отвернувшись, смотрит в окно. И в это мгновение он вдруг, явно переигрывая, верит на какое-то
мгновение, что никакой это не розыгрыш, и что Голубика на самом деле выходит замуж за кого-то
другого. Конечно, эту игру они придумали с Ирэн, но Серёга, ничего не играющий в этой сцене куда
достоверней, и Роман на какое-то время оказывается на стороне той ситуации, которую видит
сочувствующий друг. И сердце потрясённое известием, что Голубика не его, распадается тяжёлыми
кусками, так что эту боль и играть не приходится.
– Хорошо, спасибо, – говорит Серёга, осторожно откладывая приглашение в сторону, – если
такое дело, то мы придём, конечно.
– Ну, а что же ты открытку-то убрал? Прочитай.
– Да ладно, потом прочитаю.
– Нет, сейчас. Ты что, меня совсем не уважаешь?!
Серёга берёт вторично протянутое приглашение, виновато, сочувственно покосившись на
Романа, смотрит в написанное.
– Вслух прочитай, – просит Голубика.
– Да ничего, я и так всё пойму, – бормочет тот, даже чуть отвернувшись от друга.
Голубика бросает быстрый лукавый взгляд на Романа и даже пугается – тот от чего-то сидит
совершенно помертвевший, слушающий то, что читает Серёга, как что-то новое…
«Дорогие наши Серёжа и Элина, – с отступлением от принятой формы написано там
безупречным почерком Ирэн, – приглашаем вас порадоваться вместе с нами факту нашего
бракосочетания, которое состоится (такого-то числа, такого-то месяца) в доме бракосочетания.
Ваши Ирина Лесникова и Роман Мерцалов».
Чтение идёт ровно до слов «Роман Мерцалов». Но тут Серёга замирает, как пришибленный.
Потом беспомощно, словно ища поддержки, смотрит то на Ирэн, то на Романа, прямо на глазах,
оживающего вновь. Смотрит и не может сразу их соединить, не может быстро достроить в голове
неизвестные события и обстоятельства, стягивающие этих дорогих ему людей, не может, в конце
концов, раскусить их игру в холодность и непричастность друг к другу. Ох, какое, наверное,
мгновенное кино проносится сейчас в его воображении, где мелькают заиндевевшие окна
троллейбуса, блеск металлической трубки от гардин, остановка, скрип снега под каблуками… Хотя
83
откуда возьмутся в его голове такие детали? Это кино существует только для них. А для Серёги все
эти кадры заполнены туманом и кашей из предположений, из-за которой он на какое-то мгновение
зависает в прострации. Того и смотри, тронет он сейчас своего друга за плечо и спросит, показывая
открытку: а что, Роман Мерцалов – это ты или тут какое-то совпадение? Они, с трудом сохраняя
остаток непричастности на лицах, позволяют некоторое время побыть Серёге в этом подвешенном,
глупом состоянии, а потом, не сдержавшись, с восторженным криком, словно стосковавшиеся даже
в этой вымышленной разлуке, бросаются со своих мест в объятия друг друга, завершая свой
сценарий совершенно не предусмотренной сценой. И Серёга, едва не своротив стол на своём пути,
с радостным не то визгом, не то писком, кидается в их объятия третьим. И непонятно, кто в этот
момент счастливей – они или их дорогой родственник.
Ух, ну какими же замечательными и добрыми бывают иногда розыгрыши!
На свадебную вечеринку Серёга с Элиной (они же выступили свидетелями при регистрации)
привозят знаменитый пятирядный баян, так что не петь при таком инструменте и таком баянисте –
просто преступление. Обе семьи знают одни и те же песни. И когда поют их, то сцепляются таким
единым чувством, что уже становится совсем-совсем неважно, кто за пределами этого душевного
застолья ходит в подшитых валенках, а кто – в начищенных сапожках. Хотя в песнях-то перевес,
конечно, за деревенскими. Всё вытягивает голосистая Маруся, кажется, знающая любую из песен,
какие только есть. Серёга же просто в ударе.
– Тётя Маруся, ох, тётя Маша, – почти со стоном говорит он, – да такого голоса, как у тебя, во
всей Чите и Читинской области не найти! Его бы тебе поставить немного. Тебе же петь надо! Петь!
Жалко, что теперь в Пылёвке хора нет.