Призма Сердца

– Мда-мда-мда, – без устали повторял агент, прижав к разодранной щеке национальный флаг с изображением сердца, – мда-мда, – наконец, закончил свою тираду агент.

– Похоже, если уж я свинья, то вы, моя дорогая, собака, раз так кусаетесь, – как бы невзначай, прохаживаясь рядом с Майей, «свинья» откинула свой сапог и со всей скоростью и силой, на которую была способна, ударила по лицу пригвождённую женщину.

– Но я ведь не такой злой, как люди, – присев на корточки и погладив пальцем лоб девушки, прошептал агент, – я не дам вас усыпить или запереть где-нибудь как бешеную суку, нет, я уверен, что ваше безумие излечимо, правда!

«Свинья» резко схватил девушку за подбородок, таким образом, заставив её негромко вскрикнуть, чем вызвал одобрительные ухмылки у гвардейцев.

– Так, так, дайте-ка посмотреть, – агент надавил на её щеки, заставив девушку снова вскрикнуть и открыть окровавленный рот.

– Ой, ой, – покачал головой агент, – похоже, вам и протезирование не помешает.

– Господа, – обратился он к гвардейцам, – пожалуйста, проследите, чтобы лицо этой восхитительной девушки было приведено в порядок, иначе, если этого не произойдёт, то мужчины ли мы после этого?

Те с согласием кивнули и, чуть не вырвав руки Майе, поволокли её к выходу.

– Скорейшего выздоровления, моя дорогая! – в следующий раз, когда мы встретимся, уверен, вы будете уже совершенно…

115. – Здорова! – попытался улыбнуться Майкл.

– Буду, буду… – высмаркиваясь в платок, отозвалась Гелла, – так как нам, по-твоему, завершить эту партию?

– Я думал, это будет сюрприз, – горько хихикнул Майкл. – Как муж? – решив пока что оттянуть ответственный момент и поговорить о более насущном, возможно, в последний раз.

– Я молю всех богов, которые существуют во всех возможных мирах, чтобы у него хватило сил пережить всё это, но ещё больше я беспокоюсь за Джареда. Я даже представить себе не могу, что может случиться…

– Может быть всё отменить? – ледяным тоном проговорил Майкл.

– Я не смогу этого простить себе никогда. Понимаешь? И хотя я до сих пор каждую секунду думаю об этом, позволить себе такую роскошь, как струсить и отступить, просто не могу!

– Понимаю, – виляя в потоке ночного движения, выдохнул друг, – но разве тебе не хочется перед тем, что грядёт, увидеть сына?

– Он не отпустит меня, понимаешь?

– То есть?

– Я это чувствую, Майкл. Я же мать, если я увижу его, то я просто не смогу оставить его одного, да и он мне не позволит.

– Возможно, это будет правильным, – продолжил Майкл, – в конце концов, может так сложиться, что мне одному удастся стать триггером к тем переменам в мире, которых мы ждём…

– Это не ради перемен, – мрачно заметила Гелла, – если ты предлагаешь то, о чем я подумала с самого начала, то это вряд ли что-то изменит, несмотря на всю ту информацию, которая уже доступна жителям Империи и «старой гвардии», ничего не поменяется, так что надежды на людей у меня нет никакой.

Майкл резко затормозил, свернув к обочине, и впился руками в руль.

– Гелла, ты хоть осознаешь, о чём говоришь? – с надрывом выпалил Майкл.

– Да.

– Нет, ты не понимаешь! – теряя над собой контроль, перешёл на крик Майкл, – ты говоришь, что всё это зря! Ты говоришь, что фактически признаёшь поражение ещё до начала боя! Зачем тогда это всё, если своей смертью мы никого не спасём? Если, если… Понимаешь, у меня ведь тоже есть семья, мы оставим их всех, ты оставишь своего мужа и Джареда одних с этой болью! Я говорю как есть, и ты знаешь это! Это билет в один конец! А ты утверждаешь, что всё это просто пшик, что это ничего не изменит! Тогда скажи, ради кого это всё, а? Ради кого и чего? Ты хочешь потешить свое самолюбие, получить минуту славы? Что это тебе даст? Неужели нет какой-то высокой цели, кого-то спасти в будущем от беспредела Империи, стать примером для подражания или же…

Гелла повернулась к Майклу и положила ладонь на побелевшие костяшки его руки, которые сжимали руль. – Глупый, конечно же нет!.

Майкла как обухом по голове ударило. – Но тогда, Гел, если даже ты не веришь, зачем это всё?

– Ради свободы.

– Какой свободы? – не понял Майкл, – если ты говоришь, что это не сделает никому …

– Моей свободы. Если я чего-то боюсь, то я навсегда останусь тут, понимаешь? Тут, тут, тут! Я буду пленницей этого мира, но если я переступлю через себя, то уже ничто не будет мной управлять, даже этот мир, или что это такое на самом-то деле.

Майкл не слышал ещё более глупого признания в осознанном суициде. Но что-то всё же тронуло его сердце, заставив кровь бежать быстрее, а кожу покрыться мурашками с ног до головы.

– К тому же, – Гелла весело улыбнулась, – я покажу Харту, у кого на самом деле тут есть яйца.

– Чёрт возьми, – чуть не плача от осознания бесповоротности решения, но одновременно испытывая давно забытый юношеский энтузиазм и кураж, врезал по рулю Майкл, – сделаем это, Гел!

116. Майа сидела, намертво привязанная ремнями к операционному креслу. И это было вовсе не то, к чему она стремилась. В своих смелых и до ужаса наивных фантазиях девушка надеялась повстречать в неволе таких же инакомыслящих, как она, образовать с ними подпольное сопротивление внутри системы колоний Империи и произвести переворот режима, ударив с совершенно неожиданной для властьимущих стороны. К сожалению, как она это понимала уже сейчас, её затея с треском провалилась, а её план потерпел тотальное фиаско, даже не успев начаться.

– Ко мне тут заходила Молли на днях, зовёт на презентацию книги «Воля сердца» Фландерса, пойдёшь?

– Разве этот чудак не умер?

– Не знаю, вроде как. Насколько я знаю, это посмертное издание.

– Значит, просто хотят побольше бабок, разве нет? Может это и вовсе не он писал, так что…

Майа без особого удовольствия слушала разговор двух администраторов клиники психического здоровья, куда упек девушку заботливый агент, которому не помешало бы теперь обратится тоже к какому-нибудь специалисту, по пластической хирургии, например. Вспомнив об этом, Майа захотела улыбнуться, но вместо этого продолжила пускать слюни на белую простыню на груди, так как рот её был зафиксирован в широко открытом положении механическими захватами.

– Но хотя почему бы и нет? – подойдя поближе к пациентке, устало выдохнул один из менеджеров, подставляя к девушке подвесную машину протезирования, – если поставят смену, то почему бы и не сходить?

Вслед за этим раздался свист, и Майа, несмотря на задранную назад голову, смогла увидеть, как эта штуковина раздвигается, выпуская маленькие манипуляторы, готовые к работе.

– Нет, нет! – Майа протестовала всем своим существом против того, что происходило. Возможно, она была морально готова к пыткам, хотя ещё и не понимала, что это такое физически, но это было тотальное унижение, и даже не ужение, но полноценный вакуум. Абсолютный, тотальный, который не имел никакого отношения ни к свободе, ни к её борьбе за это самое неуловимое чувство, не было Империи, не было агентов, гвардейцев, были лишь какие-то недавние выпускники академий, выполнявшие свою работу, подобно кассирам в супермаркетах. Да они к тому же ещё и обсуждали произведение не самого плохого в мире автора! Всё это комом встало в горле Майи, чей бунтарский дух просил ситуации, в которой она смогла бы схлестнуться со своим классовым противником и в неравной борьбе вырвать победу благодаря силе своей воли! Но нет, ничего подобного, никто и не собирался с ней драться. Нет, её решили изолировать, не предоставив возможности даже показать хоть кому-нибудь из её врагов, насколько же она права.

– Грхххааа! – вырвалось из грудной клетки Майи, которая чуть не выплюнула все органы вместе с гортанью, когда маленькие манипуляторы стали просверливать дырки для будущего зуба-протеза. Естественно, анестезию забыли провести как бы случайно, но через сколько судебных дел можно будет это доказать и тем более кто подтвердит слова сумасшедшей? Кто будет свидетелями? И осталось только терпеть то, что в принципе терпеть невозможно. Девушка почувствовала, как предательски брызнули слёзы от боли вместе с хлюпаньем её глотки, которая казалось, заглушала даже противные циклы вибрации машины. Более того, двое врачей продолжали свою светскую беседу, переключившись с обсуждения культурных события к менее приземлённым, вроде самочувствия членов семьи, премиальных в квартал и других не менее животрепещущих проблем.

Эти абсолютно нормальные разговоры абсолютно нормальных людей бурили ум Майи точно так же, как маленькие свёрла кромсали её рот, заставив девушку почувствовать себя полнейшей идиоткой.

– Как это вообще может быть? За стенами этого учреждения люди ведут такие же разговоры, как и за её пределами, пытаются строить семьи, стремятся к «высокому», а я хочу эту систему разрушить? Может это я – та свинья, та мразь, которую нужно остановить? – глаза Майи вновь наполнились слезами, но на этот раз все её лицо напряглось, и каждый мускул напрягся, пытаясь доказать миру, что человек с верой сильнее каких-то кожаных ремней и механизмов.

– Пусть они живут так, как хотят! – взревела горловым бульканьем Майа, – я тоже буду поступать, как считаю нужным! И никто не докажет мне, что на убийстве себе подобных можно построить счастье своих близких!

Но все кряхтения девушки по поводу несправедливости оставались в четырёх белых стерильных стенах, а правители Империи спокойно продолжали заниматься своими каждодневными рутинными делами, подобно двум врачам, которые лечили безнадёжно больную пациентку.

Теперь уже ей стало не до размышлений о мире и о том, что в нём правильно или нет, был лишь звук сверла и горловой рёв, который старался его заглушить.

– … нет. А слушай, хорошая идея, мне нравится, значит, завтра вечером, да? – вклинилась очередная реплика врача, который аккуратно достал какую-то длинную трубку.

– Да, пожалуй, нужно же когда-то отдыхать, Джон, поэтому не думаю, что и Йоко будет против пройтись вместе, как считаешь? Позови её!