Север – Юг. Заметки русского канадца о провинциальной Америке

Сам Мемфис – классический город «демократов» с его экономикой, основанной на шоу-бизнесе, и с преобладанием «неимущего»[46 - Неимущие в США это класс населения, живущий в бесплатных, часто отдельных, домах, получающий талоны на покупку продовольствия и предметов первой необходимости, и бесплатное медицинское обслуживание в сочетании с наследственным правом считать себя жертвами остальной части общества.], в основном, черного населения, которое за последние 10 лет сильно разрослось за счет переселения (добровольного, но стимулированного открытием велферной кормушки) люмпен-пролетарской части Нью-Орлеана, штат Луизиана, после знаменитого урагана Катарина, где были затоплены кварталы, сравнительно недавно перед этим застроенные домами для бедных. Эти дома находились в зоне, недостаточно защищенной дамбами против наводнений из-за нестандартного размера приливных течений. Дома смыло, как прошлогодние листья, а их жители переехали в Мемфис. Злые языки из консервативно настроенных жителей Нью-Орлеана, утверждали, что благодаря этому переселению, Нью-Орлеан снова стал сравнительно спокойным и безопасным городом. Зато в Мемфисе преступления различного рода значительно выросли, насколько мне известно из разговоров с коллегами и, отчасти, из собственного опыта. Так у инспектора индустриального оборудования, который работал у нас по контракту, увели среди бела дня новенький пикап, начиненный приборами, прямо с паркинга перед окнами мотеля, или, к примеру, местные жители настоятельно рекомендуют проезжать перекрёстки на красный свет без остановки в определенных районах вдоль дороги, ведущей к центру (а о полиции можно не заботиться, так как последние тоже избегают выходить из машины в тех же местах). Впрочем, подобные участки дорог не такая уж редкость в Америке.

В той части соседнего штата Миссисипи, где находится Гантаун, население, в основном, белое с небольшой долей приезжих мексиканцев (благодаря последним в округе появилась хорошая еда на каждый день), а черные граждане, которых я здесь встречал, обычно имели какое-никакое образование[47 - Т. е. умели читать, писать и пользоваться компьютером] и работу. Впрочем, потрясающая песня-крик, великолепной Нины Симоне[48 - Гениальная чернокожая певица 60-х, поддерживавшая радикальную организацию Черных Пантер, и уехавшая в Париж, подальше от расовых проблем ее родины, как и Джеймс Болдуин, американский писатель радикального толка, чьи вещи печатались в СССР в середине 60-х прошлого века.] «Mississippi God Damn!» указывает на серьезное расовое противостояние в недавнем прошлом.

Гантаун это один из многочисленных городков или пригородов, в той части Америки, которую можно отнести к Дикому Западу, отчасти существовавшей, отчасти изобретенной голливудскими сценаристами, жизни «ковбоев» и «индейцев», когда пистолет или винтовка были непременной частью мужского туалета. Мне в них редко приходилось заезжать на дольше, чем время, необходимое для ленча, да и то, если поблизости не было скопления стандартных чейн-ресторанов на обочине скоростной дороги.

Несмотря на грозное название, сейчас Гантаун – место обитания пенсионеров побогаче, живущих в отдельных домах, на довольно больших участках, граничащих своей тыльной стороной с лесом или полем в зависимости от локальных особенностей географии. В Миссисипи летом жарко, зато зимой довольно холодно по сравнению с другими южными штатами, хотя снег и здесь большая редкость; растительность на не занятых коммерческим земледелием участках отчасти лиственная, отчасти это массовые насаждения для продажи желтой южной сосны, вырастающей в полный рост за 18 лет.

Как и почти везде на Юге, в тенистых местах, особенно болотистых, здесь водятся змеи, большинство – ядовитые, а некоторые даже нападают первыми, без провокации, например, так называемые “cotton-mouth” с отвратительной пастью, словно наполненной хлопковыми волокнами. Или короткие, но толстые змейки, раскрашенные перемежающимися кораллово-красными и черными кольцами, которые, по рассказам местных жителей, из свернутого пружиной состояния способны подпрыгивать на метр и больше, и пулей лететь навстречу подозреваемому обидчику или жертве.

Возможно, благодаря этим повторяющимся рассказам, и своей застарелой фобии, я всегда избегал пересекать высоко подстриженные газоны даже на огражденной территории завода, который мне приходилось по долгу службы периодически посещать. Таким образом, зеленые лужайки с цветущими деревцами на них, могли запросто оказаться (или, по крайней мере, так представлялось мне) «минным полем».

Но местные жители, за исключением тех, кто совсем недавно переехал из северных штатов, воспринимают наличие змей и аллигаторов, как нормальный компонент суточного цикла, хотя и встают ночью с постели в ответ на шум или просто в туалет, вставляя ноги в резиновые сапоги, как мы – в шлепанцы, и держат где-нибудь в углу гостиной штыковую лопату.

Как я позже узнал, такими змеями кишел и искусственный водоем для тушения пожара на деревоперерабатывающем заводе; в то же самое время этот пруд являлся отличным источником полезных микроорганизмов, необходимых для работы экспериментальной установки по фильтрованию газообразных выбросов, так называемом биофильтре – прогрессивной технологии будущих производств. Таким образом канадский студент-старшекурсник Йовица, которого я нанял в Гантаун на летние месяцы поддерживать установку в рабочем режиме и снимать показания, вынужден был набирать воду с нужными бактериями из пруда практически ежедневно.

Йовица, как оказалось, имел в свои неполные 20 лет опыт и пострашнее, будучи рожден в смешанной хорватско-сербской семье Сербской Краины, приграничного района, ставшего одной из горячих зон конфликта между воюющими народностями[49 - Народы, жившие бок о бок на плодородной земле и говорившие на одном и том же языке в течение двух тысячелетий, тем не менее были напрочь разделены двумя доминантными религиозными традициями христианства (православные и католики), и подобно суннитам и шиитам в мусульманстве, воспринимали этот конфликт в качестве главного в своей жизни и истории.] распавшейся Югославии. Его, 16-летнего, вывезли из Вуковара[50 - Хорватский город, переходивший из рук в руки у воюющих сторон в начале 90-х прошлого столетия], когда он уже провел несколько месяцев в окопах на стороне Сербского ополчения. Вынеся из своего опыта глубокое отвращение к войне вообще, он мало чего боялся, в том числе и вооруженных людей, которых в этой местности, по моим оценкам трое из десяти, а в соседнем Мемфисе и все пятеро. Правда, и на территории завода, и в районе блюз-клубов, носить на своей персоне оружие воспрещено, что иногда обеспечивается полицейскими проверками и кордонами на входе в контролируемую зону. С другой стороны, ношение оружия и нахождение его в личном автомобиле хорошо видимым или спрятанным в «бардачке», не возбраняется обычным гражданам в полном соответствии с традицией, и, как многие все еще думают, конституцией США.

Достаточно характерный случай был мне рассказан одним из заводских супервайзеров и, кстати, бывшим морпехом, участвовавшем во второй Иракской кампании. Страстный охотник, он – владелец целой коллекции дорогих охотничьих ружей в добавок к серьезному вооружению для индивидуальной защиты от злоумышленников. В частности, он возит на центральном подлокотнике своего новенького пикапа Ф150, знаменитый во всем мире Глок, интересный тем, что его устройство не содержит предохранителя, по принципу действия – «выхватил и стреляй», то есть предохранителя нет, однако выстрел не произойдёт без полного нажатия спускового крючка «безопасного действия».

Он кладет заряженный Глок на подлокотник со специально устроенной шероховатой поверхностью, чтобы предотвратить соскальзывание полезного предмета при резких поворотах и остановках. И вот недавно, остановившись на «стопе», что на перекрестке двух деревенских дорог, он обнаружил у левого плеча невесть откуда взявшегося здоровенного чернокожего мужика, вскочившего на подножку кабины. Взмахнув ножом, тот вскричал «Get out!»[51 - Вылезай из машины] Бывший морпех, взял свой Глок свободной правой рукой и, направив его в сторону горе-грабителя, сказал «Get in»[52 - Залезай в машину]. Чувака сдуло, и мой Стивен проследовал своей дорогой. Интересен комментарий его брата, местного полицейского, которому этот эпизод был вскорости рассказан: – «надо было тебе его застрелить, закон был на твоей стороне».

Гантаун и впрямь является пригородом (даром, что в 14 минутах езды по скоростной дороге) более крупного образования, под хорошо известным в провинциальной Америке именем Тупело – местом рождения Элвиса! Здесь есть и улица с пешеходной дорожкой длиной в три-четыре квартала, и несколько чистых мотелей. Представлены также все известные ресторанные сети, от «Чарли» и «Логана» до «Аутбак'а» и «Олив Гардена». Здесь проводят свои вечера приезжие специалисты, направленные центральными офисами на помощь местным заводам. Группы коллег за столом обычно – смешанного состава, включают местное техническое и административное руководство, а также, порой, и заезжих визитеров из Европы, представителей компаний – поставщиков оборудования, по преимуществу немецкого. Днем каждый занят деталями своей профессиональной деятельности или деловыми «митингами»[53 - Так в Америке называют любое деловое собрание]. Вечером же, обильная (избыточная?) еда и серьезные порции пива или алкоголя покрепче, используются в качестве ускорителей контактов, необходимых для откровенной формулировки стартовых позиций в бесконечных, но в то же время результативных переговорах. Так, обычно делается бизнес в Америке.

Зато утро зарезервировано для встреч со своими коллегами, выработки плана на день, стратегии и так далее. Все работники компании от президента до выездного лаборанта, останавливаются в одном и том же мотеле, и, вставая, как правило, до восхода солнца, собираются в зале для стандартного завтрака, состоящего из крутых яиц (часто без скорлупы[54 - Для этой дикости даже приводят объяснение, мол скорлупу оставляют курам в качестве источника кальция]) в керамической миске, йогурта самых диких цветов и вкусовых добавок и набора сухих корнфлексов в одноразовых картонных коробочках для употребления с холодным молоком, бананов, пересохших апельсин, безвкусных, как бумага, яблок, и, само собой, кофе из бачков с высоким и низким содержанием кофеина, и молока в термосах. Все это можно стерпеть несколько дней, но в конце концов, кто-нибудь предлагает пойти в соседний ресторан, где кормят столь же приблизительной имитацией завтрака, но другой, например блинами с кукурузным сиропом, хотя можно получить и яичницу. Кофе везде один и тот же, но в «ресторане» его наливает и подливает официант (ка).

В тот раз нас было пятеро: группа коллег из исследовательского центра включала дипломированного физика моих лет, занимающегося программным управлением, и трех моих бывших студентов, а теперь младших инженеров с прекрасным знанием необходимой математики и программирования, а также способных спроектировать и собрать на месте экспериментальную установку или организовать осмысленную программу экспериментов вдоль всей производственной линии. К столу подошла стройная девушка с миловидным лицом и, в то же время, с очевидными отличительными признаками ее принадлежности к так называемому «white trash», то есть субкультуре людей бедных и малоразвитых даже в эгалитарном американском контексте. Тут и ее пересыпанная междометиями, и проглоченными окончаниями речь с сильно выраженным «южным» произношением, и ее сплошная серо-зеленая татуировка от ключицы до пальцев на одной из голых до плеча рук – в общем типичная подавальщица в «дайнере» принесла кувшин кофе в ожидании заказа. С первого же обмена словами, ей стало ясно, что мы иностранцы, включая коренных канадцев (троих из нас) и последовал вопрос «where are you guys from?»[55 - «откуда вы, ребята?»], что считается вежливым проявлением интереса. Йовица, о котором прежде уже шла речь, по-видимому, решив не смущать ее своим сложным югославским происхождением, назвался немцем, на что девушка, оживившись, залопотала, – «О, я тоже отчасти немка и, как мне говорили, нахожусь в родстве с какой-то знаменитостью. Моя фамилия – Дитрих». Я на какое-то время онемел и принялся ее разглядывать, стараясь угадать знакомые черты, а мои коллеги продолжили,

как ни в чем не бывало, заказывать завтрак.

Тут настиг меня второй шок: ни один из них, включая пожилого физика, не знал, кто такая Марлена Дитрих! Напрасно я им показывал кадры из «Голубого Ангела» на экранчике Айфона и порывался расспросить виновницу моего восторга о ее родственных связях. Она ничего не знала и, возможно, была даже раздосадована моим приставанием, а один из молодых моих спутников вполголоса заметил, что лучше оставить ее в покое, а то ее бой-фрэнд может запросто решить меня застрелить (смотри выше).

Хочу сразу оговориться, что за все время моих визитов в разное время года и на разные интервалы времени, мне лично не встретилось ни одного случая откровенной агрессии между людьми на улице или, даже вечером в заполненных пьющей публикой ресторанах, хотя однажды, когда один из столичных визитеров из нашей компании попытался перебивать своими дурацкими выкриками местное ток-шоу, хозяин подошел к столу и попросил его удалиться во избежание неприятностей. В итоге всей нашей группе пришлось сняться с места и перейти в соседнее заведение, так как директор завода, пригласивший нас вместе поужинать, счел поведение хозяина недостаточно уважительным. Все происходило без каких-либо искаженных гневом лиц и угрожающего бормотания себе под нос…

Как-то мне попалась на глаза заметка о том, что неандертальцы, будучи то ли предками, то ли ответвлением человекообразных на пути к нашей разновидности, не исчезли бесследно с лица земли, уступив место «сапиенсам», а ухитрились, с одной стороны научить их выживанию в холодном климате после теплой Африки, а, с другой даже добавить им своих генов через межвидовые «браки», да так, что у большинства людей на земле есть гены от неандертальцев. Причем доля этих генов (разная в разных местах на Земле) оказалась повышенной у белого населения штата Миссисипи[56 - Если допустить, что это правда, необходимо заметить, что это отклонение относится только к белокожей части населения, так как неандертальцы, похоже, никогда не жили в Африке.]. То-то раздолье тем, кто верит в Йети[57 - Обросший шерстью гигант, бродящий сквозь чащи и оставляющий огромные человекоподобные следы на выпавшем снегу.], все еще бродящего по непроходимым чащам национальных парков. Думайте, что хотите, но я таки встретил настоящего неандертальца, работающего завлабом на заводе в Гантауне. Он, как и описывается в околонаучной литературе – мужик с большой головой, глухим, как из бочки, голосом и добродушным (скорее меланхолическим) нравом. Наибольшим для меня доказательством явилось описание того, как он ловит сомов в прудах, выкопанных для их разведения во многих южных штатах. Мой друг опускает руку в пруд, сомик подходящего размера просто заглатывает его здоровенную кисть и, благодаря своим остреньким, но мелким зубкам удерживается на руке пока его тащат из воды. Все это, конечно, шутка, не верю я ни в существование Йети, ни в неандертальскую «национальность» мистера Роднея Холловела, но уж очень велик соблазн приписать этим местам и людям мистический смысл, как символ, если хотите, моего недостаточного понимания Америки, что, впрочем, не мешает мне ею восхищаться и описывать какие-то крохи на ее поверхности. Кстати, вкуснее жареной рыбки, чем эта, вы не едали! Причем не всякий сом, конечно, хорош, а только свежевытащенный и поджаренный на свежем[58 - Эта деталь подчеркнута, следуя примеру Гиляровского, описавшего свежие жареные пирожки в булочной Филиппова] кукурузном масле, как, например по пятницам на бензозаправочной станции в Гантауне, владелец которой держит в двух шагах от нее водоем для разведения сомов.

В других местах, особенно в городах побольше, тот же сом проходит стадии панировки, заморозки, разморозки и разогрева в микроволновке, после которых его может есть только «настоящий» американец, то есть человек, унаследовавший от суровых английских, шотландских или немецких[59 - Те же черты можно уловить при посещении стран исхода, где даже осевшие в них после второй мировой итальянцы редко кормят чем-то удобоваримым за доступную цену.] предков неприхотливость в еде и вообще неблагоприятным для выживания бытовым условиям, сделав исключение для кондиционера, который обычно включают на полную мощность, так что в комнате или офисе приходится с непривычки тепло одеваться в середине безумно жаркого лета.

Мне пару раз приходилось заниматься специальными измерениями (в основном, чтобы подстраховать моих молодых коллег) на крыше работающего реактора при температурах выше 45 градусов Цельсия. Для того чтобы выдержать эту температуру, обычно надевается специальный жилет с замороженными вставками, которые, размораживаясь в течение примерно двадцати минут, охлаждают находящиеся под ними легкие, а через них и циркулирующую по телу кровь, что позволяет не только выжить, но и сделать что-то полезное в этот короткий интервал времени. Итак, выйдя из кондиционированного конференц-зала, где практически весь день сидели заводские инженеры, и готовые забраться на крышу реактора, мы ни сном ни духом не знали о существовании таких жилетов, и только работяга, сидевший перед пультом управления в своей кондиционированной каморке, предложил нам ими воспользоваться. Что это было – неприязнь со стороны местной «интеллигенции» к столичным визитерам, равнодушие к судьбе ближнего, или своеобразная деликатность, обычай не вмешиваться в чужие дела без прямой просьбы, не берусь судить. В этой стране, где бродят призраки когда-то обитавших здесь бизонов и индейцев, где чередой проходят большие и малые ураганы / торнадо, способные в секунду сорвать крышу с заводского здания, где пистолеты без предохранителя на подлокотнике водительского кресла в любое время готовы к действию, поневоле смотришь на жизнь фаталистически…

Стена завода снаружи и его крыша после урагана

Nacogdoches etc, TX

Техас – единственный штат, где мне доводилось водить со скоростью в 100 миль в час[60 - 156 км/час], причем по обыкновенной дороге и сравнительно легкий внедорожник. Быстрее я ездил только в Германии, но не слишком часто, так как больших расстояний мне там покрывать почти не пришлось. Ну, во-первых, Техас везде, за исключением отдельных районов на границе с Мексикой да пары небольших возвышенностей – плоский, как стол, так что там естественно строить прямые дороги с неглубоким кюветом. Во-вторых, Техас очень большой и его более-менее крупные населенные пункты связывают, как-правило, двухрядные дороги, и в случае затора на дороге приходится стоять часами, поэтому едешь, пока получается, как можно быстрее и как можно дальше. В-третьих, полиция в Техасе, по моему опыту менее склонна останавливать за превышение скорости, чем в соседних штатах, например, в Алабаме. Вышесказанное не относится к окрестностям городов-гигантов, Далласа и Хьюстона, но там я и не пытался сознательно превышать разрешенный предел скорости. Кстати, этот предел весьма либерален по сравнению с остальными местами при аж 85 милях в час[61 - 122 км/час] на одной из основных дорог.

Америка, расселившаяся по всему континенту с Юга на Север и с Востока на Запад, предлагает ездить и летать из конца в конец регулярно или хотя бы периодически по делу или для посещения близких, так как привязанность к какому-либо месту в случае выбора работы или учебы, у обычных граждан проблем не создает. Но это касается людей с интересом делать карьеру. Остальные же, в таких местах, как Техас, находят себе применение на месте. Здесь люди живут независимым образом, если нет денег на мясо/рыбу – охотятся, удят, держат лошадь не для работы, а чтобы на ней скакать вместо того, чтобы смотреть телевизор. И хотя на этой огромной территории[62 - Еще лет 10 назад, я где-то прочитал, что все население земли можно разместить в одноэтажных домах на территории, занимаемой Техасом. Но население растет как на дрожжах…если ковид не остановит.], насколько я понимаю, вся земля кому-нибудь да принадлежит, места хватает всем. Белые и черные (последних привезли в качестве невольников работать на хлопковых полях) американцы поселились здесь всего около 200 лет назад, так что связи с почвой, как в других частях восточной части Америки, у техасцев нет. Недаром, лозунгом техасцев, упоминаемым с частотой рекламного послания, стало высказывание Джона Стейнбека: «Техас – это образ мыслей…тем не менее, Техас – страна в полном смысле этого слова». На мой взгляд, здесь наблюдается удивительная гибкость людской психики, которая предоставляет человеку возможность почувствовать свою принадлежность к группе любым, даже весьма эфемерным способом. Честно говоря, мне данный тип единства симпатичнее, чем традиционный, в котором у людей, живущих на одной скудной территории бок о бок с конкурирующей группой[63 - Претендующей на те же природные богатства или даже на общую систему государственной помощи], возникает деление на наших и не наших даже в пределах одного села, если не одного дома[64 - Мне рассказывали, что израильские граждане палестинского происхождения, указывали нападавшим погромщикам на квартиры живущих в том же многоэтажном доме евреев во время последних стычек и погромов на улицах Яффо и Лода.].

Несмотря на весьма краткую историю Техаса, как штата перед началом гражданской войны (каких-нибудь 20 лет), свободное население почти единодушно присоединилось к Конфедерации Южных Штатов, с самого начала видя в этом шанс защитить право на рабовладельческий уклад жизни. С поражением южан экономика, основанная на торговле хлопком «сдулась», и масса освобожденных черных граждан уехала искать себе доли в другом месте, потому что оставшиеся ковбойские хозяйства (разведение крупного рогатого скота) и только что открытые нефтяные запасы не требовали большого количества рабочей силы. Что же касается земледелия, то в Западной части, поближе к Далласу, огромные орошаемые поля часами тянутся вдоль скоростных дорог практически без единой живой души на них в знойный день.

Предприятия, которые мне по долгу службы приходилось посещать, расположены в заросшем густыми, в основном хвойными лесами, районе Техаса вдоль богатой водой границы с Луизианой. Таким образом зеленый цвет вдоль скоростных дорог никогда не исчезает совсем, и только весной, густое цветение японского плюща-паразита, кудзу[65 - Лиана, обвивающая взрослое дерево так, что собственной листвы (или хвои) последнего и не видно. Дерево, как правило засыхает на корню] расцвечивает обочину лилово-розовым.

В этих местах я, наконец, столкнулся нос к носу с настоящим торнадо, но не днем, как показывают в документальных кадрах, а ночью, когда его очертания видны были только благодаря огненной сердцевине, состоявшей из практически непрерывных разрядов молний, не выходивших за пределы вертикального цилиндра, диаметром в несколько метров. Этот огненный столп, перемещался вдоль края леса со скоростью 25 миль в час, судя по скорости моего пикапа, едущего в колонне автомашин параллельным курсом по «скоростной дороге» заливаемой потоками дождя, который впервые в моей сознательной жизни выглядел и ощущался «как из ведра». Я ехал в город Накогдочес из аэропорта Хьюстона.

Приземлившись за час до этого в летний, безветренный и поэтому душный вечер, я почему-то взял в аренду не обычный автомобиль, а так называемый «трак», по-нашему пикап, но со всеми удобствами хорошей легковой машины. Радио играло типичный для этих мест непрерывный[66 - С перерывами на рекламу, конечно] монолог консервативного диктора, которых много вещает во всех южных штатах. Их королем до недавнего времени по праву являлся покойный Раш Лимбо – защитник американской конституции и ее существенных для повседневной жизни американца-южанина, 1й, 2й и 5й поправок к конституции, от посягательств адептов социалистического образа мыслей из так называемых «голубых» штатов. «Цветное» прилагательное относится к голубому цвету-символу демократической партии, а не к сексуальной преференции обитателей тех штатов, хотя последние 20 лет эти две характеристики стали заметно сливаться в сознании многих американцев.

Темнота наступила внезапно, с ней раздалась сирена из включенного радио, прервав передачу, а экран на приборной доске засиял ярко-красными буквами – предупреждением о близком торнадо. Взглянув налево, я его увидел, и подумал, что даже моя тяжелая полуторка, запросто взлетит в воздух при столкновении с ним. Но машины впереди и сзади моей, так же продолжали свой бег, только снизив скорость из-за потоков воды на дороге, делающих быструю езду похожей на скольжение по льду.

Так продолжалось минут тридцать, а потом я приехал в заказанный мотель на краю городка. Ночной дежурный, вежливо поинтересовавшись, не видел ли я торнадо, двигавшееся в том же направлении, не стал слушать моего восторженного ответа, потому что, как я потом понял, его воображение было занято еще более замечательным небесным событием, произошедшим всего неделю назад – взрывом и дезинтеграцией космического корабля при входе в атмосферу над городом Накогдочес![67 - On February 1, 2003, the space shuttle Columbia breaks up while entering the atmosphere over Texas, killing all seven crew members on board (Wicki)] Мой собеседник заметил, что из-за 3000 федеральных агентов, приехавших в город собирать осколки, ни одного свободного места в мотелях не было еще предыдущей ночью.

А утром на являвшемся целью моего путешествия заводе, на крышу которого неделю назад тоже упали небольшие куски развалившегося в воздухе корабля, уже никто не вспоминал об этом. Да, техасцы немногословны, как финны[68 - Не знаю, как ты, мой читатель, но за финнами я не заметил словесной скупости, когда им предоставляется возможность выпить и «поговорить по душам», особенно если попасть на болевую точку их традиционной неприязни к соседним шведам, тогда держись…] в русских анекдотах. Их манера разговаривать, которую со знаньем дела переняли голливудские звезды от Клинта[69 - Клинт Иствуд, великий актер, командор Ордена Почетного Легиона] до Брэда Пита, задает неспешный ритм всему общению, поддерживая атмосферу взаимного уважения, независимо от того, что собеседники на самом деле думают друг о друге. Ковбойские фильмы используют ту же манеру говорить для других целей, а именно, предоставить участникам шанс обдумать последствия их высказываний в ситуации, когда выхватить револьвер и нажать на спусковой крючок занимает всего долю секунды. Насколько этот жанр отражает реальность, мне, практически не бывавшему в ситуациях открытого конфликта, судить трудно. Скажу лишь, что читал где-то, по-видимому, окрашенный ксенофобией анализ «ковбойского» жанра в свете опыта его создателей и промоутеров, которые, как правило, были еврейскими иммигрантами из приграничных районов Российской империи, перенесшими свои впечатления от местечковых погромов на благодатно девственную почву потребителей американской кинопродукции.

В этих местах меня не покидало ощущение, что вместо Американской общности, которую дважды иностранец вроде меня[70 - Канадец, приехавший из СССР] легко замечает и в довольно развязной манере поведения, и в неожиданной толерантности к чужому мнению, в Техасе существует какая-то своя общность, заключенная в ярко выраженном чувстве собственного достоинства и своеобразном использовании юмора для прикрытия нехватки знаний (часто невежества) в деловом разговоре. Со временем другая особенность вышла для меня на первый план – удивительное разнообразие легко угадываемых этнических истоков техасцев: немцы и индейцы, ирландцы и русские, которые проявляются в знакомых стереотипах поведения, и даже во внешности. Так двоих заводских механиков я сразу отличил и запомнил, как сошедших со старинных фотографий Ивана Бунина и Великого Князя Николая Николаевича. Звали их, разумеется, на местный манер Дарреллом Брутоном и Ли Браннаном. Как и в других городках Южных Штатов, здесь можно услышать периодические ссылки на былое процветание этих мест, и, в частности, на то, что здесь, мол жили десятки тысяч выходцев из индустриальной Европы, которые и были основной причиной успешных промышленности и торговли. В городе работали церкви всех конфессий и синагоги, и даже сейчас некоторые рассказчики с видимым удовольствием упоминают свое предполагаемое еврейское происхождение, от первых поселенцев времен экономического бума в середине XIX века. Это полу мифическое благоденствие теперь – в далеком прошлом, надолго переместившись в Северные Штаты вскоре после разгрома мятежных южан с сопутствующей волной разрушений и уничтожения местной элиты.

Но, как я выяснил из разговоров с местными жителями и кое-какого чтения, упадок Юга имел и другие причины. Интересна история Джефферсона, городка со старинными зданиями бывшего банка, двухэтажного почтового офиса и пары отелей XIX века, в которых теперь помещаются магазинчики для сувениров и ресторанчики с незамысловатой, но хорошей местной кухней. Волею судеб Джефферсон, где все еще стоят памятники времен Гражданской войны теперь – городок с населением от силы в 3000 человек, а был он в веке XIX одним из коммерческих центров Южных штатов с населением в 100 и более тысяч. Дело в том, что в те времена Джефферсон стоял на берегу судоходной реки, а затем, уже через двадцать лет после окончания Гражданской войны, река буквально исчезла. Это произошло в результате затеянных государственными структурами улучшений русла вниз по течению, в результате которых, неожиданно для авторов проекта, река обмелела и переместилась миль на двадцать к югу, превратившись в водоем для рыболовов и любителей поглазеть на аллигаторов в их натуральной среде обитания, где деревья живописно образуют так называемые «мангровые заросли» опираясь на могучие сплетения корней, торчащих прямо из воды.

Таким образом промышленность и прогресс ушли отсюда из-за потери необходимых во все времена транспортных средств. Случай не уникальный в известной нам истории. Так погиб процветавший еще во времена походов Александра Македонского Эфес[71 - Того самого, где Герострат поджег храм Дианы], так же закатилась относительно недолгая история Равенны в качестве столицы Западной Римской Империи – в обоих случаях несчастья, принесенные не прекращавшимися войнами за передел мира были усилены природными катастрофами отступившей границы воды[72 - Эфес и Равенна не справились с природным заполнением дельты реки песком и оказались слишком удалены от морского берега для того, чтобы поддерживать интенсивные торговые связи].

Теоретически экономику Джефферсона еще можно было спасти воспользовавшись железной дорогой, а затем и автомобильными шоссе, проложенными через всю страну в последующие десятилетия, но отставание, начавшееся с окончанием войны, могло только увеличиваться из-за ультра-подвижной экономической географии Соединенных Штатов, где число открывавшихся возможностей (благодаря, на мой взгляд, небольшому по сравнению с европейскими странами, государственному контролю над инициативой частных лиц) до недавнего времени намного опережало число людей, имевших талант и средства, чтобы эти возможности использовать. Остается лишь печально развести руками: – «Умер-шмумер, лишь бы был здоров!»

Отток населения происходил вплоть до первой половины XX века, зато теперь происходит обратная миграция квалифицированных молодых людей, благодаря новым экономическим возможностям – умеренным налогам и атмосфере свободного предпринимательства, поддерживаемой в Техасе ее гражданами, вопреки их политическим антиподам, пришедшим к власти в Вашингтоне

Но прежде, чем стать краем ковбоев, рабовладельцев и, наконец, производителей «черного золота», Техас в его южном окончании, образующим берег Мексиканского Залива служил пристанищем пиратов и коммерческих мореплавателей, авантюристов и солдат сразу нескольких государств: французов, англичан и испанцев, и главным выходом к морю стал укрепленный порт, а ныне маленький курортный городок Галвестон, оказавшийся фактически дачным пригородом г. Хьюстона, куда я и направил стопы с тем, чтобы там провести остаток недели перед полетом домой. Это довольно типичный приморский городишко, каких много рассыпано вдоль берегов Атлантического и Тихого океанов, с длинными и широкими полосами песка и не ограниченным частной собственностью, свободным подходом к воде, как принято в Соединенных Штатах.

Так даже в Нэйплес, весьма дорогом и богатом городе на берегу Тихого океана, где выстроившиеся вдоль водной границы дома, это буквально перенесенные сюда итальянские виллы, их владельцы не имеют права перекрыть подход к воде, и песчаная полоска берега принадлежит всем желающим.

Бродя по пляжу перед обедом, я заметил, что в море почти нет купальщиков, несмотря на жаркое солнце над головой, а полоса песка шириной метра в два между краем воды и остальным пляжем – другого, коричневатого оттенка. Морские водоросли, которые мягкий прибой оставлял на песке, перед тем как сморщиться и засохнуть, радовали глаз радужной окраской – ба, да это же тончайшая пленка нефти, дошедшей сюда от едва различимых на горизонте нефтедобывающих платформ![73 - Теперь, как я узнал, действующие платформы переместились за край горизонта, а несколько оставшихся служат причалом для ловцов океанской рыбы] Впрочем, нормальные курортники в Америке, как правило, предпочитают купание в бассейнах.

Разобравшись с купанием и едой с мексиканским колоритом в приморском кафе, я пошел бродить по горячему асфальту под сенью пальм, кедров, олеандров, и невероятно раскидистых «живых дубов» («live oaks»), как их здесь называют. Я застал их, на свое счастье, перед тем как значительная часть их была разнесена в щепки налетевшим ураганом 2008 года.

Заходя периодически в расставленные вдоль дороги магазины сувениров и другой пластмассовой продукции для отдыхающих (в основном – их детей), я окунался в морозную атмосферу, создаваемую мощными кондиционерами с тем, чтобы, получив свою порцию зимы, вернуться в закатное, но все еще такое горячее лето! Я думал о том, что при всем моем интересе к Америке, и американцам: коллегам, и так, знакомым, мой опыт общения вне работы и рабочих проблем, оказался весьма мал, даже в случае многолетних приятельских отношений. Здесь нужно сказать, что американский этикет требует начинать разговор «за жизнь», с футбола-бейсбола-баскетбола на локальном, штатном или национальном уровне, с канадцем же, вроде меня, конечно, заговаривают о хоккее, а я, как назло, был на хоккее один раз в своей жизни и даже не помню кто играл и какой был счет. Да мало ли у них интересов: гонки автомашин, охота, рыбалка, семейные праздники, улучшение и увеличение дома, участие в местной благотворительности, короче все, чем может заниматься не слишком пьющий человек среднего достатка. И все же…

Но тут быстро стемнело, и улицы оживились за счет вылезших из-под кондиционеров отдыхающих или служащих. Уличных фонарей было почти не видно из-за густой листвы над головой, их заменял свет вывесок и витрин. Пора было подумать о техасском стэйке и напитке «олд фашион», к которому меня приобщили по соседству в Атланте. Этот, по-моему, достаточно крепкий напиток, основанный на виски с пряностями, превосходно сочетается с ледяной водой – непременным спутником любого публичного принятия пищи и даже без нее.

Бар под названием «23-d Street Station», оказался оазисом, вернувшим меня к жизни с помощью еды и питья в добавок к оживленной и не слишком шумной импровизации на фортепиано в дальнем от меня углу этого помещения, с низкими потолками, белоснежными стенами и парой формально одетых официантов с черными бабочками. Мой оказался темнокожим молодым человеком с тонкими чертами лица и внимательным взглядом миндалевидных глаз. В его речи отсутствовали южный акцент (southern drawl) и типично техасские словосочетания, и, после некоторого обмена словами касаемо заказа, я решился спросить его, откуда он. Он оказался моим соотечественником из Восточной Канады, студентом театрального факультета, подрядившимся на три месяца каникул играть в поддерживаемом муниципалитетом Галвестона театре под открытым небом, которых столько появляется по всей Америке и Канаде на летний сезон: «Shakespeare in the Park». Играл он не Отелло, как можно было предположить, а загадочного принца Просперо в «Буре».

Напоследок скажу лишь: Америка – для американцев, и при всей их простоте и безыскусственности поведения, иностранцу туда лучше ездить в компании, чтобы хоть иногда было с кем слово сказать о знакомых тебе предметах жизни, поделиться наблюдениями и облегченно вздохнуть при пересечении границы на обратном пути в машине, в автобусе, в поезде или на самолете…

ЭПИЛОГ: американцы глазами русского канадца

Когда я приехал в Канаду, одна из первых, услышанных мною шуток была о том, как определить разницу между канадцами и американцами? – «если сказать канадцу и американцу, что между ними нет никакой разницы, тот, кто обидится – канадец». Иными словами, канадцы считали себя… более передовыми, что ли? Но я особых отличий не видел в течение многих лет.

Время моего появления в Северной Америке было эпохой открытых границ, улыбающихся прохожих, дешевого бензина, и довольно однородного по составу и поведению населения, то есть еще до того, как в результате объявленной правительством политики мультикультурализма в Канаде внезапно возникли воинственно обособленные религиозные общины иммигрантов, например людей, приехавших из Индии и Ближнего Востока. О Штатах мне труднее судить, но, похоже было, что в ту эпоху изначальные достижения десегрегации, опираясь на идеологию Мартина-Лютера Кинга, создали ощущение единения с темнокожими собратьями, и как я тогда увидел, произвели на свет массу смешанных пар: то есть, пока в Канаде сходились друг с другом ирландцы и поляки, в Америке жили вместе белые и черные, ставшие впоследствии называться афроамериканцами. Окружала меня тогда университетская публика: аспиранты, пост-доки, новоиспечённые профессора, люди, несказанно меня удивившие своими лево либеральными взглядами. Они были сторонниками социалистических идеалов, покуривали марихуану, и даже запекали ее в пироги. Уйдя, через пару лет работать в промышленность, я столкнулся с более значительным социально-имущественным разделением, и близким моему сердцу идеологическим сдвигом вправо по обе стороны границы длиною в континент. Но большой разницы между знакомыми мне жителями двух стран не ощущал. В то время мой американский опыт не простирался дальше поездок в Бостон или Нью-Джерси, в шести-семи часах в автомобиле на юг от Монреаля.

Даже постепенно разверзающаяся пропасть между прогрессистами и консерваторами и, не зависящее от нее, всегда существовавшее фундаментальное разделение на два этнокультурных типа: англо- и франко-канадцы у нас – янки (так здесь называют жителей северных, индустриальных штатов) и южане у них, были, в принципе, похожи. И все же, Канада еще обладала почти незаметным привкусом Европы: как-то: смиренное отношение населения Канады к повышающимся налогам, иерархическая школа менеджмента (наследие колониальной зависимости от Великобритании в недавнем прошлом), коррупция в строительном бизнесе (мафия в ее классическом исполнении), и раздутые штаты государственного сектора, шли рука об руку с более традиционным школьным образованием, формально бесплатным медицинским обслуживанием, пешеходами на улицах и отсутствием в Канаде крайне опасных районов, где автомобилистам не рекомендуется останавливаться на красный свет – все это накладывало свой отпечаток и изменяло контекст повседневной жизни и неделовых разговоров. Об этих отличиях между Канадой и ее южным соседом задумываешься лишь по пересечении границы США, испытывая любопытство к такой близкой, но, для опытного глаза все же чужой, жизни. Последнее обстоятельство, возможно, и послужило одним из главных стимулов к написанию этого сборника.

Об авторе

Надеждин Александр Данилович, родился в Киеве, окончил школу в Донецке, затем окончил МФТИ и защитил кандидатскую в Институте Химической Физики АН СССР. В 1977 уехал в Канаду, где проработал в академической и прикладной науке 40 лет, а выйдя на пенсию, начал всерьез писать эссе по-русски. Его интересуют антропологические аспекты сходства и различия между культурами разных народов и судьба европейской цивилизации в современном мире. Кроме литературы увлекается рисованием пейзажей в псевдореалистической манере.