ТРИОН. Полёты биоробота в пространстве и времени. Историко-философский приключенческий роман

– Кошелёк? Деньги?

– А ты думал! У русского человека всегда загашник имеется. Не зря он подарил тебе свою одежду. Одним словом – добрый был человек. Если мне память не изменяет, согласно австрийско-баварской монетной конвенции, один талер приравнивается двум гульденам. Сколько их у тебя тут? У-у-у! По нынешним Лейпцигским меркам ты, Глебушка, богатый человек. Можешь себе позволить, так сказать… Посмотри-ка перед собой и оглядись. Нужно знать, где мы находимся… Черт, возьми! Куда ты забрёл? Мы с тобой на окраине Лейпцига! Тут ещё просматривается сербо-лужицкое поселение со старыми спиленными липами! Прусские войска спалили старые городские укрепления славянского липового города во время пресловутой семилетней войны!

– Что ты мелешь? Я и ста шагов не сделал! Как мы могли оказаться на окраине?

– Как-как? – Через как! Помнится, так изъяснялся личный водитель нашего батюшки Боголюбова. Этот водила, будь он неладен, отправил нас путешествовать раньше запланированного времени. Мало того лишил меня способности управлять телом.

– Я управляю! Тебе этого мало?

– А как ты думал? Хотелось бы совершенства… Давай бери извозчика! Топать пешком долго придётся! Пусть докатит нас до ратуши. А пока подумаем, что дальше делать… Не нравятся мне эти метаморфозы. Не экспериментируют ли вновь наши отцы? Что-то у них там случилось. Уж не война ли опять какая?

Явление двухгодичной давности

Через час, когда послеобеденное солнце уже пряталось за шпилями церквей, извозчик остановился у Томаскирхе. Глеб нашёл мелочь, расплатился и пошел по направлению к центральной площади города. Всюду, уже на подходах к центру шла бойкая торговля. Площадь превратилась в большой рынок. Продавали поросят, овец, кур. Яйцо в корзинках. Молочники аккуратно раскладывали кринки со свежим молоком. Разливали из бочек жидкий липовый мёд.

Трион рассуждал:

– Надо найти приличный постоялый двор, где столуются студиозы и бюргеры среднего достатка. Шиковать нам ни к чему.

Глеб свернул в знакомый переулок, где он недавно расстался с Радищевым и его друзьями. К ним приближалась веселая толпа молодых людей.

Глеб остолбенел. Впереди всех навстречу ему шёл улыбающийся Фёдор Васильевич Ушаков!

Трион встрепенулся:

– Опаньки! Не падай, Глебушка, в обморок! Это ещё не покойник! Так, так… Кажется, нас с тобой отбросили назад, в то время, когда наш новый знакомый Фёдор Васильевич ещё не собирался умирать. Отцы наши, создатели маленько просчитались. Но отрадно, что работают… Хотят нас вернуть! Знакомимся по новой! Заговори с ними по-русски! Смело выдавай себя за странствующего студиоза под старым именем Григорий. Авось что-нибудь выгорит!

Глеб шагнул навстречу Ушакову:

– Господа! Вы русские? Приятно встретить в чужом городе соотечественников!

– А ты? Ты из России? Из каких краёв?

– Я из Малороссии.

– Посланник новоиспечённого гетмана, графа Разумовского?

Из толпы выступил Радищев:

– Фёдор Васильевич, позволь тебя поправить. Матушка императрица Екатерина своим манифестом два года назад заменила гетманство на коллегию!

Ушаков шутливо взметнул брови:

– Ах, Александр! Как мог ты упрекнуть меня в незнании? Ужель мне неизвестно, что «гетман» заменён на «президента»? Звучит по-иному, а суть одна. И сделано это было для того, чтобы «волки смотрящие в лес», леса не увидели! Вот я и проверяю… Как тебя, странник, кличут?

– Григорий… Бобринский.

– Фамилия до боли знакомая! Кутузов, подойди-ка ко мне!

Из круга вышел парень с красивыми, почти девичьими чертами лица.

Внутренний Трион нежно возгласил: «С таким и дружить не страшно! Красавец…».

Ушаков что-то шепнул Кутузову на ухо. Тот выразил недоумение:

– Не могу точно сказать, Фёдор Васильевич! Понеже я не сведущ…

Ушаков повернулся к Глебу:

– Ну, что ж, Григорий, русский человек, мы принимаем тебя в компанию. Присоединяйся к нам! Мы на пути к нашему любимому погребку Ауербах, где вздымаются выше стола пупки и развязываются языки. Там и поговорим о жизни и о России. Расскажешь нам, как там у нас на родине.

Внутри заговорил Трион:

«Кажется, тебя не до конца раскусили. Тайны царского двора, остаются тайнами для народа. Студиозы не в курсе. Но вот бывший придворный в чине коллежского асессора Ушаков, которого здесь вежливо величают Фёдором Васильевичем, по-видимому, что-то слышал краем уха о настоящем сыне Григория Орлова, и что его звали Алексеем. Поэтому усомнился. Но, вряд ли, он начнёт первым этот разговор. И почему это он такую славную должность на жизнь студиоза поменял? Не поверю, что он так поступил исключительно из-за тяги к знаниям…»

Вываливающиеся из подвала пьяные бюргеры, в основном молодые, не стесняясь, мочились на стены близ расположенного здания, и громко гоготали, выпуская газы из вздутых кишечников. В Ауербахскеллере было накурено и душно. Глеб брезгливо поморщился.

Трион выразил недовольство: «Не будь чистоплюем, окунись в историю. Такой возможности у тебя больше не будет. А если и будет, то пить будешь уже в Гётевском келлере. Этот подвальчик основательно перестроят в 1912—1914 годах. От средневековых зданий здесь ни одного камня не останется. Построят пассаж Медлера с множеством цивилизованных пивных заведений и декоративных магазинчиков».

Интеллектуальная пьянка

В дальнем углу погребка освободился столик. Рассадкой руководил Ушаков:

– Малоросс Бобринский, садись справа от меня! Радищев, Кутузов! Вы, как всегда, – слева! Итак, господа студенты! Зачем мы пришли сюда?

– Чтобы предаться веселью!

– Ты хочешь сказать, что мы собираемся вести себя как немцы? Не можем веселиться без пива и вина?

Радищев улыбнулся:

– Есть мнение – немцы пьют, чтобы поболтать и повеселиться, а русские пьют, чтобы напиться.

– Вредное мнение! Поступим вопреки!

– Как это, вопреки, Фёдор Васильевич?

– Будем провозглашать тост. – Каждый поочерёдно… И запивать в меру.

– Ну, это легко!

– В нашем случае довольно сложно. Не будем превращать тосты в обычную болтологию, а сделаем так… Каждый из вас воспроизводит по памяти любимую цитату из Гельвеция. Сразу после этого умеренно запиваем и обсуждаем. И так по кругу! Machen wir eine intellektuelle Runde! (Интеллектуальный тост по кругу). Радищев начинай!

Радищев встал и без особого напряжения процитировал:

– Тот более к познанию истины способен, кто умеет различные мнения выслушивать, подобно тому, как лошадь, которая прошла страну во всех направлениях, знает ее лучше, чем лошадь, привязанная к колесу и всегда идущая лишь по небольшому кругу.

Трион заметил про себя, что юный Александр озвучил мысль Гельвеция близко к тексту.