Калейдоскоп

– Иди, открывай, это уже твой любовник… Надумал и пришёл поздравить тебя с восьмым мартом…

Кряхтя и похрустывая всеми сразу старческими суставами, Мария Андро- новна сползла с кровати и пошкандыляла, шоркая босыми ногами, к двери. Открывает это она дверь, а за ней никого. И тут неожиданно она увидела, что на её двери, на четырёх гвоздях, висит, распятая, дохлая кошка, а под нею ещё и прибитая записка «С праздником тебя, ведьма! Скоро и с тобой это слу- чится». Мария Андроновна прочитав, тут же и грохнулась прямо на пороге.

Муж, Василь Палыч, ждать пождать, а от двери только всхлипы, будто соп- лями кто давится, доносится сопение. Пробурчав, себе под нос: «Уже, собаки, сношаются…», с трудом покинув постель, дойдя до порога открытой двери в

спальню, высунув голову, и в утренних сумерках стал всматриваться. Увидев лежащую в одиночестве жену на полу, сказал: «Уже успел и сбежать, под- лец!.. а эта, от сладострастий, растянулась!.. Ну и лежи!..».

Потому-то, жильцов в этих домах ничем уже не удивить. А та старуха, кото- рую менты закопали, упаковав её в целлофановый мешок, до этого дня

именно с той самой коляской шастала по городу последние четверть века

подряд, о чём, спустя время, в квартире у Клавы и пойдёт «гнилой разговор».

Но сейчас наших героев поджидал иной сюрприз. В дух метрах от входа в подъезд, какой-то нетерпящий, а может быть, мимо пробегающий и заско-

чивший во двор на минутку, наклал, – хрен переступишь!.. – приличную такую кучу дерьма, и додумался же, гад, прикрыть её обрывком газетки. Клавдия

проследовала, не обращая внимание на подложенную под газетой «мину». На её счастье ей повезло, и она произвольно, прилипшую к земле газету обо- шла стороной. Капуста-Сидоркин, поплёлся за нею, а вот Хомяку косолапому

– в это сумбурное утро вновь на сей раз невезуха крупно упала под ноги. Идя параллельно своему товарищу и брату – по казённому приюту – плоской своей ступнёй, где напрочь отсутствовала пятка, наступил на газету, а нога-то, нога!.. Она-то калечная!.. пропади она пропадом!.. словно лыжня, поехала по говну резко вперёд, как по маслу. Руки поневоле взмыли к верху, и уже опускаясь к земле, авоська с бутылками из-под кефира шмякнулась о булыжники во дворе, подобно той двери, которая лоб ему подровняла. Бутылки, как кури- ные яйца, – в смятку!.. Юрик не сподобился стать на шпагат, раньше надо было этому учиться; он лишь предпринял попытку, но вышло совсем не так, как тому быть. Газета съехала вместе с ногой, а Хомяк умостился задницей в ту самую кучу. Клава и Жорж-Капуста вначале с недоумением на лицах обер- нулись и замерли, пытаясь сообразить, – что же произошло на самом деле?!.. Кругом, значит – сухо, а отчего растянулся Хомяк, было не совсем понятно.

Продолжая сидеть на куче дерьма, Хомяк-Сундуков, наконец-таки, внюхав- шись как и все остальные и осознав, во что он вляпался, дрожащим голосом прокричал:

– Я знаю, чьи это проделки и кто это насрал. Это его, сучья, работа!..

– Уже легче, – пренебрежительно сказала Клавдия, – теперь хоть будем знать, в чьё говно мы вступили, да прямо жопой твоею, дебил!..

– Чего там знать?!.. чего оскорблять?!.. – если это головастика работа, гамно- еда-баклана говно. Там ещё Шприц-бацилла с ними живёт, в том втором

подъезде!.. Может, и он кучи кладёт где попало и куда даже собаки не хо- дят…

– Он хоть кладёт, но ходит не воняя. Из твоих слов, он – гамноед-баклан, а на деле вышло, что ты в него вляпался, вот тебе и придётся, походить и пово- нять… Это тот, который с Марусей, мохнатой, или брюхатой, живёт? – спро-

сила Клава.

– Он!.. кто же ещё?!.. к ним пару дней назад ещё и зек подселился, его на днях из зоны, на Каменке, выпустили… Не знаю, кто он им такой, но, хоть и

засосанный, но, бычара, ещё тот, не моргнув глазом, зарежет!.. Теперь ходи и оглядывайся… их там трое, считая Бациллу-шприца, а Маруська брюхатая чет- вёртой будет, одна на троих…

– А чего это ты, расселся на том дерьме, как контуженный, дядя сарай?! Вставай, раздолбай, да пошли уже!..

Недовольно сказала Клава и отвернулась. Хомяк, подчиняясь, кряхтя и

опёршись меж колен на руки, поднялся. И первое, что он сделал, чего от него никто не ожидал, так это – немного прогнувшись вперёд всем туловищем, ла- донью провёл по своей заднице, словно пытаясь пыль стряхнуть, разгладив тем самым по брюкам дерьмо. Выпрямившись и поднеся ладонь к носу, при- нялся нюхать, чем оно пахнет. Второй – «субъект-экземпляр и урод» – из ха- рактеристики, устами Клавдии – товарищ его по колонии и скитаниям – Капу- ста – он в это время стоял, раскрыв рот и молчал, вероятно, не совсем пони- мая, что происходит. Клавдия, скривившись в лице, сказала:

– Ты ещё языком лизни, ублюдок!.. на вкус попробуй, узнаешь, что жрал на ужин тот, хмырь… Вот, придурок, до самого копчика конченный!.. И носит же земля таких, идиотов!.. С такими свяжись – и саму в дурдом отправляй… Хоть выгоняй из квартиры… Иди вон, балда, к водоразборной колонке да замы- вайся!.. В квартиру в говне не пущу! хрен потом до нового года выветрится…

Странная вещь! Клавдия спала с ними обоими и в тоже время – даже со сто- роны понаблюдать – физически и всем своим существом ненавидела их.

Пока наши персонажи будут приводить в порядок своего товарища, разме- стившись вокруг водоразборной колонки, после чего они намерены дви- нуться снова намеченным маршрутом в путь… Да вон они!.. Теперь Клавдия семеня ногами еле поспевает за своим сопровождением, крича им в спину:

– Куда вы глаза вылупив летите?!.. как будто у вас понос открылся!..

– Куда мне ещё и понос?.. – если и так вся задница в говне!.. преодолевая го- лосом посторонний шум движущегося транспорта, прокричал в ответ громко Юра-Хомяк.

Преодолев сплошной поток автотранспорта – кстати, в совсем неположен- ном месте – тройка «блатарей», а быть может, просто растяпы и туповатые парни, сейчас переходят широкий проспект Ворошиловский. Вот они снова

вышмыгнули посреди улицы Станиславского: чем-то она им очень пригляну- лась, и, как нам кажется, они намерены держать свой путь по ней и дальше. Куда?.. – а хрен его знает, пока и мы не знаем. Тем временем пока они идут, расскажем о них немного поподробней.

Ещё с прошлого лета, а это уже больше года прошло, как Клавдия Макси- мовна Сироткина, случайно повстречав на барахолке-толчке эту парочку, при- ютив, пригрела их, сделав из них постояльцев-сожителей, но не только в

своей однокомнатной квартирке по улице Седова, а и сама, каждую но-

ченьку, лёжа между ними и испытывая негу и страсть, бесстыдно согревалась ими в постели. Не будем, читатель, осуждать её – одинокую и в душе всё-таки

несчастную женщину, – кто же её ещё пожалеет, как не мы?! Человек – суще- ство слабое перед пороками – «Не суди, не будешь и сам судим», ибо каж- дому хочется тепла и ласки, а женщине, да ещё, когда она в самом соку, к ка- ким относилась и Клавдия: им ведь тем более, как воздух, это необходимо. Но спали оболтусы-племяннички с Клавдией Сироткиной вовсе не задаром. Задаром – говорил известный в своё время Остап Бендер – только кошки пло- дятся; а вот этим двоим, хмырям-бестолочам, вменялось в обязанность по го- роду собирать пустые бутылки из-под водки, а потом мыть их под краном.

Конечный процесс производства заключал в себе: разводить – бодяжить – во- допроводной водой спирт-ректификат, доводя жидкость до сорока двух гра- дусов… Ну и в заключительной части этой нехитрой манипуляции, оставалось

– разливать по бутылкам, после чего закупоривать пробкой из металлической фольги и наклеивать новенькую этикетку. Продукцию сбывали чуть ниже, чем цена в магазине; придраться не к чему. «…Не рассчитав, накупила на поминки мамы, и заодно своё день рождение наметила отметить, не скупясь… Не про- падать же добру и на помойку не выбросишь…». Спекуляцию не пришьёшь:

за что купила, за то и продала, даже немного дешевле. Да собственно, ковы- ряться в этом и дотошничать, никому до этого не было дела. Самогоном в

подъезде не воняло, с которым боролись, а контингент покупателей не жало- вался – водка бьёт по шарам лучше, чем купленная в «гастрономе». Притом и взять её можно, не дожидаясь одиннадцати часов, а прямо с утра и круглые

сутки. В деятельности сбыта – разумеется, активное и посильное участие при- нимали и «племяши». Денег, правда, не кривя душой, за это не получали. Так

– мелочь всякую, на карманные расходы и на сигареты, по десять копеек за пачку – «Памир». Как сказала Клава: «Вам, обжорам, и так через всякие края!.. Я своим холёным телом и едой с вами расплачиваюсь… С телом – ладно бы ещё, как-то вроде бы не сильно и заметно, а вот насчёт хавки – вас хрен прокормишь! В-постели бы такими были, как глотать умеете!.. Жрёте, как за себя кидаете. Вон, и пузо: что у одного, что у второго, скоро в дверь не пролезете… И ликёры вам сладкие подавай, бормотуху пить хрен нагнёшь… Гнать вас в шею давно уже пора и, пожалуй, надо!..».

Но это всё, читатель, чисто семейные тяжбы, которые случаются в каждой

семье, даже будь то семья моногамная, треугольная или ещё там какая, глав- ное не забывать про советские рубли и как их добывать…

Спирт-ректификат – в 86 градусов по «цельсию» – привозился в двадцатилит- ровых алюминиевых канистрах откуда-то из окрестностей владычества воен-

ных – «Военведа». Канистры выгружались, а деньги забирались, что остава- лось от навара – то всё хранилось в ридикюле и в тайниках у Жульеты-

Авоськи. Этикетки на водку и пробка-фольга неведомыми путями поступали из-за высокого кирпичного забора ликёроводочного завода, с переулка Гвар- дейского. Из прочно сложившейся постоянной клиентуры, многие приносили вещами. Клава брала тряпки, среди которых было немало и дорогих вещей, уценяя их до-смешного, казалось она, всё это на помойке нашла. К сведению особо любопытных, скажем: что на барахолке по субботам и воскресеньям она часто приторговывала, и вовсе не вещами безвременно почившего мужа, которого у неё отродясь не бывало, а теми самыми вещами, которые меняла на самопальную водку. В те времена – прочного и фундаментально развитого социализма – силовые структуры ещё не имели понятия, что нужно с этим бо- роться. С самогоноварением – по привычке, заимствованной ещё во времена нэпа – боролись, остальное: то всё чепуха…

Юрий Сундуков и Георгий Сидоров закончив с горем пополам восемь клас- сов Азовской Средней школы и выпорхнув из стен детдома, собрались было с осени приступать к постижению наук токарно-фрезерного дела в Азовском ГПТУ (Государственное профессионально-техническое училище), чтобы по- том после окончания его, стать ударниками и передовиками производства и заколачивать деньгу на обильную жратву, а к ней и выпивку, где-нибудь на

заводе КПО или КПА (Заводы кузнечнопрессового оборудования и автома- тов). Если со стороны посмотреть, то казалось: оба инвалиды и сироты, хотя хворобой и не обременены были, хоть в плуг запрягай… Но!.. – измятые, ис- терзанные сиротством и на этой самой почве эти бедолаги приобрели вред- ную привычку: врождённую страсть к сладостям, ну и к остальной вкусной еде – как пожрать вволю и от пуза. Но, на худой конец, могли употреблять и что под руку попадётся. И так это их обоих раньше времени к стенке при-

пёрло – этой самой едой, которой у них никогда нету, что так они и не дошли, тем более не дотерпели, до этого славного зачинания – науки токарных и фрезерных станков постигать. Творческая их биография – этого мастерства от металла – так и не начавшись, вначале было завяла, а затем и совсем оборва- лась. И на удивление, у обоих сразу: как у Хомяка, так и у Капусты – прямо на самом корню, где-то возле самой подошвы. Кстати, мы чуть было не забыли: беспризорность и бездомность – по вокзалам и электричкам шнырять – мимо них тоже ведь проскользнула – как бы так. Хотя по всем правилам – после того, как выпустили из детдома, должно было бы это состояться. Покушать они очень любили, как мы уже вам сказали, с самого что ни наесть мальства.

Вот на этой самой почве, после того, как не раз были пойманы в детдомов- ской столовой, дальнейшая жизнь у них не задалась. И впоследствии таких уже возможностей почти не представлялось, где они лакомились сахаром, черпая его ложками прямо с мешка, или бывало и сухофрукты приходилось

им поедать. Поедать и глотать торопливо, не пережёвывая как следует, те са- мые фрукты, предназначенные для компота. Сам детский приют, в городе