Сквозь Bookовый лес. Роман-обретение

– Да, что Христа! Бери выше! Самого Наполеона!

Реакция была предсказуемой. Будущие юристы, доктора наук, генеральные прокуроры и владельцы крупных адвокатских форм целый день соревновались в том, кто больнее уколет и унизит «родственничка Христа», как с того момента прозвали Люка одноклассники. Но виновник этих разговоров, казалось, не обращал на них никакого внимания. Люк был уверен, что завтрашний день все расставит по своим местам. Надо только немножко потерпеть.

И вот настал долгожданный день 27 июня 2198 года. Когда воспитанники интерната приехали в Бове, Люку показалось, что на главной площади собрался весь город. Однако сколько он не вглядывался в лица участников торжеств, узнать своих родителей не мог. Никто из них не был похож на главных героев его детских воспоминаний. До тех пор пока, ровно в полдень, на трибуну у памятника Жанне Ашетт не поднялись лучшие люди города, среди которых Люк с первого взгляда узнал отца.

Франсуа Виван стоял рядом с мэром и запросто беседовал с ним. Неожиданно отец бросил взгляд в толпу, улыбнулся и помахал кому-то рукой, а еще, спустя какое-то время, на трибуну по ступенькам быстро взбежал мальчик лет пяти и… обнял отца. Франсуа Виван добродушно потрепал сорванца, взлохматив копну русых волос, по-отечески ласково поцеловал головку, прижал к себе и снова кому-то приветливо помахал рукой. Люк вытянул шею и увидел мать, стоявшую в первых рядах в ярком праздничном костюме, который в память о подвиге своей родственницы в этот день всегда надевали женщины Бове.

Заиграла музыка. Мэр кратко поздравил горожан с праздником и от лица всех собравшихся предоставил слово отцу Люка, назвав его «славным продолжателем традиций наших великих предков». Франсуа Виван говорил эмоционально и ярко. О том, как он признателен жителям Бове и, особенно, месье мэру. О том, что нужно не жалеть тепла и любви для родных и близких, и как важно «любить свою малую родину, часть великой Империи, история которой для каждого патриота является неиссякаемым источником вдохновения». Последние слова потонули в море оваций и бравурных аккордах оркестра.

Первым желанием Люка было вскинуть вверх руку и закричать: «Это я Люк! Я здесь! Я нашел вас!». Он уже поднял руку и посмотрел на отца, но, когда их глаза встретились, увидел, как отец слегка наклонил голову и покачал ей из стороны в сторону. Давая понять, что узнал сына, но встреча не состоится, и это большее, что может быть между ними. Затем Франсуа Виван, словно случайно, бросил взгляд на стоявшего в первом ряду человека в строгом сером костюме, и тот одобрительно кивнул головой. Но этого Люк уже не видел. Слезы застелили глаза. Он стоял и плакал. По-мужски, молча, собранно, без нытья. Сжав кулаки и клятвенно обещая никогда не забывать о том, что «предают только свои» [30].

Конечно, Люк о многом не знал. Не знал, что «человек в сером» был сотрудником Имперской Спецслужбы, которая бдительно следила за тем, чтобы забранные из семей дети никогда не встречались со своими «бывшими» родителями. Не знал, что поездка в Бове была неслучайной, но затеяна для того, чтобы проверить «лояльность месье Вивана» перед его возможным переводом на ответственную должность в столице Империи. Не знал, что стоявший на сцене мальчик был отцу не родным, а приемным сыном, которого родители усыновили, чтобы хоть как-то заглушить боль разлуки с Люком. Не знал, сколько его матери стоило сил не обернуться, улыбаться и хлопать в ладоши, когда в горле стоит ком, а в глазах не высыхают слезы. Хотя, если бы он это и знал, то все равно ничего не смог бы изменить. В любом случае и при любом раскладе, в поединке с шестнадцатилетним мечтателем Империя вышла бы победителем.

И все же кое-чего она не учла! Предательство отца – а именно так Люк, со всей свойственной его возрасту категоричностью, расценил произошедшее – со временем вызвало неприязнь не только к отцу, но всему, чем жило старшее поколение, что было ему дорого.

Это отрицание не было чем-то новым и необычным. Для мира, в котором жили одноклассники Люка и их родители, мэр Бове и человек в сером, оно могло считаться вполне привычным, даже типичным явлением. Веками поколения «детей» и «отцов» вели в нем бесконечную войну, расталкивая друг друга локтями, оттесняя на обочину жизни, взбираясь по трупам впереди идущих на вершину мирского благополучия. Пот и кровь поколений, пролитые в этой войне, являлись, одновременно, топливом и смазкой человеческой истории, маховики которой не щадили никого – ни малых, ни старых.

В отличие от бессловесных животных, люди сражались не только зубами, но также словами и книгами, памфлетами и манифестами, кодексами и приказами, распоряжениями и инструкциями, которых было также много, как деревьев в лесу. При этом каждое новое поколение, не желая блуждать среди чужих «деревьев», старалось насадить свой собственный Вookовый лес [31].

Смелые мысли и свежие идеи молодых, упав на согретую надеждой почву, прорастали сильными и гибкими побегами, которые со временем деревенели, превращаясь в частокол из прочных только на вид, а, на деле, давно отживших свое, трухлявых правил и принципов, который новое поколение брало штурмом и отправляло в костер очередной революции, реформации, гражданской или мировой войны.

Когда в 2205 году Люк Виван заканчивал Еcole Polytechnique, что старшее поколение выдыхается, понимали уже все или почти все. Но при этом по-прежнему продолжали делать вид, будто ничего не происходит, и Империя крепка, как никогда.

Студенты шептались по углам, рассказывая анекдоты про героя последней войны полковника Амброуза. Аспиранты подтрунивали над министром пропаганды Иозефом Готтом, шамкающим и путающим ударение в словах. Доценты на заседании Ученого совета с показным рвением слушали выступление ректора, а затем в курилке, за глаза, мечтали о том дне, «когда старый пень, наконец, уйдет на пенсию». Даже работавшие в студенческом кафе официанты, во время трансляции выпуска новостей, то и дело позволяли себе отвесить едкий комментарий по тому или иному поводу.

Чем больше дряхлела Империя, тем чаще приходилось Люку слышать подобные разговоры. Причем не только пустые и мелочные, но также – и это по-настоящему вдохновляло! – серьезные, искренние и глубокие. Неожиданно откуда-то появились книги и фильмы, песни и картины, прежде положенные на полки, спрятанные в фонды, запасники и архивы. Вместе с ними, словно из тех же запасников, появились люди – новые, скроенные по другим лекалам, похожие на программы, написанные на другом языке, иначе или вовсе не отформатированные, встречи с которыми удивляли и озадачивали, переворачивали жизнь.

А затем произошло то, что, еще несколько лет назад, нельзя было представить даже в самых смелых мечтах – власти Империи возродили Реймский собор. Христиане перестали быть изгоями. Диссиденты вернулись из тюрем. Газеты и интернет-сайты запестрели именами незаконно осужденных, и, когда эту тему подхватили Mon Empire, Deutsch Online и Global Channel, казалось, во всей Империи – по крайней мере, среди ее молодых граждан – не осталось никого, кто не горел бы желанием жить по-новому.

Глава 8. Умножение возможностей

В те дни Люк проходил стажировку в Меце, но, как не старался, вырваться в соседний Реймс, где в первых числах июля 2207 года происходили невероятные события, не смог. Пришлось довольствоваться телетрансляцией с освящения собора. Однако, как только представилась первая возможность, он отложил все дела и отправился на вокзал. Не только для того, чтобы самому во всем убедиться, но еще более для того, чтобы оказаться там, где в эти дни, казалось, сам воздух был пропитан надеждой на перемены и тем, о чем еще недавно можно было говорить только с самыми близкими и надежными людьми – свободой.

Еще на вокзале Люк приметил веселую компанию, которая села с ним в один вагон и быстро привлекла всеобщее внимание. Молодые люди были студентами местного университета. Причем весьма необычными. Если обыкновенные студенты в своих мечтах редко выходили за круг, очерченный тремя буквами «w» – «work, wedding, wi-fi» [32], то его попутчики, судя по их разговорам, широким жестам и громкому смеху, были людьми, куда более, амбициозными.

Среди них особенно выделялся молодой человек лет тридцати, возможно, аспирант или сотрудник одной из университетских кафедр. Высокий и крупный, словно сошедший с полотен мастеров эпохи Возрождения, с глубокими, как морское дно, глазами, требовательным взглядом, хорошо поставленным голосом и интонацией, выдававшей будущего управленца. Он разговаривал со своими попутчиками так, словно те уже были его подчиненными, постоянно вставляя в разговор слова, подчеркивавшие его особое положение.

– Ты понимаешь меня, Элен?

– Раф, ты обязательно должен знать!

– Мы все помним об этом, не правда ли?

Впрочем, попутчиков это не смущало. Друзья запросто называли его Жаном и по-свойски хлопали по плечу, а девушки строили глазки и смущенно улыбались всякий раз, когда удавалось поймать его взгляд.

Люк с интересом наблюдал за компанией и ее предводителем. Неожиданно их взгляды пересеклись. Молодой человек отвел глаза, задумался, затем хлопнул себя ладонью по колену и, бросив друзьям пару слов, поднялся и направился в сторону Люка.

– Если не ошибаюсь, месье Виван?

– С кем имею честь?

Люк поспешил подняться, чтобы приветствовать попутчика, но тот покровительственным жестом попросил его не вставать и сел напротив.

– Бове, дом на углу Мадлен и Марин Ле Пен, большой, двухэтажный, с петуньями на подоконнике, вечно задернутыми шторами и лужайкой, на которой, кроме кустов рододендрона, отродясь ничего не росло. Вы помните?

– Дом месье Нуву [33], мэра города?

Гость кивнул головой, так словно он был учителем, а его собеседник учеником, которому, наконец, удалось дать правильный ответ.

Теперь пришло время удивиться Люку.

– Жан-Баптист Нуву?

Молодой человек протянул руку.

– Можно просто Жан!

– Но как? Почему Вы здесь? – Люк вспомнил о том, о чем еще недавно кричали заголовки всех газет, и смущенно произнес. – Примите слова моего сочувствия! Я читал, что Вашего отца застрелил психически больной человек, и все же, надеюсь, он не уйдет от наказания.

Люк не лгал. История, произошедшая в родном городе, действительно, потрясла его, и вот такая встреча! Он уже подумал о том, что не стоило начинать разговор с печальных воспоминаний, и хотел извиниться. Однако Жан-Баптист был невозмутим.

– Честно говоря, мы давно не общались. Ведь, будучи идеальным гражданином, старина Дэн сдал меня в интернат сразу после дня моего рождения. О чем, кстати, я ничуть не жалею. – На лице собеседника мелькнула кривая улыбка. – Поэтому вся эта история прошла как бы мимо меня.

Нуву обернулся и, бросив взгляд на компанию, приветливо помахал кому-то рукой.

– Значит, бывать в Бове Вам больше не пришлось?

– Ну, почему же! – он усмехнулся. – Не более месяца назад. И сейчас направляемся туда же.

– Всей кампанией? Но зачем?

Гость наклонился так, что оказался с Люком лицом к лицу, как бывает, когда собеседники хотят перейти к более доверительному разговору.

– Вы, действительно, хотите об этом знать?

За окном промелькнул перрон очередной станции. Так быстро, что лица ожидавших посадку пассажиров слились в одну длинную серую полосу. Люк проводил их взглядом.

– Qui ne dit mot consent? [34] — спросил Нуву и улыбнулся. – Ну, что же! Вы весьма осмотрительны. Не осуждаю! Прошлое еще крепко сидит в нас, и, если Вы не настроены слушать, я не настаиваю.

Гость поспешил подняться с места.

– Извините! Я не хотел Вас обидеть и мне, действительно, интересно, что Вы скажете, – остановил его Люк, подумав, что, пожалуй, ничто так не выдает гордеца, как привычка ломаться, желание, чтобы его упрашивали. – Вы хотели рассказать о поездке в Бове? – напомнил он.

– И расскажу, – Нуву достал из кармана пачку сигарет. – Но, прежде, позвольте поинтересоваться, что Вы думаете о времени, в которое нам выпало жить? – и, не дождавшись ответа, продолжил. – Я бы назвал его «временем возможностей», «временем проявить себя». Если же Алекс Ганс [35] прав, и сущностью прогресса, действительно, является «умножение возможностей», то время, в которое мы живем, следует признать весьма прогрессивным. Не так ли?

Люк поймал себя на том, что разговор становится ему интересным, поскольку и сам не раз задумывался об этом. Тем более что оставался еще час пути. Так почему бы не поговорить с умным человеком?

– И как Вы решили себя проявить?