– Да, я тоже где-то читал, что Сократ говорит устами Платона. Есть даже мнение, что вся античная литература, дошедшая до нас, является подделкой эпохи Возрождения.
Кант встал из кресла, глядя на массивные полки с книгами, как будто хотел подтвердить данный факт источником, потом опять уселся в кресло:
– Меня больше беспокоит – не извратили ли меня мои последователи?
Трион ответил, пытаясь не обострять общий положительный настрой разговора:
– Я уже говорил, что материалисты обвиняют Вас незаслуженно в агностицизме, заявляя, что Вы преградили дорогу к познанию объекта, превратив его в «вещь в себе».
Кант перебил:
– Это скорее проблема восприятия, а не объективного существования мира. Последнее я никогда не отрицал.
Трион попытался окончательно перевести разговор на другую тему:
– Философов последующих поколений больше будет интересовать инструментальность познания. Но и здесь они не смогут отойти от Ваших взглядов на мир. Ваша философия переживёт Вас на долгие-долгие годы, несмотря на общественные катаклизмы и межнациональные войны. Пруссия снова войдёт в состав России. Вам воздвигнут памятники…
– Не продолжайте! Надгробные памятники – это пустое. Это языческие идолы. Главное Вы уже сказали. У меня ещё один вопрос, последний. – Как долго я буду жить? Мне предстоит ещё многое сделать… Хочется успеть. Хотя я и так отрёкся почти от всей житейской суеты, соблюдаю строгий распорядок дня, и… Но чувствую, что все равно не успею.
Трион заметил, что философ дал волю чувству:
– Но Вы же сами сказали, господин Кант, что все в этом мире предопределено. Возможно, что главное в жизни Вы уже совершили…
Кант удивлённо взглянул на Триона:
Да. Возможно… Больше всего боюсь старческого слабоумия.
Трион вспомнил:
Что касается Вашего вопроса – Вы долгожитель. Вы проживёте почти 80 лет. Мы могли бы ещё раз прогуляться по Кенигсбергу… И я показал бы Вам, в каком месте Вас захоронят. Но… знаю, что Вы не будете нарушать свой рабочий режим…
На лице Канта ничего не отразилось. Однако видно было, что он с трудом сдерживал свои эмоции. Трион понял, что время его вышло:
– Кажется, мне пора и честь знать. Благодарю Вас за гостеприимство! Не знал, не ведал, что мне посчастливится пообщаться с живым Эммануэлем Кантом!
Трион откланялся и покинул дом философа. Не успел он сделать и десяти шагов, как услышал внутри себя знакомый голос:
– Почему ты не рассказал Канту, что он лежит в могиле без головы?
Трион обрадовался.
– А-а-а, это ты, Глебушка? Очнулся? Ты считаешь, что я должен был рассказать великому философу о бомбардировке Кенигсберга во время второй мировой войны? И, что авиационная бомба разворотила его могилу? И, что какой-то советский интеллигентный офицер, обожавший философию Канта, забрал череп Канта себе?
– Нужно быть до конца правдивым!
– А если бы Кант от этой жуткой информации преставился раньше времени? Ты понимаешь, какое преступление я совершил бы перед лицом истории? Наше присутствие в восемнадцатом веке и без того нарушает объективное течение дел, уже свершившихся! Давай-ка определимся по отношению к нам самим. Что-то я понять не могу, нам это снится или происходит на самом деле?
Голос Глеба был какой-то вялый, нечёткий:
– Сон или действительность?
Глеб, этим вопросом задавался в своё время Артур Шопенгауэр. Если ты был свидетелем моего разговора, то знаешь, что я уже говорил об этом философе, как о поклоннике Канта. Хотя умолчал, что он отмечает нечитабельность кантовских трудов, их замысловатость и тяжёлый слог. Зачем огорчать великого философа этими мелочами. Так, вот, по поводу реальности и сна. Шопенгауэр пишет: «есть ли верное мерило для различения между сновидениями и действительностью, между грезами и реальными объектами?» Лично я считаю, что сон – это виртуальная жизнь.
– Ты считаешь, или кто-то?
– Ну, я же биоробот, что с меня взять! Глеб, ты на полном серьёзе думаешь, что твои встречи с русскими студентами и с немецким поэтом Гёте в Лейпциге были реальными? Для кого?
Трион услышал удаляющийся голос Глеба:
– Ну, вот и договорились до …, докопались до истины!
Трион закричал:
– Глеб, не уходи!..
Его крик эхом отозвался в его голове.
– О! Как мне пить хочется! – Авель, Авель! Где ты?
Лечение
Через несколько дней в больницу пожаловал тот самый молодой «богатый господин», уже знакомый монаху. Он был не один. Его сопровождал какой-то аккуратно одетый пожилой мужчина с кожаным саквояжем. Посетители подошли к нарам, на которых лежал больной. Молодой господин тихо сказал пожилому:
– Буду Вам безмерно благодарен, если Вы поможете этому человеку. Я уже Вам говорил, что у него сотрясение мозга.
– Благочестивый! – он обратился к монаху, – Принесите нам стул или табурет!
Пожилой господин осмотрел голову больного:
– Череп в порядке, но тупой удар был, по-видимому, очень сильный. Мозговая жидкость повредила сосуды мозга, произошло кровоизлияние. Скорее всего, в теменно-затылочной части мозга… Это непременно должно отразиться на зрении и на двигательных реакциях…
Монах встрял в рассуждения господина:
– Его глаза неподвижны…
Господин закивал головой:
– Вот-вот, о чём я и говорю! Благочестивый, скажите-ка мне, ваш больной пытался вставать самостоятельно?
– Нет! Он даже не может повернуться на бок. Я его приподнимаю, чтобы…
В разговор вмешался молодой господин, обращаясь к пожилому:
– Помнится, Вы мне говорили о каком-то универсальном таинственном средстве, которое Вы изобрели «от всех болезней…»
Пожилой господин улыбнулся:
– Ах, Вольфганг, бросьте! Моя алхимия не всесильна. Вряд ли в этом случае она будет чудодейственной… – он на мгновение задумался – хотя… Ничего не остаётся. Нужно испытать, хуже не станет. – Потом повернулся к монаху: