Роман делает несколько шагов в ту сторону, куда они потом отправились с Голубикой. Почему-то
сейчас все события вспоминаются отдельными фрагментами, и в точности уже нельзя вспомнить
ни одной законченной фразы. Да это и не важно. Главное, что теперь у него будет жена. Встречу
более исключительную, чем эта, и вообразить нельзя. «Мою жену зовут Голубика», – говорит себе
Роман, чувствуя, «как лепесток его души яростно трепещет в потоке солнечного счастья», как
могли бы спеть в каком-нибудь «жестоком романсе».
Весь следующий день на работе он вроде как и не на работе. Ни о чём рабочем просто не
думается. Мелькает идея: поехать к Серёге. Тот будет в ауте! Может быть, рвануть к нему сразу
после работы? Нет уж, удивлять так удивлять. Они нагрянут к нему вместе с Голубикой. И выложат
приглашение на свадьбу! Только бы удар с ним не случился! Вот потом-то с Серёгой и можно будет
объясниться, потому что такое событие начисто смоет любые грехи. «Я был у тебя в доме, в твоё
отсутствие, и у меня были нечистые мысли по отношению к твоей жене. Каюсь – были… Но Элина
оказалась на высоте», – вот, собственно, всё, что требуется сказать. И этого хватит – в этом уже
вся правда. Так что, к Серёге ещё не время – никуда он не денется. А вечером – только к Ирэн! Он
не заставит её ждать. Нельзя допустить даже возможности сомнений в себя. Вопрос – такая ли
жена ему нужна? – даже неуместен. У кого об этом спросить? У образа Любы? Но образ Голубики
«старше» образа Любы. Про Ирэн нельзя даже сказать, что она легко легла на душу, потому что
она там и была.
И снова уже забытое ощущение цельности и определённости: никого ему не нужно, кроме
одной. Кроме Голубки. Все остальные образы растаяли. Есть лишь одна желанная женщина с её
таинственными глазами, приятным голосом, гибкой, грациозной походкой.
Наверное, всякий мужик, который долго ходит, бродит, куролесит, никак не решаясь с кем-либо
связать свою жизнь, женится в конце концов лишь потому, что попадает примерно в такой оборот, в
каком оказался Роман. Иначе его не возьмёшь. Похождения такого мужчины завершаются тогда,
когда он встречает ту, которая его переворачивает, когда он спокойно и без всякого сожаления
жертвует всеми ради неё. Общее правило всех донжуанов, перестающих быть донжуанами,
состоит, пожалуй, в том, что они женятся на тех, кто их потрясает, они женятся лишь на
потрясающих женщинах.
А какой родной кажется Роману вся семья Лесниковых: серьёзный, даже чуть пугающий
строгостью и правильностью Иван Степанович, очаровательная и совсем ещё молодая Тамара
Максимовна с её обаянием и эмоциональностью. А Серёнька, как называет его Ирэн? Да что
может быть против него!? Вырастет – своим будет.
Вечером, подходя к уже знакомому подъезду, Роман сомневается во всём. Позвонит сейчас в
квартиру, а там совсем чужие люди. На всякий случай он даже просматривает список жильцов на
двери подъезда и с облегчением находит строчку «Лесников И.С.».
Дверь открывает взволнованная ожиданием Голубика. Ей сегодня тоже нелегко. «Ну вот,
доигралась…» – не однажды за день говорила она себе, вспоминая вчерашний вечер. А сердце
при этом всякий раз заливалось мягкими теплом. Зеркало прихожей – свидетель всех её
сегодняшних эмоций. Ожидая Романа, особенно тщательно колдовала она над своими медными
волосами. Выглядеть хотелось и красиво, и по-домашнему непосредственно. Одним из своих
80
внешних изъянов Ирэн считает низкий лоб, доставшийся от отца. Однако она не делает ничего,
чтобы лоб казался выше. Оригинальность Голубика считает выше красоты, полагая, что если у
красоты – сотня лиц, то у оригинальности – миллионы. Поэтому косметика и прочие средства
служат, по её мнению, не для сокрытия особенного, пусть даже не совсем привлекательного, а для
его подчёркивания. Тут можно рассуждать даже так, что твой недостаток – это твоё главное
достоинство. Подчини этому достоинству всю свою внешность, сделай его стержнем своего образа
и уверенно, без всяких сомнений, настаивай на нём. И тогда ты будешь оригинальной. Конечно,
сама по себе эта теория не плоха, но Голубике, на самом-то деле имеющей всё совершенно
нормальное (и лоб у неё как лоб, а вовсе не такой низкий, как у отца, и уши как уши, и всё