Поиграем в ладушки?

В конце концов, Ирочка побывала в объятиях Игоря (или, может быть, Славы). Об этом она по большому секрету рассказала подруге, подруга передала маме, мама сообщила сослуживице, та понесла известие родительнице Коли, и эта последняя, наконец, заливаясь слезами, огорошила информацией родное чадо самолично.

Слушая новости, Коля-Гений лишь доверчиво улыбался. Как ни странно, инициатива развода принадлежала мужу (зато звуковое оформление процесса целиком и полностью досталось жене). Когда все закончилось, Гений вернулся жить к маме. Мама со слезами смотрела на свое дитя. Сын похудел и переменился. Он ходил по квартире из угла в угол и будто прислушивался к чему-то. Вокруг было непривычно тихо, а внутри – очень больно. Потом он купил бутылку портвейна и попробовал впервые в жизни напиться, но помешала тошнота. Коля вылил портвейн в раковину и начал взрослеть.

***

– Спрошу обычно: «Что вы делаете сегодня вечером?» Нет! Это ужасно пошло! Лучше напрямую спросить, может ли она уделить мне хотя бы час? Но вдруг у нее будут планы, которые нельзя изменить? Господи, сколько слов понапридумывали, а для самых нужных случаев – есть лишь какие-то две-три жалкие затертые фразы!

Николай страдал около выпечки. Ольга, облокотившись на прилавок, искоса наблюдала эти муки, ясно написанные на носатом лице.

– Похоже, тюфяк и рохля, – думала она. – Хотя видно, что не злой… Представительный. Судя по галстуку, из наших, ваксовских. Может быть, даже начальник какой-нибудь. Хотя пойми их, этих оранжево-серых! Вон грузчик из рыбного отдела тоже где-то достал корпоративный галстук и носит между сменами…

– Может быть, спросить, любит ли она литературу? А что если она ответит, что не любит? – терзался Капитан, постепенно приближаясь к весам, у которых стояла Ольга. – Нужно что-то простое, но бьющее в цель. Можно позвать в кино. Сказать, что билеты пропадают. Если согласится – сбегать и купить… Пожалуй, так и поступлю.

Капитан поднял глаза и встретил Ольгин взгляд. В нем не было презрения. Скрытая усталость, легкое любопытство, чуть сочувствия. Или так только показалось? В любом случае, этот взгляд внушил Николаю уверенность. Он решительно выдохнул и шагнул к весам, но тут между ним и Ольгой ввинтился смуглый брюнет с аккуратной лысинкой и пузиком. Этот субъект, одетый в белый тренировочный костюм, тут же оперся рукой о стеклянную витрину, загородив дорогу Капитану. На среднем пальце, поросшем густым волосом, сверкнул крупный золотой перстень-печатка.

– О, какая девушка! – зарокотал брюнет с заметным кавказским акцентом, – Как девушка смотрит на то, чтобы прокатиться в ресторан?

Ольга нахмурилась:

– Девушка работает в круглосуточном магазине и сегодня отстояла ночную смену. У нее закрываются глаза от усталости и на рестораны не смотрят. Что вы будете покупать?

– Конфет… Коробку. Самую дорогую! – подмигнул брюнет и пригладил черные кудри с легкой проседью. Кудри были обильно смазаны гелем и зачесаны назад, на лысеющею макушку.

Ольга молча подала товар. Брюнет взял конфеты, повертел в руках и протянул назад Ольге:

– Держи, красавица! Это тебе! Поехали в ресторан, ни о чем не пожалеешь!

– Товар оплачивается на кассе! – еще сильнее нахмурилась Ольга.

– Зачем на кассе?! Вот! – смуглый расстегнул кожаную сумочку, которая помещалась под круглым животом, вынул оттуда пачку купюр и помахал перед носом продавщицы. – О чем думать? Я два раза говорить не привык!

– Говорить по два раза не привык, а что ж слышишь-то не с первого раза? – зло прищурилась Ольга. – Не заставляй и меня повторять!

– Зачем грубишь?! – вскипел покупатель, – Ты, вообще, кто есть? «Не заставляй»… Да я могу тебя заставить туфли мои целовать! Да я…

Но закончить он не успел – на его плечо легла массивная ладонь. Брюнет вскинул злые глаза. Человек, который стоял сбоку, был на голову выше… Это немного охладило горячую кровь, но не остановило ее кипение.

– Эй, ты! Куда лезешь, да?! – взвизгнул он, стряхнул руку с плеча и картинно смахнул воображаемую грязь с того места, где она лежала. – Ты дня не проживешь, понял?!

– Уйди… – хмуро пробасил Николай.

– Ты совсем берегов не видишь, да? Ты не видишь, перед кем ты стоишь, да? – брюнет попробовал оттолкнуть Капитана, но тот, подобно утесу, остался стоять на месте. От толчка скандалист качнулся сам и отступил на шаг назад.

– Уйди! – повторил Капитан и медленно двинулся на брюнета. Брюнет со злобой, и в то же время беспомощно оглянулся, ища поддержки и, не найдя, вдруг развернулся и проворно отбежал на десяток шагов. Очутившись на безопасном расстоянии, он снова закричал, попеременно указывая пальцем то на Ольгу, то на Николая:

– Ты здесь больше не будешь работать, поняла? Ты меня вспомнишь! А ты… Ты дня не проживешь, понял?

– Брысь! – неожиданно гаркнул Николай и качнулся вперед. Брюнет мгновенно растворился в толпе потребителей, привлеченных скандалом. Его выкрики некоторое время доносились из-за их спин, но постепенно удалились. Капитан повернулся к Ольге. Она смущенно опустила глаза:

– Вот так и работаем… – пробормотала она, сама не понимая вдруг нахлынувшей робости.

– Ага… – кивнул Николай и замолчал. По его шее начала разливаться краска.

– Вы что-то хотели? – наконец, совладала с собой Ольга.

– Да… Я хотел… Зефир… – прогудел Капитан и потупил глаза.

– Зефир? – переспросила продавщица.

– Зефир, – кивнул покупатель. Неожиданно он поднял виноватый взор и доверчиво улыбнулся. – И еще хотел в кино… Вас позвать – в кино. Точнее, я хотел с вами поговорить. Давно уже. Но случая никак не найду. И слов тоже. А кино… Я не подумал, что вы после ночной смены и устали. Словом, давайте зефир. Только мне зефир нельзя. Врачи запрещают.

Ольга задумалась, но лишь на секунду:

– Может быть, лучше, все-таки, кино, а не зефир? В благодарность за спасение от дракона? – лукаво улыбнулась Она. – Я освобождаюсь в четыре…

– Я знаю… – ошарашено проговорил Капитан, – я давно ваши смены выучил. Сегодня пятница. У меня тоже сокращенный день. Но как же ваша ночная смена?

– Мне не привыкать! – махнула рукой Ольга. – Впереди выходные, отосплюсь.

– Тогда в четыре я у вас? – улыбнулся он и получил ответ:

– Да, в четыре. Только давайте сразу на третьем этаже – около кинотеатра.

***

Как ни старалась Ольга быть прагматичной и расчетливой, второй муж случился как-то нечаянно. Он был художником, студентом местного училища искусств и соседом Ольги по очередной съемной коммуналке. Правда, из студенческого возраста этот служитель муз вышел довольно давно.

– Мой путь тернист, потому что на нем всегда стоят завистники! – пояснял он при случае.

Несмотря на высокий рост и козлиную бородку, он напоминал Ольге брошенного котенка, при виде которого женское сердце сжимается от жалости, в ушах звучит комариный писк, и ничего не получается поделать с желанием вынести к порогу молока в блюдце. В свою очередь художник, не хуже котенка, почувствовал женскую слабину. Он не упустил случая жалобно мяукнуть, заискивающе потереться о ногу и незаметно перескочить через порог.

С ним было интересно. В хорошем настроении он мог часами читать стихи, играл на гитаре и неплохо пел. Его друзья наперебой старались перещеголять друг друга в оригинальности идей. Правда, в хорошем настроении у него не бывало вдохновения, и он не мог работать над будущими шедеврами. Вдохновение художника шло рука об руку с мрачным пессимизмом и желчной мизантропией. Свой стиль, в противопоставление живописи, художник называл смертописью. Полотна его были почти сплошь черны. Лишь редкие голубовато-холодные точки, похожие на звезды, торчали там и сям. Над каждой светлой кляксой смертописец мог думать по нескольку часов, а то и дней. Ольга непомерно уважала такое старание, но, как ни силилась, понять содержания картин не могла. Чтобы не расстраивать мужа, она внимательно выслушивала объяснения о том, что смертопись интуитивна, неотделима от судьбы автора и непостижима для серых масс; что абстрактная трактовка элементарных основ Бытия – не только спонтанное самовыражение, но и завещание потомкам.

Серая масса и впрямь не спешила покупать смертопись. И яркие представители Богемы почему-то не спешили. Словом, с ролью кормильца художник сжиться никак не мог, зато амплуа транжиры давалось ему легко. Ему регулярно требовались холсты и краски. Для поддержания в тощем организме творческого горения ему была необходима вкусная и здоровая пища. Одеваться он также любил с богемным шиком.

К тому времени Ольга, окончив соответствующие курсы, работала парикмахером и грезила карьерой стилиста. И ей снова везло: довольно часто ее приглашали делать свадебные прически, профессиональный маникюр и визаж. Она шагала к высотам профессии гораздо быстрее супруга. Через некоторое время она была нарасхват. Приходилось разрываться между работой в парикмахерской и частными заказами и

начисто забыть о выходных.

Ольга старалась скопить денег на собственную квартиру. Но они почему-то не скапливались. Проведя несложный бухучет, Ольга быстро обнаружила в семейном бюджете зияющую брешь в лице мужа, который из тощего брошенного котенка постепенно превращался в наглого зажравшегося котяру. Но о том, чтобы выгнать его к чертям, она и помыслить не могла (откуда в женском сердце столько терпения по отношению к самозваным тиранам – неразрешимая загадка).

Меж тем, художник тоже работал над собой: свой творческий метод он усовершенствовал тем, что рядом с красками и кистями теперь ставил кружку с пивом, которую регулярно опорожнял. Он называл это «релаксацией сознания» и уверял, что практически достиг совершенства в расстановке белых точек на черный фон. Чем ближе к совершенству был художник, тем меньше становился расход краски на очередную картину и увеличивался расход пива. В один прекрасный день совершенство, по всей видимости, было-таки достигнуто. Краски исчезли совсем, осталось одно пиво. Поскольку мастер достиг вершины, дальше двигаться в творчестве было некуда. И он двинулся из дому…

Во время очередного скандала с женой по поводу двухдневной отлучки художник предпринял неумелую попытку физического насилия. Однако результат превзошел самые смелые ожидания. Он подбил Ольге глаз. Как ни странно, фингал помог ей прозреть (конечно, в метафорическом плане). Выдворить мужа вместе с его творческим наследием представлялось ей делом трудоемким, и потому она съехала сама, вместе с чемоданом любимых платьев и дорогим маникюром.

На этот раз обретение свободы было затяжным и мучительным, как поездка верхом на ишаке из Калининграда во Владивосток. Художник находил ее на новых квартирах, плакал, валялся в ногах и просил прощения. Несколько раз – успешно. Однако и прощеный, художник не спешил отказываться от своего творческого метода, и потому рано или поздно оказывался за дверью. Потом он просто приходил канючить деньги.

И все-таки огромная дыра в бюджете была практически залатана. Круг клиенток неуклонно рос, благодаря «сарафанному радио». Ольге удалось завязать нужные знакомства на таможне и доставать импортную косметику по цене конфиската, и успешно сбывать ее с немалой прибылью. Мобильник звонил круглосуточно. В самом центре города постепенно поднималась новостройка на сто двадцать квартир, одна из которых по окончании строительства и выплате положенных кооперативных взносов принадлежала бы Ольге.