Работорговцы

–И это почему? —поинтересовался Де Грааф.

–Потому что пиратство умерло.

–Кто это говорит?

–Я. И на Ямайке теперь я здесь главный.

–Переступив через губернатора?

–Губернатор мёртв. Как и генерал Максвелл. Теперь я отдаю приказы, и это мои приказы… Ты сдашь свой флаг?

–Мне нужно подумать.

–Думай, но помни: через неделю ровно или ты отплывёшь, или будешь висеть на грот-мачте, завернутый в свой флаг.

Несколько месяцев назад ответ гордого пирата свёлся бы к тому, чтобы развернуть порты своих орудий и стереть с лица земли вонючее поселение Кингстон, в то время как его знаменитый оркестр исполнял бы триумфальные марши. Но теперь он прекрасно понимал, что с огромным трудом достиг берегов Ямайки в поисках убежища, и что ни его корабль, ни его люди не были в состоянии противостоять даже жалкому фелюгу грязных флибустьеров.

Поэтому он провёл ночь, мучаясь от своей неудачи и размышляя, куда ему двигаться дальше, ведь было совершенно ясно, что на разлагающемся острове Тортуга его точно не примут. Зловонные и кровожадные буканьеры воспользовались бы «случаем, чтобы напасть на него в темноте, перерезать его команду и, как стервятники, разделить останки его былого великолепия.

Он всегда планировал однажды навсегда оставить своё опасное ремесло, чтобы уйти на покой и разделить честно нажитые сокровища с прекрасными парижанками, к которым питал особую слабость. Но вот он оказался в трудном положении: у него не было ни малейшего сокровища, которое можно было бы разделить, и всё, что осталось в его жизни, – это изрядно потрёпанный военный корабль и изнурённая команда, которой он не обеспечил ни одного приличного трофея за последний год.

И теперь этот чёртов англичанин ставит ему условия.

Он наблюдал, как лунный свет серебрился там, где когда-то стояла знаменитая таверна «Тысяча Якобинцев», и с ностальгией вспомнил бесчисленные ночи, проведённые там, когда он бездумно спускал деньги и презрительно отмахивался от десятков женщин, жаждущих удостоиться чести затащить его в постель.

Осознание того, что всё это осталось в прошлом, внезапно заставило его почувствовать себя старым, усталым и побеждённым – не ядрами Маракайбо, которые с дьявольской точностью попадали в его корабль снова и снова, а временем и судьбой, которые всегда были самыми ужасными врагами, с которыми ни один человек не мог справиться.

Как можно было представить себе, что эти проклятые «маракучи» окажут такое свирепое сопротивление? И кто бы поверил, что менее чем за три минуты земля проглотит целый город?

Он пытался утешить себя мыслью, что всё могло бы быть хуже, если бы он остался на якоре в бухте, ведь ни один корабль не выдержал ударов волн, вызванных землетрясением. Но он находил слабое утешение в том, что потерял один глаз там, где другие ослепли полностью.

Он дремал урывками на палубе, тоскуя по далёким смеху и голосам шумного Порт-Рояля с его шлюхами и игорными домами. С первыми проблесками рассвета его удивило появление фелюги, которая подошла к правому борту, и «милая барышня» почтительно попросила разрешения подняться на борт.

–Что тебе нужно? —сухо спросил он, предположив, что это отчаявшаяся проститутка, пережившая катастрофу, пришла к нему, услышав о его щедрости.

–Купить твой корабль, – последовал твёрдый ответ.

–Купить мой корабль? – переспросил ошеломлённый пират. – Ты хоть представляешь, сколько стоит такой корабль?

–Не представляю и мне всё равно, – отрезала Селеста Эредия. – Я знаю лишь то, что у меня достаточно денег, чтобы купить сотню таких. Так что решай: даёшь разрешение подняться или мне уйти?

Голландец Лоран де Грааф, про которого говорили, что он лишил девственности больше женщин, чем вся армия его страны, растерянно смотрел на дерзкую девицу, которая позволяла ему любоваться её вызывающей грудью, не чувствуя ни малейшей неловкости. И с того самого момента он понял, что перед ним была странная особа, мало похожая на всех тех, кого он когда-либо затащил в постель.

–Поднимайся! – наконец разрешил он.

Селеста подчинилась, пригладила платье, слегка встряхнула короткие волосы, обрамлявшие её лицо с глубокими и проницательными глазами, и, достав из сумки запечатанный документ, поднесла его к лицу собеседника, не выпуская из рук.

–Это аккредитив, подтверждающий, что лишь в одном банке твоей страны у меня достаточно средств, чтобы снарядить десять кораблей, – сказала она. – Достаточно, чтобы начать переговоры?

–Лучше бы нам поговорить в моей каюте.

–Под тентом нам будет хорошо. Каюты – для другого рода «дел», в которых я ещё не решила участвовать.

–Как пожелаешь, – усмехнулся он. – Я бы предложил тебе выпить, но, по правде говоря, на борту не осталось даже лимонов.

Тем не менее он услужливо придвинул ей стул и, сев напротив, снова взглянул на неё пытливо и с улыбкой, в которой чувствовалась вся его обаяние.

–Слушаю твоё предложение.

–Всё просто: я хочу купить твой корабль. Назови цену. Если она меня устроит, я заплачу сразу. Если нет – подожду другого. Спорить я не собираюсь.

–В хорошем торге заключается вся прелесть сделки, – заметил голландец. – Как женщина, ты должна это знать. Что ты делаешь, когда тебе нравится платье или украшение?

–Мне не нравятся ни платья, ни украшения, – последовал сухой ответ. – Сколько ты хочешь за корабль?

–Я должен подумать и ещё не уверен, что хочу его продавать. Тебя интересует и мой флаг?

–Можешь сделать из него подушку.

Возможно, впервые в жизни донжуан Лоран де Грааф потерял дар речи перед женщиной. Он замер на несколько секунд, после чего несколько раз ударил себя по лбу тыльной стороной ладони, словно пытаясь убедиться, что это ему не снится.

– Какая отвратительная жизнь! – наконец пробормотал он. – Всего три месяца назад я стоял на якоре здесь же, моя оркестра играла перед самым роскошным городом, который только можно вообразить, и я гадал, сколько женщин уложу в постель этой ночью. А теперь оказывается, что у меня больше нет оркестра, мой корабль превратился в руины, от столь великолепного города не осталось даже фундамента, и какая-то дерзкая девчонка предлагает мне сесть на флаг, который одержал победу в сотне сражений. Я не могу в это поверить!

– Придётся поверить. Насколько я слышала, в Маракайбо в этом флаге столько дыр, что даже на подушку не годится.

– Полагаю, в качестве флага ты выберешь череп, обмахивающийся веером, – язвительно парировал его собеседник. – Разве тебе никто не говорил, что две единственные «женщины-пираты», которые существовали, закончили жизнь на виселице? Я знал одну из них.

Девушка едва заметно улыбнулась.

– Говорили. Но я не собираюсь заниматься пиратством. Этот бизнес уже в упадке, и лучшее, что ты можешь сделать, – это завязать с ним.

– Я этого и боюсь, – признался он. – Но скажи мне, – добавил он, – если ты не собираешься становиться пиратом, зачем тебе, чёрт побери, галеон с семьюдесятью восемью пушками?

– Это моё дело.

– Очевидно. Но я был там в день, когда устанавливали его киль, наблюдал за его постройкой день за днём, командовал им с того самого момента, как он коснулся воды, и мне бы не хотелось расставаться с ним, не имея представления, какая судьба его ждёт.

– Вероятно, он окажется на дне моря. Как все. Но я надеюсь, что он ещё принесёт немало пользы. – Селеста изобразила самую сладкую и невинную улыбку, добавив: – Прости, но в этом я не могу тебя обрадовать.

Тот бросил на неё многозначительный взгляд и с иронией поинтересовался:

– Есть ли хоть что-то, чем ты можешь меня «обрадовать»?

– Сомневаюсь, – ответила она с весёлым видом. – К тому же сомневаюсь, что есть ещё что-то, чем ты можешь «обрадовать» меня. Признаю, ты самый привлекательный мужчина из всех, кого я встречала, и твоя слава заслуженна, но, к несчастью, красивые мужчины мне не по вкусу.

– И какие же тебе по вкусу, если не секрет?

– У меня ещё не было времени об этом подумать. Сейчас меня беспокоит только то, как раздобыть хороший корабль.