– Не хочу скрывать от Вас, Павел Андреич: наш Союз переживает сейчас не лучшие времена. Непрекращающиеся склоки, моральное разложение отдельных офицеров и даже отдельных частей, настроение безысходности… Всё это не способствует укреплению наших рядов. Но это ещё полбеды. Самое неприятное для нас сейчас – отсутствие денег. Потому, что нет денег – ничего нет! Ни конкретных дел, ни спонсорской помощи, ни авторитета в эмигрантских кругах и в кругах правительств стран места пребывания – ничего!
Он вздохнул: минор быстро перешёл в подавленность.
– Мы, конечно, не сидим, сложа руки, пытаемся заручиться согласием потенциальных кредиторов, но…
Он взглянул Концову прямо в глаза: ему, солдафону до мозга костей, это не составляло труда.
– … нужны доказательства нашей политической состоятельности! Вы меня понимаете, Павел Андреич?
Концов «понял».
– Шпионаж?
Кутахов замялся. Если он, сам прямолинейный во всём, и пытался возразить против избыточной прямолинейности Концова, то сделал это не слишком убедительно и активно.
– Ну, зачем сразу так…
– А Вы предпочитаете упаковать это как-нибудь покрасивше? – ухмыльнулся Концов, глядя прямо в глаза Кутахову. Тот не выдержал этого взгляда и смутился: Концов хоть завтра мог уйти к своим миллионам, о наличии которых у полковника в РВС не говорил только немой. А с кем тогда останется Кутахов? С Клеймовичем и его людьми?
– Ну, если хотите… если Вы так ставите вопрос – то: да! Да!
Он решительно тряхнул наголо бритой головой. Это у него получилось даже с большим эффектом, чем, если бы он тряхнул кудрями.
– Нам сейчас приходится торговать секретами, потому, что это – единственный товар, за который покупатель готов платить! Как военная сила, мы – ничто! Нам ещё только предстоит стать такой силой! А до этого, уж извините за прямоту, нам придётся старательно поползать на брюхе, преданно заглядывая в глазки хозяевам! И в этом я очень рассчитываю на Вас, полковник!
– В совместном ползании на брюхе? – не изменил усмешке Концов.
Кутахов не опешил от нахальства, хотя никому другому он не простил бы подобной вольности. Однако Концов не был «кем-то другим». Это был Концов, во многом напоминающий генералу самого себя – такой же отчаянно-смелый, грубоватый, однозначно понятный и без «интеллигентских выкрутасов». Именно такой, каких только и любил никого не любивший Кутахов.
Поэтому сейчас он лишь усмехнулся вослед концовской дерзости. Добродушно, так, усмехнулся.
– Хм… Не исключено, Павел Андреич, что и в этом – тоже… Однако – шутки в сторону… Дело, которое я намерен Вам поручить – совсем не шуточного свойства.
Концов подобрался: он хорошо, и не в теории, усвоил смысл библейской истины: «Всему своё время». Поэтому он трезво представлял себе границы допустимого в обращении с начальством.
– Я Вас слушаю, Ваше превосходительство.
Прежде чем начать, генерал походил по кабинету, собираясь с мыслями и набираясь решимости.
– Помните, Павел Андреич, по прибытии в Константинополь Вы докладывали Барону о выполнении поручения генерала Клеймовича?
Из тактических соображений – нужно было прикинуть, куда это клонит шеф РВС – Концов старательно и правдоподобно изобразил амнезию.
– Поручение? Клеймовича?
– Ну, да! Ну, помните, ещё в Севастополе он поручил Вам спрятать архив штаба армии и отдела контрразведки?
«Вспомнив», Концов звучно шлёпнул себя ладонью по лбу.
– Ах, Вот Вы о чём! Ну, конечно же, помню! Разве можно забыть, как штаб и отдел контрразведки дружно бросили меня «на съедение» «красным»!
Ответ по эффективности превзошёл вопрос – и генерал покраснел. За бесчестными делами он ещё не утратил способности к честным оценкам.
– Видите ли, Павел Андреич… Тогда была такая обстановка… «красные» уже прорывались к порту… и мы подумали… Ну, и… Вот…
Закончив весьма «красноречивое» выступление, генерал беспомощно развёл руками, словно говоря: что было – то было.
Смятение генерала удовлетворило Концова. Он своей цели добился: в очередной раз продемонстрировал начальству колючий и независимый характер, с которым надо не только мириться, но и считаться. Хотя бы – в силу исключительной ценности его обладателя.
– Я – не в претензии, Ваше превосходительство. Я – солдат, и лирика – не по моей части.
Кутахов перевёл дух и заулыбался.
– Рад слышать это, Павел Андреич. В очередной раз приятно убедиться в том, что я в Вас не ошибся. Полагаю, что ни тот… м…м…м…м стародавний инцидент, ни отставка благоволившего Вам Барона не повлияют на перспективы нашего сотрудничества? Поверьте, я ценю Вас нисколько не меньше Его Высокопревосходительства!
Судя по вовремя прикушенному языку, Кутахов едва не добавил, что он и сам уже – Его Высокопревосходительство, пусть и не по праву. Но совсем без текста он не остался – под многозначительный прищур глаз и выразительную игру бровью:
– Я умею ценить людей… Не всех, конечно…
Концов улыбнулся.
– Чтобы покончить с этой темой: можете пока считать меня в числе тех людей, которых Вы умеете так ценить!
Разумеется, Кутахов не пропустил мимо ушей это многозначительное «пока». Намёк был понят: генерал и не сомневался в том, что «миллионщик» Концов в любое время мог «на законных основаниях» отойти в сторону. Имея в виду это соображение, он благоразумно не стал развивать тему, а лишь осторожно подержался за локоть полковника.
– Вот это – мужской разговор, Павел Андреич. Честный разговор. Офицерский.
Он извлёк из сейфа бутылку «мартеля» и разлил коньяк по рюмкам.
Концов удивлённо оттопырил губу. Такой чести от Кутахова не удостаивался ещё никто: Барон и Клеймович, как «триумвиры» – не в счёт.
– Выпьем за то, что было, и, главное, за то, что будет!
Они чокнулись рюмками и аккуратно выцедили их содержимое.
– Сигару, Павел Андреич?
– Не откажусь, Альсан Палыч.
Некоторое время курили молча. Наконец, Кутахов прервал молчание.
– Итак, о деле. Как Вы уже наверняка догадались, я не зря завёл разговор об архивах. Это – товар! Валюта! Единственная наша надежда на более или менее сносное существование хотя бы на ближайшее время. Даже если агентура окажется не в состоянии добыть приличной информации, мы продадим саму агентуру. И покупатели уже есть. И не просто есть: в очередь выстраиваются.
Концов аккуратно положил окурок сигары на край пепельницы и, встав из-за стола, по привычке, словно китель, одёрнул пиджак.
– Я готов, Ваше превосходительство. Когда прикажете отправляться?
– А чего «тянуть»: завтра же и отправляйтесь!