Поиграем в ладушки?

Сама обстановка – средоточие человеческой мысли, порожденное тысячами мудрецов за многие сотни лет – диктовала некоторую торжественность, заставляла Ладушку внутренне подтянуться, и относиться  к работе, как к священнодействию. В царстве Артура Федоровича не получалось смеяться, громко болтать о пустом или лениться.

Артур Федорович Королев оказался не только гостеприимным хозяином, но и самым интересным собеседником, какого ей удавалось встречать (ну, разве что за исключением невидимого папы). Казалось, он знал обо всем, что написано в книгах, и немножко больше. Например, о Ладушкином настроении и мыслях, даже если она не говорила о них вслух.

Вообще, Ладушка не очень привыкла делиться своими мыслями и чувствами. Наверное, это началось с той поры, когда уехал папа. У нее так и не получилось завести закадычных подруг в школе. Ведь девочек объединяют секреты. Она же секретничать не могла. Настоящие серьезные вопросы, терзавшие ее душу, Ладушка не задала бы никому из одноклассниц. Чувствовала – не поймут.

Была серьезная надежда на университет. Но занятия длились вот уже две недели, а Ладушка все еще чувствовала себя чужой в своей группе. Двадцать шесть девушек и только один щупленький паренек в пиджаке с пустыми плечами. Наверное, он мог бы ощущать себя в дамском коллективе еще более чужим, чем Ладушка. Но он, казалось, попросту не может через свои толстенные очки разглядеть ничего, кроме конспектов и учебников. Ну а девушки… Девушки были из другого измерения. Того, где правил бал парфюм, косметика, бренды, тусовки и социальные сети. В перерывах между парами Лада просто не знала, как поддержать разговор в этом жеманящемся кругу.

Но удивительное дело – одинокой себя она совершенно не чувствовала. Ведь в одно дивное утро компанией ей стал весь огромный город.

Стих

Город всегда немного пугал Ладушку. В Крутёнках она всех знала наперечет. С самого детства особое удовольствие для нее составляло здороваться с соседями. Утром по дороге в школу первой встречалась соседка тетка Дарья. Высокая, широкоплечая, как мужик, улыбчивая и краснощекая. У Дарьи в хозяйстве была пегая корова Мушка и бык Ерёма. Мушка почему-то не любила коллектив. Утром она не уходила на пастбище вместе со стадом – паслась сама где-то около дома или лежала в прогретой дорожной пыли, лениво перемалывая жвачку. Однажды Ладушка нечаянно наступила ей на хвост, но Мушка даже ухом не повела. А Ерёму держали в загоне. Его боялись. И не только детвора. Однажды от Ерёмы спасался на заборе сам директор школы Юрий Валентинович.

– Здравствуйте! – радостно кричит Ладушка через палисадник и кланяется. Она ничего не могла с этим поделать: когда нужно было поздороваться с хорошим человеком, голова сама наклонялась. – А у меня зуб качается!

– Здравствуй, Ладушка! – отвечает тетка Дарья. – Молочка парного попьешь? Только-только надоила!

Ладушка пьет из огромной железной кружки теплое молоко с запахом луговых трав…

У следующих ворот молодой агроном Игорек (несмотря на серьезную должность, все его так и зовут – Игорьком) воюет с мотоциклом. Мотоцикл чихает и не заводится. Игорек тихо ругается и тоже чихает.

– Здравствуйте! – улыбается Ладушка. – А у меня зуб качается!

– Угу… – бурчит Игорек.

На самом деле он не сердитый, если мотор заводится. Тогда Игорек набирает в мотоциклетную люльку столько детворы, сколько войдет, и везет до школы. Но сегодня, видимо, придется пешком…

Считается, что школа далеко – на другом конце поселка. Правда, дойти даже в эту «даль» можно минут за пятнадцать. Путь Ладушки длится куда дольше. Пока она поклонится всем хорошим людям и расскажет радостную весть о зубе, который качается, пока погладит всех знакомых собак, пока заглянет в каждую лужу и покажет язык своему отражению – добрый час может пройти. Хорошо, что все встречные хорошие люди действительно хорошие. Они знают эту Ладушкину особенность и всегда напоминают ей про время – подгоняют, чтобы не опоздала на занятия.

Когда папа привозил Ладушку в город, поклониться каждому на многолюдных тесных тротуарах просто не получалось – голова бы отвалилась. Когда она пробовала здороваться со случайными прохожими, те смотрели на нее удивленно и даже чуть пугались. А папа смеялся и гладил ее по макушке.

Теперь же, оказавшись в городе одна, Ладушка и вовсе растерялась. Город набрасывался на нее всегда неожиданно и ошеломляюще: то взвизгнет тормозами легковушки на пешеходном переходе и недовольно загудит в клаксон, то в утренней толчее стукнет углом чьего-то чемодана по коленке, то отдавит ногу в троллейбусе.

Перевести дух получалось только в городском парке. Днем прохожих здесь было немного. Ладушка садилась на скамейку, поджимала отдавленные ноги и изо всех сил старалась не расплакаться. В такие минуты ей было так грустно и одиноко, что даже гордое звание студентки ее почти не радовало. Вот в эти-то горестные минуты в голове Ладушки неожиданно сами собой начали появляться строчки. Именно сами собой и именно появляться.

Ладушка не сочиняла. Она прислушивалась… День за днем она приходила в парк, усаживалась на скамейку, и ждала, когда послышатся строчки. Услышанное нравилось ей далеко не всегда. Но при этом Ладушка не была уверена – имеет ли она право что-то исправлять в этом необычном стихотворении, и потому записывала текст в блокнот, как есть.

Сначала было так:

Ища сады, Душа бродила по болотам.

Но ила наглотавшись до икоты,

В тумане потеряв следы,

Шла к омуту, сама того не зная…

Как будто бы там сад, достойный рая.

И в нем цветы – необычайной красоты…

Однажды в Ладушке было особенно грустно. Наступило воскресенье. Тётёля с утра ушла, заявив, что вернется поздно. Библиотека была закрыта, Артур Федорович проводил заслуженный выходной где-то на даче. Ладушка позвонила домой, в Крутёнки, но к телефону никто не подошел. Наверное, все были во дворе или на речке. От звука долгих гудков на душе стало совсем тоскливо, и Ладушка отправилась грустить в парк. На этот раз строчки звучали совсем отчетливо. За какой-то час Ладушка записала целую строфу:

Вот омут. Гладь, все очень тихо.

И в темноте не видно лиха,

Что суждено Душе испить сполна.

Вода темна, и ночь темна.

И в темноте не видно дна,

К которому Душа стремится…

Что будет с Душой дальше, Ладушка пока еще точно не знала. Сама собой просилась рифма «утопиться», и потому казалось, что неопытная и всеми покинутая Душа непременно увязнет в болотной топи и сгинет. Когда другие узнают о ее печальном конце, им придется горько сожалеть. Но будет уже поздно. А нечего было отпускать Душу неизвестно куда!

Облечь этот печальный финал в стихотворную форму Ладушке помешали влюбленные, которые уселись неподалеку и начали беззастенчиво целоваться. Ладушка очень смутилась и покинула свою стихотворную скамейку. Пришлось отложить этот труд на вечер. Но вечером вдруг позвонил папа…

Его родной голос походил на летний дождь: был негромким, но теплым, ласковым и радостным. Он в секунду смыл всю грусть с Ладушкиного сердца, как дождь сбивает пыль с мостовой.

– Какая же ты у меня умница! – говорил голос. – Всем знакомым тобой хвастаюсь, студентка ты моя…

Ладушка краснела. Ладушка умирала от счастья и гордости. Папа говорил, спрашивал, она что-то отвечала, иногда невпопад. Перед тем, как попрощаться, он вдруг сказал:

– Ну, теперь жди сюрприз! Заработала!

Сердце Ладушки звонко стукнуло и подскочило, как теннисный мяч…

Спросить у папы, каким будет сюрприз, она не решилась, боясь вспугнуть небывалое счастье. Но она знала, чего ждать. Дело в том, что эти папины слова не были обычными. Он всегда говорил: «Жди сюрприз!» перед тем, как приехать. Он никогда не произносил их впустую.

Каждый раз после этих слов жизнь Ладушки наполнялось счастливым ожиданием, которое окрашивало в радужные цвета все вокруг. Неважно, что текущие дела и заботы не всегда были интересными. Мыла ли Ладушка полы, меняла ли пеленки младшему братишке, учила ли словарный минимум по-английски или лечила насморк, в душе ее всегда пела мысль: «Папа едет! Папа едет!»

И вот папа позвонил. И велел ждать сюрприза… Само собой, ни о каких стихах речи в тот вечер быть уже не могло. До полуночи Ладушка вспоминала разговор с папой, поворачивая каждое слово то так, то этак, и, наконец, уснула.

Однако утром Ладушка заставила себя встать пораньше – вместе с Тётёлей. Ей было немного совестно перед Душой, которую она заставила целую ночь страдать в трясине. Надо было что-то скорее с нею решать и внести ясность в ее нелегкую судьбу.

Ранним утром Ладушка приехала к парку, добежала до той скамейки, где сидела вчера, уселась поудобнее и прислушалась. Было еще очень тихо. Лишь птицы изредка пробовали голоса в утренней распевке. Первые солнечные лучи, просеянные через сито листвы, были чуть зеленоватыми. Казалось, стихотворные строчки в этот час будут сами прыгать на лист – стоит лишь раскрыть блокнот. Но на этот раз слова вели себя, как дети на прогулке: они скакали и кувыркались, что-то пищали вразнобой и никак не желали слушать худенькую воспитательницу, которая тщетно старалась построить их в ряд.

Пытаясь уловить общий смысл, Ладушка сосредоточилась, прислушалась и тут вдруг с удивлением обнаружила, что Душа передумала тонуть! Постепенно слова перестали прыгать, встали в шеренги и послушно взялись за руки:

Но вдруг перед Душой возрос

От Разума простой вопрос:

– Зачем все чаянья, тревоги?

Неужто не найдешь дороги