Ширли Лендинг

…

– Нет, как ты не видишь? Идея была всем хороша, но так ещё лучше. Конечно, в конце мы обе должны опять двигаться вместе, это же был не бунт тени против своего человека, а сотрудничество. Но я считаю, для того, чтобы снова синхронизироваться, не тень должна ко мне подстраиваться, а я к ней. Как только она снова возьмёт флейту и начнёт снова играть, я начну повторять её движения. Именно в этот момент не потому что что-нибудь там, а просто раньше, когда она пляшет без флейты, смысла нет. Разве что положить свою, но тогда станет непонятно, откуда музыка, лучше так без крайней необходимости не делать. Ну вот, и я буду повторять, стараясь попасть в такт, и это получится сперва с большим опозданием и не совсем точно то же движение, но постепенно всё лучше, и когда получается окончательно, номер кончается.

– А я не понимаю, чем это лучше первоначального замысла, когда она к тебе подстраивается.

– Линда, а ты чего молчишь? Тебе как больше нравится?

– А что, чёрный андроид имеет право голоса, когда белые господа спорят? Чего это ты меня вдруг спросила?

– Ну брось ты, что ты опять… Никто о тебе так не думает, что ты чёрный андроид, если бы я умела так раскрашиваться, я бы с радостью с тобой поменялась ролями. Но придётся тратить много лишнего времени на грим, а у нас и так его мало. Ты сама молчишь и молчишь, ничего не предлагаешь, мы тебя и не дёргаем, а сейчас вот решили спросить, а ты…

– Ага, а я всё ещё со своими проблемами не разобралась, и с чего бы это?

– Ты хочешь сказать, мы тебя как-то дискриминируем, что ли? – искренне удивляется Ширли.

– Нет, – идёт на попятную Линда, хотя ей временами и кажется, что да, но она понимает, что в творческом процессе каждый и должен невольно задвигать остальных в угол, самовыражение, чтоб его… – Но вы и не помогаете мне.

– Вау. Извини, это верно, всё эта спешка, совсем человеческий облик потеряли. Линда, не смей обижаться, это я не в твой адрес, про человеческий облик, а в свой! А давайте сделаем перерыв, пойдём, перекусим, что ли, и обсудим твои проблемы.

– Я тоже мог бы поучаствовать, – подключается Син.

– А ты возьми у кибер-повара еды и поешь у себя в каюте! Мы сами, между нами, сёстрами, пошушукаемся. Кстати, точно! Ты оставайся в столовой, а мы, наоборот, пойдём в нашу каюту. Незачем селенитам участвовать, даже молча.

…

– Не понимаю, что не так? Первый клип занял, против расчётного месяца, две недели, хотя всем и пришлось осваивать смежные специальности звукорежиссёров, костюмеров, монтажёров и так далее. А второй – уже больше месяца бьёмся, и до успеха пока далеко… – произносит Син с безнадёжностью во взоре.

– А то и не так, в частности, о чём я тебя сразу предупреждала! Одно дело – привыкнуть к Луне настолько, чтобы сыграть простенькую сценку, с минимумом движений, притом что в клипе можно изменить скорость воспроизведения, чтобы эти движения казались более естественными. Другое – чтобы отплясывать, играя на флейтах. И если Линда тут, можно сказать, с рождения… Ну, то есть с рождения её тела, хотя бы… Так что у неё чуть лучше с этим… То память моего тела всё время сбивает меня на неправильные движения! А ты отказываешься снимать студию в Л.А. из-за, якобы, возможности утечки инфы! – злобно реагирует Ширли.

– Это не я! Это шефы опасаются преждевременного контакта! – огрызается Син, хотя его взор при повторении Ширли слова «тело» делается излишне мечтательным. Что дополнительно выводит её из себя.

– Всё ты врёшь! Ты это сам же им советуешь, чтобы мне на Земле не пришло в голову, что с меня хватит, в конце концов, и плюнуть на ваши лунобаксы! – Она уже чуть не плачет.

– Ничего я не вру! Можешь сама к ним сходить и спросить!

– Ширли, да что ты на него так срываешься, – успокаивает её Линда. – Он же не занимался всем этим раньше, какой с него спрос. У астронавтов, небось, дисциплина, ни от каких движений души ничего не зависит. Тренировка – результат, тренировка – результат. Вот он и высказывается скептически, от усталости и с непривычки. А ты сразу принимаешь на свой счёт. Он вовсе не хотел сказать, что это именно ты что-то не так делаешь.

– Да? А ты с чего это его защищаешь? А если уж он тебе так понравился, что ты хочешь сделаться его гёрл-френд, то и иди целуйся с ним, а меня тогда нечего успокаивать!.. Эй, ты чего?

– Ага, – всхлипывает теперь уже Линда, – конечно, гадкому андроиду некуда деваться, кроме как к эмоционально ущербному астронавту, тем более тот давно клинья подбивает.

– Ой, прости меня, Линда, я не хотела ничего такого сказать. Ну прости меня, ты права, конечно, тебе-то гораздо сложнее психологически, свои душевные проблемы, и ты держишься, а я вот срываюсь, да ещё на тебя.

– Душевные? А ты уверена, что у меня есть душа?

– Ну, если ты так ставишь вопрос… То, конечно, разумеется, само собой, на сто процентов, настолько же, насколько уверена, что она есть у меня! То есть – нет, не уверена!

– Что?! Ах ты, скверная сестричка! Как ты можешь шутить в такой момент!

– Ну, почему – шутить… Нет-нет, я шучу, конечно, но в каждой шутке, как говорится… Нет, я понимаю, что ты хочешь сказать. Вдруг тебя сделали, а Бога в известность не поставили, или Он Сам побрезговал давать душу андроиду, пусть тот и ощущает себя человеком. Но если ты начнёшь так сомневаться, то и я могу. – Линда в молчаливом изумлении поднимает брови. – То есть, я всегда как-то чувствовала, что у меня есть душа, – объясняет Ширли. – А тут, на Луне, как-то так пусто… Коридоры эти… Лес фальшивый… Кристаллы эти молчат и смотрят, насквозь просвечивают… В общем, я уже ни в чём не уверена. Вдруг они у меня вместе с памятью и душу вынули и тебе пересадили? Или не они, а она сама как-то. Недаром дикари боялись фотографироваться, опасаясь, что фотоаппарат вместе с изображением и душу украдёт. А ты ещё и помнишь всё наше прошлое лучше, чем я сама!

Теперь рыдают обе.

– Послушай, – первой приходит в себя Ширли. На ней в самом деле ответственность, она не может отвести много времени на нервную разрядку. – А этот куда делся?

– Выскочил из студии, как только мы стали разводить сырость. Наверное, астронавтов не учат утешать плачущих девушек.

– Ты хочешь сказать, я начала разводить сырость. Ты-то только потом присоединилась. За что тебе большое человеческое спасибо. А он, по-моему, исчез ещё до сырости. И, да, астронавтам психологии не преподают, скорее всего, но он мог бы и сам научиться.

– Где, на Луне? Ха-ха. Не смешно, – Линда, как обычно, слегка защищает Сина.

– Ты ещё скажи, что он выскочил раньше, потому что увидел, к чему идёт.

– Ага, ему по радио селениты подсказали. Они же умные, как сто китайцев, – вдруг присоединяется к перемыванию косточек отсутствующего астронавта Линда.

– Вот-вот. К ним-то он и побежал, – воодушевляется Ширли. – И не совета спрашивать, как нашу истерику успокоить, а чтобы им срочно посоветовать не отрицать, что это именно они нас на Землю не пускают клип репетировать и снимать, только так, развеяться, знакомых навестить, чтобы все не думали, что мы пропали куда-то, и нам самим не казалось, что мы тюремные артисты. Потому что если мы там и проболтаемся про Луну, никто не поверит. Подумают, розыгрыш, и притом глупый. Так что это безопасно. А от начатого номера убегать мы не будем. Даже не потому, что жалко потраченного времени и нервов. А потому, что если с этого начать – бросать, когда не идёт – то и дальше ничего хорошего не получится.

– Тут ты права. А насчёт Сина, что он какие-то интриги плетёт, не уверена, – опять защищает астронавта Линда.

Ширли чуть было снова не послала Линду с ним целоваться за такое половинчатое отношение, но сдержалась. И они возобновили репетицию, не дожидаясь возвращения Сина.

Отдых

– А душ тут и правда прикольный, скажи, – говорит, слегка задыхаясь, Линда, выскакивая из отсека с бьющими со всех сторон струями, чтобы намылиться. Часть струй бьёт из стен, часть даже из пола, и все направлены в центр помещения. При этом часть форсунок выбрасывают не непрерывные струйки, а очередь капель, создавая некоторый хаос. Кроме того, общее направление на центр разбавлено некоторой хаотизацией, и чуть-чуть модулировано средней тенденцией к небольшому отклонению направлений форсунок по часовой стрелке, отчего создаётся впечатление водяного вихря. Собственно, воздушно-водяного, так как вода эффективно вовлекает в своё движение и воздух. В отличие от знаменитого «глаза урагана», здесь в центре нет никакого затишья, наоборот, там-то и сосредоточена максимальная сила этого искусственного буйства стихий.

– Ага, – слабо соглашается Ширли. Она, подняв руки и зажмурясь, стоит в самом центре бешеного душа в некоторой прострации. Горизонтальные струи и траектории капель почти прямые, и, хотя они так слабо искривляются благодаря малой силе тяжести, скорость у них и в самом деле довольно большая. А на глаз в результате этого «обмана зрения» кажется совсем запредельной. Кроме того, в результате закручивания воздуха, кажется, и струи воды завиваются горизонтальной спиралью. А у тех, что с пола, даже не горизонтальной, а восходящей, как у настоящего смерча. При этом всё буйство стихий почти бесшумное и позволяет разговаривать, почти не повышая голос.

– Я-то думала, – продолжает Линда, – вода тут будет медленно падать, никакого напора, устанешь ждать её падения, пока помоешься. Не подумала, что напор не от силы тяжести зависит, а от силы насоса.

Ширли не говорит «это я так думала, а не ты», уже привыкла к общей с Линдой памяти. И к тому, что обычно Линда раньше неё успевает сказать то, что она, может быть, собиралась сказать через некоторое время. Ничего, это даже полезно. Мобилизует. Нечего ушами хлопать и клювом щёлкать. Иногда и ей удаётся сказать что-то раньше Линды.

– И потом, мне казалось, – продолжает та, – тут воду надо экономить, Луна всё-таки. Ведь Син не таскает через телепорт канистры с водой, правда?

– А кто его знает? Я за ним не следила.

– Ну, я тоже не следила, но ты представляешь, сколько надо натаскать воды, чтобы такое устроить? Его бы там засекли за этим занятием. А пустить через телепорт шланг… Что-то я не уверена, что это возможно. И потом, он же говорил, на него много энергии уходит, а тут пришлось бы долго держать. И тоже подозрительно выглядело бы.

– Ну, мало ли, – подключается, наконец, к обсуждению Ширли, оставаясь, правда в центре тёплого водяного вихря и не открывая глаз, – может, у него телепорт не только в пиццерию. Это он нам показал только его, а сам втихомолку провёл в какое-нибудь озеро или реку, и качает себе воду, сразу большой бак можно зачерпнуть.

– Почему бы ему скрывать от нас телепорт в озеро или реку? Мы бы могли там поплавать, – удивляется Линда.

– Ага, и попасться кому-нибудь на глаза, а потом таинственно исчезнуть. Он его, наверное, куда-то под поверхность воды провёл. А может, там акулы водятся, и купаться нельзя, – возражает Ширли. Она, опять же, не предлагает версию «скрыл потому, что он – бездушное чудовище». Знает по опыту, что тогда, во-первых, Линда будет защищать Сина от несправедливых обвинений, тем более, предположительных, а во-вторых, слова типа «бездушное чудовище» немедленно покажутся ей намёком на неё, и, если она и не придерётся к ним формально, настроение они ей всё равно испортят.

– Нет, акулы только в море, а тут из душа не солёная вода бьёт.

– Ну, крокодилы. Или пираньи. А воду можно опреснять. Хотя, ты права, зачем её опреснять, когда можно набрать сразу пресной. Но главное, мне кажется, тут может оказаться не такой уж большой расход воды. На космической станции ещё до всяких телепортов должен быть такой порядок, что вся использованная вода очищается и используется снова. Так что это не воду, а ресурсы фильтрующей установки мы с тобой тут бездумно расходуем. Но нас же не предупреждали, чтобы мы не роскошествовали с мытьём, правда? Значит, ничего страшного. Переживут. Или предупредят.

– А почему это ты не обвиняешь во всём мерзкий характер Сина? – спрашивает вдруг Линда, демонстрируя, что душевная чуткость не зависит от того, из мяса ты сделан или из кремнийорганической пластмассы, что твёрже любого мяса.