ТРИОН. Полёты биоробота в пространстве и времени. Историко-философский приключенческий роман

– Вы в курсе, что больному прописал лекарь? Хотя…

– Я пою его три раза в день отваром трав, по рецепту лекаря…

– Да-да, понятно. Отвар из цветков ромашки, боярышника, пустырника и сушеницы. Наш традиционный метод лечения. Продолжайте это делать. Лекарю скажете, что я просил присовокупить к его лечению ещё одно снадобье. Впрочем, я сообщу ему об этом сам – не беспокойтесь. Он порылся в саквояже и протянул монаху баночку с каким-то белым порошком. На мою ответственность, так сказать… Но прошу Вас строго соблюдать дозировку! Я сейчас Вам всё объясню и распишу… Да, между нами… Если больной пойдёт на поправку, а порошок останется, Вы этот порошок ни в коем случае не отдавайте Вашему лекарю! Содержимое баночки следует высыпать в отхожее место.

Взглянув на удивлённого монаха, он нахмурил брови:

– Это снадобье, так сказать, моё личное изобретение… Поэтому… Не хочу, чтобы им злоупотребляли…

Уладив формальности, оба господина удалились.

На пути к выздоровлению

Монах радовался, что «русский студент» быстро пошёл на поправку. Он стал живо реагировать на команды, научился самостоятельно сидеть и принимать пищу, однако не мог вспомнить, кто он и как его зовут.

Монах сожалел, что не имел возможности постоянно находится с русским. В монастырской лечебнице находилось много других больных. По просьбе настоятеля монастыря к больному «русскому студенту» приставили монахиню из Русской православной церкви в Лейпциге. Она была родом из России.

Однажды к нему пожаловали земляки. Они представились монахине как русские студенты, знавшие больного до того, как с ним случилось несчастье:

– Я – Радищев Александр, а это мой друг Кутузов Алексей. Вспомни, мы недавно в Ауербахскеллере сидели и ты сначала Бобринским назвался, а потом вдруг заявил, что ты странствующий монах Василий. Там в келлере ещё был Гёте. Кстати, о тебе он нам через своего друга Бериша сообщил. Наш надзиратель Бокум нам допрос учинил. Допытывался, откуда ты и какое твоё настоящее имя. Мы ему сказали, что тебя Григорием кличут, что ты, вроде бы, сюда на учёбу прибыл. Про твоё второе имя мы ему ничего не сказали… Ни к чему это. Бокум доложил о тебе в русское представительство в Дрездене.

Больной с удивлением смотрел на пришедших:

– Ничего о нашей встрече не помню. Забыл, что меня Григорием зовут… Я только могу вспомнить ваши имена и всё что с ними связано. Но вас вижу в первый раз. Во всяком случае мне так кажется. Ко мне приходил немецкий студент Гёте. Я его тоже не узнал, а вспомнил лишь, что он будущий знаменитый германский поэт, когда он своё имя назвал.

Русские земляки переглянулись. Тот, кого звали Кутузовым, внимательно посмотрел на Григория:

– Как же ты можешь будущее помнить, не помня прошлое? Хотя… Ты тогда тоже утверждал, что предсказывать способен.

– Я не знаю, почему я это могу делать… Не знаю, кто я… Вот вы меня Григорием назвали. Я помню из прошлого только моё пребывание здесь, в монастырской лечебнице. Тут вот за мной один монах ухаживал, а сейчас ещё русскую сиделку определили, сестру милосердия. Марией зовут. Я их знаю. Впрочем я могу даже вспомнить, как мою болезнь будут именовать в двадцатом веке. Это – амнезия, частичная или полная потеря памяти вследствие черепно-мозговой травмы. А сейчас, судя по вашим личностям я могу даже определить год. На дворе 1767 год. В России вот уже как пять лет у власти Екатерина Великая… Вы, Александр Радищев и Вы, Алексей Кутузов, скоро закончите учёбу в Лейпцигском университете и отправитесь в Россию. Но до этого произойдут печальные события и ваш друг, Фёдор Ушаков, умрёт… Простите…

Радищев схватился за голову:

Ужасно! Этого не может быть! В пору сойти с ума от твоих предсказаний!

А. Кутузов воскликнул:

– Мистика какая-то! Однако в этом что-то есть, что моё любопытство возбуждает. Фёдор Васильевич, наш друг, действительно неизлечимо болен. И скрывать ему это всё тяжелее становится.

После некоторого молчания он продолжил:

– Я не боюсь, если ты нужным сочтёшь, и обо мне что-нибудь не очень печальное поведаешь.

Григорий проглотил накатившуюся слюну и с трудом, делая паузы, заговорил:

– Ты Алексей Михайлович, баловень судьбы. Тебе всё будет удаваться, потому что твой род связан с верхушкой дворянского общества, которая тебя будет продвигать по карьерной лестнице. Ты станешь мартинистом, членом масонского кружка. Твой друг, стоящий рядом с тобой, назовёт это «бредоумствованием». В прочем разность ваша будет находиться в головах, а не в сердце.

Твой мистицизм, Алексей Михайлович, выльется в утопию о прекрасной православной стране, которая управляется святыми людьми. Эта страна будет лишена атрибутов полицейского государства. В ней не будет ни рабов, ни наёмников. Люди будут жить мирно, возвышенно. Они будут очищены от скверны. Народом будет руководить единая вера в бога. Не будет государственных законов, наступит всепоглощающая гармония.

Однажды ты напишешь: «Горе земле, в которой подчиненные, начальники и судьи, управляют гражданами и делами!.. Коль скоро позволяется человеку судить о намерениях человека и догадки свои равнять действительному деянию, толь скоро исчезает личная безопасность, ослабевает доверенность законов, да и сами законы теряют силу… Граждане соделываются нерешительными, твердость и мужество уступают место робости и ползающему духу, правда и праводушие отступают от сердец наших; коварство, хитрость и лукавство воздымают смело главу свою, попирая всё своими мерзкими ногами, истребляя все добродетели, всё похвальное и великое, которое делает человека человеком; отечество наше становится нам чуждо, ибо соделывается жилищем нашего душевного мучения».