Сквозь Bookовый лес. Роман-обретение

– Ну, тогда я полетел!

– Это вы что имеете в виду?

– Да, оставьте этого грубияна в покое! Пусть летит куда хочет!

– Смотрите, он очнулся!

– Мужчина, Вы сами можете встать?

– Голова немного кружится, но я попробую.

– И не пахнет от него совсем. Похоже, он трезвый?

– Ну, это еще не факт!

– Да, уйдите уже, наконец!

– Мужчина, что с Вами случилось?

– Все хорошо. Не беспокойтесь! Со мной такое бывает. Я сейчас немного посижу и пойду.

– Может, Вас все же проводить?

– Благодарю! Но я как-нибудь сам.

– А Вы, правда, священник?

Мужчина, не без труда, поднялся и поправил рукой упавшую на лицо прядь густых, тронутых сединой волос.

– Правда.

Женщина смущенно одернула подол платья, на мгновение снова превратившись в маленькую и любопытную девочку.

– Тогда мне надо с Вами поговорить.

– Ну, что же, давайте поговорим, – просто и легко согласился мужчина, словно они были уже давно знакомы.

– А когда?

– Можно сейчас.

Женщина явно не ожидала такого поворота событий.

– Сейчас?

– Да, прямо сейчас. Зачем же хорошее дело откладывать? Только, если Вы не против, давайте, присядем. Вдруг разговоримся? – священник улыбнулся и жестом показал на скамейку у дома на противоположной стороне улицы.

«Разговориться» не удалось. Разговор получился недолгим и вполне обычным. Впрочем, на что-то большее отец Лука уже давно и не надеялся. Это когда-то, очень давно, еще на заре служения, казалось, что его будущие прихожане будут интересоваться тайной Боговоплощения, тринитарными спорами, практикой исихазма и другими тонкостями борьбы с грехом. Однако оказалось, что почти все, о чем они хотели спросить – «как правильно» (обычно, именно с этих слов начинался каждый вопрос) повесить иконы в доме, поставить крест на могиле, одеться на свадьбу или похороны?

Вот и на этот раз женщина поинтересовалась, могла ли она пойти на крестины племянницы в туфлях на каблуках? Услышав в ответ «приходите, только не упадите», женщина сочла разговор оконченным и поспешила уйти. Раньше отец Лука еще постарался бы сказать вдогонку что-то «духовно-полезное», например, о том, что крещение – это второе рождение, начало новой жизни во Христе, которая должна изменить жизнь не только малыша, но также родителей, но промолчал. Он уже давно научился определять, будет ли разговор иметь продолжение – в том случае, когда в глазах собеседника удавалось разглядеть знак вопроса или хотя бы многоточие. Однако на этот раз в глазах женщины стояла большая жирная точка, а быть навязчивым не хотелось. Впрочем, так было почти всегда.

Когда-то подобная ограниченность удивляла и даже раздражала, но затем отец Лука принял ее как должное, и сразу стало легче. «Ведь, когда мы включаем телевизор или компьютер, – думал он, – не все хотят знать, как он устроен. Главное, „чтобы оно работало“!». Также и от священников, Церкви и даже Самого Бога большинство людей ожидали того же – «чтобы оно работало»! Церковь была для них не более чем средством, иногда последним, чтобы хоть как-то наладить земную жизнь. Конечно, это было неправильно – Бог не мог быть средством. Только Сам Бог никого за это не осуждал. Как родители не осуждают детей за то, что те ожидают от них помощи и поддержки. «Вот и тут надо не осуждать, а любить и прощать» – думал отец Лука и тоже никого не осуждал.

Печалило другое – то, отчего несколько лет назад, оставив пусть нестоличный, но все же спокойный и сытый приход, иеромонах Лука Виван [21] бежал на Балканы, в маленькую Провадию [22], за тысячу километров от Берлина. Не ради подвигов, мысль о которых ныне вызывала у него, разве, только улыбку, но, чтобы разобраться в себе, найти себя в настоящем, которое потому так и называется, что является настоящей жизнью – Богом данной, единственной и неповторимой, а он, отец Лука, в ней потерялся. Заблудился, как в окружавшем Провадию буковом лесу. Потерял себя. Какой же он после этого пастырь? Кого и куда может привести?

Чтобы найти ответы на эти вопросы, в пяти километрах от города, в Кара-пещере [23], на месте некогда бывшего в этих местах монастыря, отец Лука обустроил келью и проводил в ней времени едва ли не больше, чем в городской квартире.

Именно туда он и направлялся утром 15 июня 2218 года, когда «датчик усердия» уже во второй раз остановил его сердце и, спустя несколько секунд, завел снова. Послав владельцу грозное предупреждение о том, что он бесполезен для Империи и, если не найдет в себе силы измениться, Империя сделает то, что в таких случаях делает со всеми. Просто и легко, но со всей твердостью и решимостью, о чем иеромонах Лука Виван знал не понаслышке.

Впрочем, пришло время рассказать обо всем по порядку.

Глава 7. «Родственничек Христа»

По удивительному стечению обстоятельств – как люди «официально неверующие» называют Промысл Божий – иеромонах Лука, в миру Люк Виван, родился 1 июля 2182 года, в первый день Новой Мирной Эпохи, начало которой Империя провозгласила взрывом Реймского собора.

Надо ли говорить о том, что подобное «совпадение» не могло пройти незамеченным. В том числе со стороны Империи, которая, как и все подобные ей режимы, была настолько охоча до манипуляций с разного рода символами, в том числе буквами и цифрами, что не могла и года прожить без перевода стрелок с летного времени на зимнее и обратно. Не говоря о шумихе, сопровождавшей всякое мало-мальски значившее дело, событие или случай. Тем более столь неординарный, как появление на свет «первых ровесников Новой Мирной Эпохи». Поэтому, когда в первые минуты после рождения сына в палату Жаклин Виван в местном перинатальном центре ввалились сразу пять телеканалов, никто этому не удивился. В том числе сама Жаклин.

Семья Виван проживала в Бове [24], известном тем, что когда-то давным-давно его епископ Гийом де Гер задумал возвести самый высокий собор во всей Европе. Строителям удалось понять своды на рекордную высоту 48 метров – на шесть метров выше, чем в соседнем Амьене, близость которого не давала владыке покоя, но они обрушились, погребя под собой часть горожан. К сожалению, урок не пошел впрок. Строители восстановили своды, и, вдохновленные успехом, решились пойти на новый рекорд и украсить собор 153-метровой башней. Однако, простояв какое-то время, и она обрушилась. После чего зодчие решили больше не искушать судьбу. Собор Святого Петра так и остался недостроенным.

После того, как был взорван Реймский собор, жители Бове не без оснований опасались, что следующим может быть уничтожен их многострадальный храм. Но обошлось. Поговаривали, неслучайно – будто бы, «главный архитектор Новой Мирной Эпохи» Министр пропаганды Йозеф Готт [25] происходил из того же рода, что и епископ Гийом де Гер. Хотя это так и осталось тайной за семью печатями, но собор устоял.

Что касается Люка, то он также принадлежал к известному в городе роду. Пусть не очень богатому, но древнему и знатному. Его отец Франсуа Виван, успешный адвокат и член городского совета, через многочисленные хитросплетения своей родословной восходил к женщине, известной каждому жителю Бове – легендарной Жанне Ашетт [26], которая в далеком 1472 году, во время осады города бургундцами, с топором в руках отважно бросилась на вражеского солдата, взобравшегося со штандартом на гребень крепостной стены и зарубила его, а штандарт швырнула в крепостной ров.

Поступок 16-летней Жанны воодушевил защитников Бове, к которым также присоединились и женщины. В итоге город был спасен. В благодарность за это король Людовик IХ навечно освободил Жанну Ашетт и всех ее потомков от налогов и повелел ежегодно отмечать память этого события шумной и многолюдной процессией, возглавляемой женщинами Бове.

Эта процессия была одним из немногих детских воспоминаний Люка и не раз, бывало, снилась ему во время обучения в интернате, уберечь от «ссылки» в который Франсуа Виван своего сына не смог бы даже в том случае, если бы являлся прямым потомком Карла Великого.

Такова была, без исключения, судьба всех детей Империи, которых в возрасте шести лет, после первого в их жизни, но чрезвычайно важного тестирования, Служба Опеки забирала из семьи, чтобы воспитать будущих служащих, военных или ученых. Поскольку же видеться детям с «бывшими родителями» было запрещено, чтобы не искушать ни тех, ни других, Служба обычно помещала детей в интернаты, расположенные на другом конце Империи.

Однако на этот раз проверенная годами практика дала осечку, и Служба определила Люка в интернат при Еcole Polytechnique [27] – пожалуй, лучшем «малом университете Европы», располагавшегося в Палезо, одном из пригородов Парижа, всего в двух часах езды от Бове. Родителям об этом, конечно, не было сказано ни слова. Но Люк ни о чем не забыл и долгие годы с терпением ожидал случая навестить родной город, представляя, как мать и отец обрадуются встрече с единственным сыном.

Случай представился за год до окончания интерната, когда неутомимое начальство, в преддверии очередной годовщины Новой Мирной Эпохи, решило организовать для старшекурсников экскурсию в Бове для участия в той самой церемонии, что с детства запала в душу Люка. Как он не крепился, но не удержался и по секрету рассказал своему лучшему другу Сержу Шаттербо [28] о возможной встрече с родителями, а также о том, что имеет прямое отношение к славному роду Ашетт.

На следующий день об этом знал уже весь интернат.

– Ну, Люлю [29], ты даешь!

– Этого не может быть!

– Мог бы выдумать и поинтересней!

– Ври, ври да не завирайся!

– И что в этом такого?

– Наверное, ты еще чей-нибудь родственничек?

– Не Христа ли?