.

– Ну, это понятно, – соглашается Роман.

Прощаясь со всеми сидящими за столом, он кивает головой и уходит в комнату, сразу за свою

занавеску. Следом с не по-татарски округлёнными глазами прибегает и Смугляна. Роман

прижимает палец к губам: по поводу великого сдвига хозяйки лучше скорбеть молча.

Квартиранты укладываются спать, хозяйка и её кавалер продолжают застольничать. Гость

124

завершает уже вторую бутылку и это, пожалуй, тоже аномалия: как можно после такой лошадиной

дозы ещё и любовником оставаться?

Минут через тридцать после того, как Нина с Романом оказываются под одеялом и лежат,

негромко обсуждая происходящее, семидесятидвухлетняя хозяйка с кавалером укладываются на

глубоко вздохнувший диван. В темноте слышится шумная возня с пьяным бормотанием и

старушечьим шепелявым шёпотом. Хотя, судя по дальнейшим страстным звукам, хозяйка-то,

вроде бы, не так и стара. Только прислушиваться к ним, а тем более подсматривать, что-то совсем

не хочется. Роману вспоминается двусмысленное посмеивание соседок на скамейке, указавших

ему путь на четвёртый этаж, и загадочное лёгкое согласие старушки сделать его своим

квартирантом. Ну и ну… А ведь вначале-то он, скорее всего, был пригрет здесь не без дальнего

прицела… Так что, Смугляне в этом смысле надо ещё и спасибо сказать. Она у него вроде защиты.

От, дожился!

Хозяйкин любовник уходит рано утром, когда все ещё спят, оставив после себя фиолетовый с

прожилками капилляров засос на дряблой губе Иосифовны, а также какой-то особенный, матёрый,

терпкий дух перегара, который так радостно и азартно цепляется за девственную стерильность

жилища, что, очевидно, не выветрится и за неделю. Зыбкость положения жильцов в этой квартире

становится очевидной. Кроме того, отношение хозяйки к Смугляне постепенно портится, взгляды

Иосифовны становятся косыми.

– Ты же ещё не расписался с ней, – говорит она однажды Роману наедине, – вот и подумай

хорошенько обо всём. Она ведь ни к чему не приспособлена. Даже готовить не умеет: редьку от

свёклы не отличает.

Роман со смущением пытается оправдаться за Нину, невольно ловя себя на том, что говорит,

кажется, то, что сказала бы и она сама. Он поясняет, что редька или свёкла для них не главное. А

главное у них – духовная общность. Но, произнеся эту формулу, потом ещё минут десять

объясняет хозяйке, что, собственно, хотел этим сказать. А, объясняя, вдруг обнаруживает, что,

пожалуй, и сам не возьмёт в толк, о чём таком особенном, что есть между ним и Смугляной, он

ведёт речь.

– Да и больная она какая-то, – добавляет Иосифовна, так и не догнав его объяснений, – у неё

силы никакой. Она тебе не помощница ни в чём.