– Тогда свиньями! И еще можем стать таковыми! – воскликнул тот же голос, и над дальними рядами взметнулась рука с бутылкой бургундского. Это был Джилрой Уолш, которому уже давно хотелось перейти от слов к делу.
– Ну, что же! JedemdasSeine! [11]
Слова старосты вызвали улыбки у стоявших рядом выпускников.
– Подожди, Клаус! Я что-то не пойму, – вмешался в разговор Шафе, не упустивший случая поддеть старосту, с которым у него давно были свои счеты. – Ты только что хвалил буквы, а пить предлагаешь за цифры? Как-то странно получается, – развел руками Шафе и, повернувшись к своей спутнице, словно невзначай, но достаточно громко для того, чтобы могли услышать другие, спросил. – А, может, у них с «заучкой» Айзен, просто, «шуры-муры», вот они друг друга и выгораживают?
По рядам прокатился смех.
– А ты сам подумай, Ганс, – невозмутимо ответил Штольц и негромко, в полголоса, добавил. – Конечно, если есть чем.
Последние слова означали вызов. Шафе рванулся вперед, но лишь для того, чтобы обозначить желание намять обидчику бока. Не более. Поскольку староста был не робкого десятка, и исход схватки мог оказаться в его пользу.
Между тем, Штольц продолжил:
– Тем же, кто не хочет быть свиньями и стремиться достигнуть чего-то большего, я предлагаю тост.
Староста ловким движением ноги пододвинул стул и, вскочив на него, как на пьедестал, поднял бокал.
– Быть может, двести или даже сто лет назад, как и вы, я также посмеялся бы над тостом Айзен, но не сегодня. Нет, не сегодня! Когда с помощью простой последовательности цифр все написанные людьми книги, все накопленные человечеством знания можно уместить на конце иглы, и тот, кто ей владеет, по своей силе и могуществу может сравниться с великими богами древности.
Штольц приосанился и, вскинув над головой, невесть откуда, взявшуюся вилку, попытался изобразить Зевса или кого-то еще, направив острие воображаемого копья в Шафе, и, пока никто из остряков не сравнил его со стрелой Амура (и не зря, потому что эта мысль уже пришла в голову Кертису), продолжил:
– Поэтому я пью за Цифру – наследницу Буквы! Я пью за рейтинги и индексы, котировки и проценты, которые правят миром, рушат мировые рынки и империи! Я пью за оцифрованные монографии и романы, фильмы и картины, которые можно переписать, изменить или стереть простым нажатием кнопки! Я пью за цифру, которой незнакомы творческие муки художника и поэта, веселое журчание ручья и треклятые вечные вопросы. Цифру, избавляющую от ненужных споров и переживаний, лишних мыслей и чувств, но, как воздух, необходимую для подсчета бабла, которого никогда много не бывает. Я пью за «датчики усердия», благодаря которым оплата труда впервые стала поистине справедливой! Я пью за электронные досье на граждан Империи, благодаря которым наша жизнь стала, как никогда, безопасной и стабильной! Я пью за наше будущее – возможно, однообразное и скучное, но зато сытое и комфортное! Я пью за Цифру – наследницу Буквы!
Тостующий опрокинул бокал и с силой ударил им об пол, рассыпав тысячу ярких брызг.
– За Цифру – Наследницу буквы! – почти хором отозвались однокурсники и, оглушив друг друга звоном битого стекла, поставили в выпускном вечере громкую точку.
– А сейчас всех, кто требует продолжения шоу, приглашаю в мое скромное, холостяцкое жилище! – крикнул Штольц, перекрывая женский смех и восклицания собравшихся, спрыгнул со стула и обратился к стоявшему у дверей коренастому юноше с легкой проседью в черных как смоль волосах. – Поль, ты с нами?
Юноша не ответил. Он отстраненно смотрел перед собой, словно не замечая происходящего в комнате.
– Ау? Поль! – староста щелкнул пальцами перед лицом приятеля. – Ты где?
– Все в порядке! – смутился юноша. – Просто я немного задумался.
– Да что с вами такое! – Штольц театрально развел руками. – Ну, ладно, «заучка» Айзен! Она уже давно повернутая! Но ты же – нормальный мужик! Мне ваше «думание» вот уже где! Но все! Causa finita est! [12]
Староста выразительно провел пальцем по горлу, плеснул в бокал бренди, осушил его одним глотком и громко, желая привлечь внимание однокурсников, воскликнул.
– Слушайте все! Я иду пить! Он идет пить! – Штольц ткнул пальцем в грудь стоявшего рядом Уолша. – Мы все идем пить! Потому что мы это заслужили. Вперед, Джил! Твое время пришло!
– Я лишь хотел спросить… – начал Поль, но друг сгреб его в охапку, не дав сказать больше ни слова.
– Идем! Там и спросишь. Конечно, если… сможешь, – рассмеялся Штольц и, едва ли не силой, увлек приятеля за собой в сумерки, опустившиеся на главный город Империи.
Глава 2. Смотри, что будет дальше!
Пока однокурсники упражнялись в красноречии, Поль Марш [13] стоял чуть поодаль, у входных дверей, чувствуя себя, так, словно, бродя по бесконечным коридорам телецентра, он случайно заглянул на съемки какого-то шоу или спектакля, в котором даже самые близкие, хорошо знакомые ему люди ведут себя, по крайней мере, странно.
В течение пяти последних лет он делил с Штольцем съемную комнату на Merkelstra?e [14] и, казалось, знал своего компаньона, как никто другой. Но каждый раз не переставал удивляться тому, насколько многоликим, в зависимости от ситуации, мог быть друг. Поля почему-то это смущало, а вот Клаус, наоборот, иногда одновременно играл с десяток ролей, моментально переключаясь с одной на другую. Подобно тому, как компьютер, повинуясь командам оператора, в долю секунды сворачивает все окна и приступает к выполнению новой программы.
Так было и на этот раз, когда гости разошлись, и друзья, наконец, остались одни.
– Мы тут болтали о буквах и цифрах. Так что тебя смутило? – словно невзначай заметил Штольц, закрывая дверь за таксистом, вызванным вывезти почти бездыханное тело Джилроя Уолша, явно не рассчитавшего своих сил.
Поль удивился, что приятель помнит о незаконченном разговоре.
– Просто, раньше я никогда не думал о том, что они дают власть.
– Цифры и буквы? – Клаус усмехнулся. – А зачем же они еще нужны? Хотя, погоди! Дай, я догадаюсь?
Штольц напустил на себя глубокомысленный вид, хотя было ясно, что он ерничает.
– Зачем нужны буквы? Наверное, для того чтобы… писать стихи и романы? Ты об этом подумал? Признайся! Подумал?
Штольц засмеялся и слегка ткнул Поля кулаком в плечо.
– Ну, не хочешь отвечать – не надо. Только вспомни своих однокурсников и скажи, многие ли из них пишут стихи? Только честно! А романы?
Вопрос повис в воздухе.
– А вот в магазин они ходят каждый день, и знают, что без денег там делать нечего! А что дает нам власть и деньги? – Клаус подвинул бокал. – Правильно! Цифры и буквы! И, чем более сложные комбинации из них ты научился складывать, тем больше власти и денег они приносят.
Поль попытался возразить, но приятель его снова опередил.
– Вот только не надо! Не говори, что ты об этом не знал! Не знал, что именно поэтому все эти бездари лезут в университет. Не для того, чтобы заниматься наукой, делать открытия, сочинять, изобретать, творить, – Штольц театрально взмахнул руками. – Нет, мой дорогой! Все, что их интересует – это власть и деньги, цифры и буквы. А ты говоришь – стихи!
Клаус одним глотком осушил бокал.
– Еще сомневаешься? Требуешь доказательств? Изволь!
Штольц поставил бокал на стол и неожиданно серьезно спросил.
– Вот, скажи, сколько тебе надо? Для счастья.
– Надо чего? Ты о чем? – переспросил Поль.
– Да, уж, не о стихах! – засмеялся Штольц. – Ну, ладно! Не буду тебя мучить. Десяти тысяч хватит?
– Это же огромная сумма!
– Для кого как! Бывало и побольше, – заметил приятель и, достав из кармана электронный планшет, начал прокручивать закладки на экране. – Нет, не то! Снова не то!
Штольц так увлекся, что, казалось, совсем забыл о друге.
– Холодно! Опять холодно! А вот это уже горячей! Вот, посмотри! – он протянул Полю планшет. – Какой-то лох в Софии продает старый велосипед.