Очаг

Нурджума, думая о том, что всё обошлось, что замысел Ахмета не удался, попытался встать с места, но понял, что ноги его не держат, поэтому снова опустился на пол. Немного подвинувшись назад, прислонился к стене дома. Это происшествие вызвало переполох в семье главы сельсовета Ягды, но и Нурджуму потрясло и лишило сил. Ему надо немного прийти в себя, иначе он даже до своего дома не доберётся, не говоря уже о погоне за Ахметом. Не разобравшись в происходящем, мать Ягды, увидев сидящего за спиной сына Нурджуму и в темноте не узнав его, решила, что именно этот человек совершил покушение на её сына. Посмотрев в ту сторону, она обрушила на него поток ругательств, заодно обращаясь к стоявшим людям:

– Что вы не связали его по рукам и ногам, этого подлюгу!

Адресованные ему слова матери разозлили Нурджуму.

– Эй, Кабан, скажи ей, а то она меня обвиняет в покушении на тебя!

– А ну, зайди в дом! – в этот момент раздался требовательный голос Нарлы-гамышчи.

Повернувшись на голос, Ягды увидел отца в белых штанах и белой рубахе, словно вышедшего из савана. Он стоял, опираясь на черенок лопаты, которую прихватил с собой в качестве оружия, если вдруг понадобится дать отпор. Повернувшись к отцу, Ягды хотел было успокоить его, сказать что-нибудь утешительное. И он ласково произнёс: «Все хорошо, отец, всё закончилось, идите домой, ложитесь спать». Постояв ещё немного, не произнеся ни слова, Нарлы гамышчи молча последовал за женой, которая только что вышла из дома сына, где успокаивала невестку, и они пошли к своей чёрной юрте.

– Шаллак, дай немного наса! – попросил Ягды, также прислонившись спиной к стене дома, уселся рядом с Нурджумой.

– Да я и сам хочу кинуть в рот, уже зубы сводить начало! – Нурджума достал из кармана дона табакерку и с удовольствием постучал ею по колену.

Воздух был чист и прохладен. Скоро начнёт светать, небо стало серым, будто присыпанным пылью. То тут, то там стали раздаваться крики петухов, оповещающих о приближении утра.

* * *

Перед самым рассветом поезд в каком-то месте сбросил скорость, потом резко дёрнулся, готовясь остановиться. Спящих людей разбросало по сторонам. Огулджума проснулась и, прижав к себе спящего рядом с ней сына, приподняла голову и посмотрела по сторонам. Слева от неё раздался недовольный голос женщины:

– Неужели нельзя было сделать это помягче?

Этот грохот помимо Огулджумы разбудил ещё несколько человек. Они тоже что-то недовольно проворчали, попытались снова уснуть. «Неужели мы приехали по назначению?» – недоверчиво подумала Огулджума.

С улицы начали доноситься требовательные голоса солдат, сопровождающих состав с ссыльными. Они о чём-то переговаривались между собой. Перекинув руку через спящих рядом с ней детей, Огулджума коснулась мужа:

– Акгасы! Акгасы!

– Что?

– Посмотри в щелочку, кажется, мы приехали.

– Куда?

– Ну в эту самую Сибирь.

– Спи спокойно. Если нас везут в Сибирь, то туда мы доберёмся ещё не скоро.

Послышались решительные шаги, приближавшиеся к вагону. Через некоторое время двери вагона отрылись, отодвинутые в сторону. В проёме двери показались головы двух солдат, которые заглядывали внутрь. А затем снова напомнили находящимся внутри людям права и обязанности ссыльных, провели инструктаж.

– Приготовьте посуду для еды, скоро вам подадут обед. Разрешается выйти из вагонов. Рядом протекает ручей, вы сможете умыться, напиться и набрать воды, но переходить на ту сторону ручья запрещается!

– Какой может быть обед ни свет, ни заря? – недовольно произнёс кто-то из сонных обителей вагона.

– Радуйся хотя бы тому, что дают, брат, а если бы вообще ничего не давали, разве было бы лучше? – раздался другой голос.

Сегодня, как и во все предыдущие дни, состав проехал мимо большого вокзала и остановился на запасном пути. Сумрачно, ничего не видно вокруг. Дул ранний прохладный ветерок, он облизывал лица сонных людей, понемногу вливая в их усталые тела энергию, гладил их по голове, стараясь успокоить их растревоженные души. Ветерок изгонял из вагона тяжелые застоявшиеся запахи и наполнял его свежим воздухом. Такой распорядок дня говорил о том, что состав вёз какой-то таинственный груз, о котором никому не положено знать, поэтому-то поезд шёл в ночное время. Поскольку в вагоне не было ни окон, ни дверей, ссыльные могли смотреть на окружающий мир только сквозь щели в дощатых стенах вагона. И каждый раз, подъезжая к большим вокзалам, состав замедлял ход и останавливался поодаль. Каждый раз людям казалось, что они доехали до места, что здесь у них будет последняя стоянка. Привокзальные площади всегда были забиты толпами людей. Иногда из каких-то вокзальных помещений доносились запахи готовящегося плова или ещё какой-либо вкусной еды. Эти несчастные поняли, что едут по узбекской земле по музыке, которая лилась из вокзальных репродукторов.

Исполняемые под бравурную музыку весёлые песни напомнили прошлую счастливую жизнь, были приятны для слуха.

На той стороне реки

Персиковое дерево растёт,

Да такое дерево растёт, там Эне джан ей,

Такое дерево растёт.

И хотя поезд каждый раз сбрасывал скорость, вдоволь насладиться песней не удавалось. Через считанные минуты и напоминающий рыночную площадь вокзал, и приятная мелодия песни, и вообще всё это каждый раз скоро останется позади.

Чтобы накормить людей, опять откуда-то привезли специально для них приготовленную пустую похлёбку. Вместе с ней дали хлеб, источающий приятный запах свежих грибов. Впервые, когда ссыльным было велено приготовить посуду для еды, все подумали, что это будет что-то вроде чекдирме – мясное блюдо, которое готовят в селе, когда созывают народ. Однако то, что подавали им, трудно было назвать супом, в этой похлёбке, больше похожей на помои, не было ни капли жира. Остроумный народ сразу же прозвал это блюдо «белым супом». Но когда нет вообще никакой еды, то и белый суп пришёлся ко двору, можно накрошить в него свежего хлеба и горячим съесть, чем не обед?

Вручив мужу и сыновьям Алланазару и Рахманназару посуду для еды и воды, Огулджума пока покормила грудью младшего Рахмангулы, немного задержалась в опустевшем вагоне. Пока кормила ребёнка, думала, что ещё может понадобиться им там на улице. Больше всего она думала и заботилась о детях.

Кое-что из одежды сложила в узелок и взяла с собой, чтобы вытряхнуть и развесить на воздухе для проветривания. Когда она, держа в одной руке ребёнка, а в другой – узел с одеждой, подошла к двери вагона, две из сидевших в тени вагона женщин протянули руки и помогли ей сойти на землю, забрав из её рук ребёнка и узел с вещами.

Радуясь воде, женщины заполнили всё пространство вокруг ручья, образовавшего в этом месте небольшое озерцо. Сняв с себя тяжелые головные уборы и положив их рядом с собой, она повязали головы лёгкими косынками, а то и просто накрыли концом своих халатов – чабытов. Они громко переговаривались друг с другом, время от времени покрикивая на детишек, которые не хотели вылезать из воды. Все умылись, набрали воды, напоили детей. В глазах женщин плескалась тоска, они с грустью всматривались вдаль, вспоминая родную землю, свой оставшийся вдалеке дом. И всё же они не падали духом, не теряли надежды когда-нибудь вернуться туда.

Огулджума подошла к сидящим у воды женщинам, и какая-то смуглая худощавая женщина в накинутом на голову платке подвинулась, давая ей возможность сесть рядом с ней.

– Соседка, иди сюда, садись рядом с нами! – приветливо пригласила она Огулджуму.

– Ой, Кумуш, это ты? – удивлённо воскликнула Огулджума, не узнав ту, поскольку она была без борука.

– Ну, да, без борука нас трудно узнать, – ответила женщина, смутившись от того, что сидит без женского головного убора, и немного покраснела.

Кумуш была соседкой Огулджумы по вагону, её семья разместилась рядом с ними. За эти дни женщины успели познакомиться друг с другом и даже сблизиться, по-соседски помогая друг другу. Огулджума уложила Рахмангулы на землю, наполнила ладони водой и с огромным удовольствием напилась свежей родниковой воды, затем в ладони поднесла воду ко рту Рахмангулы и его тоже напоила.

Вода в ручье, протекающем возле железной дороги, была прохладной и вкусной. Огулджума решила выполоскать пелёнки Рахмангулы и прошла немного дальше от сидящих. В одной руке у неё был сын, в другой – узелок с вещами. Подумала, что обычно поезд стоит довольно долго, и всё же она желала, чтобы он задержался подольше, пока она не переделает все свои дела.

Видя, что подошедшая к воде женщина с ребёнком остановилась на берегу, боясь, как бы не поскользнуться и не упасть в воду вместе с малышом, одна из шустрых девчонок, что стояла в воде, протянув руки к Рахмангулы, предложила Огулджуме свою помощь:

– Гелнедже, дайте сюда, я подержу ребёночка!

– Спасибо тебе, доченька, за помощь! – передав Рахмангулы в руки девочки, Огулджума опустилась на корточки. Игры этих весёлых девочек напомнили Огулджуме оставленных дома её собственных дочерей Огулбике и Акджагуль, по которым она всё время тосковала.

Огулджума не делилась с мужем своим переживаниями, не говорила ему о том, что поначалу радовалась, что девочки остались дома и не будут мучиться, как они, но когда увидела, что другие везут с собой дочерей, ровесниц Акджагуль и Огулбике, подумала: «Наверно, зря мы оставили дочек дома, побоялись за них, не хотели подвергать испытаниям. А ведь если бы взяли с собой, были бы на глазах, вон с такими же девочками сдружились бы».

Горькие воспоминания снова отозвались болью в сердце. Перед мысленным взором Огулджума постоянно находились дочери, она видела, как они причёсываются, как ссорятся, как помогают бабушке с дедушкой…

Получив разрешение выйти из вагона, люди сразу же ринулись к воде. Все жадно пили воду, кто, зачерпывая её ладонью, кто просто ложился на берег ручья и припадал губами к воде, а кто набирал в пиалы. Напившись, начинали умываться. Толпа сейчас напоминала чем-то напуганных беженцев. И вот уже появился запах дыма. Это Гуллы эмин вместе с Сейитмыратом ага, вдоволь напившись сырой воды, решили вскипятить воду для чая. А почему бы и нет, когда рядом протекает такой замечательный ручей?! Каждый раз, сойдя с поезда, они находят воду, а потом идут собирать валежник, чтобы развести костёр и согреть воду для чая. На этот раз старики устроились у подножия небольшого пригорка, уселись, опираясь спинами на его склоны.

Мысли о том, как сложится их дальнейшая судьба, никогда не покидали ссыльных. Почему случилось то, что не должно было случиться, почему они вынуждены терпеть разлуку с близкими и родными? Село и привычная прежде жизнь сейчас казалась им утраченным счастьем. О чём бы они ни говорили, разговор невольно снова переходил на размышления о судьбе.

Начатый за чаем разговор, время от времени покачивая головой, поддерживал Сейитмырат ага. Вот и сейчас их беседа снова вертелась вокруг возникших в их жизни проблем и связанных с ними забот.

Сейитмырат ага вдруг спросил: