Дети логики: Беглецы

Где-то за спиной вдруг лопнула с глухим треском бархатная серо-голубая кора, обнажая свою ржаво-рыжую преемницу. Процесс линьки дерева никогда прежде не вызывал у Варро столько страха и отвращения: наверное, такими же вот ломтями в деревне Нийхе стругают мясо.

– Перестань пугать меня! – крикнул мальчик, затравленно оглядываясь. – Я просто хочу узнать, какая ты!

Ответом планеты послужил прилетевший по макушке плод. Попробовав его, Варро скривился – незрелый. А так хотелось пить. Мальчик огляделся в поисках горшечной лианы и осторожно приблизился к растущей достаточно низко плети. Убедившись, что на стволе не притаилась падальщица, он подтянул к себе длинные трубки цветов и с наслаждением выпил скопившуюся в природном сосуде сладкую воду. Сахар подействовал на Варро ободряюще, и он даже подумал влезть на одно из драковых деревьев, чтобы посмотреть, не забрезжит ли где просвет. В его распоряжении оставалась всего пара часов, и искатель приключений не хотел возвращаться ни с чем: если уж не край леса, так может что полезное для племени обнаружит.

Варро ухватился руками за тугие мясистые ветки, подтянул к груди ноги и ловко оседлал одну из развилок – наклонённая набок крона даже не пошатнулась. С этого ракурса она походила на клубок спутанной проволоки, и мальчик легко взобрался по изгибам ветвей до верхнего яруса.

– Пыш, трусихи! – веселился он, вспугивая дремавших варьеток. – Пыш! Пыш!..

Добравшись до верхушки, Варро удобно расположился в люльке из сплетенных между собой ветвей, бросил на живот пригоршню сладких ягод и принялся обозревать окрестности. Стволы бое-бое были повсюду: толстые и тонкие, увитые лианами или поражённые плесневым мхом. От рыже-голубых разводов их коры рябило в глазах, а от выделяемого листьями дракового дерева эфира тянуло в сон. Голова мальчика коснулась мягкой древесины, и багровые бусины ягод выпали из разжавшейся ладони.

Ведомый жаждой проявить себя, он совсем забыл о том, что неспроста варьетки всегда спят на нижних ветвях, а сборщики плодов обязательно повязывают на лицо влажные полосы плотной ткани. Варро уже почти провалился в сон, как вдруг на грудь приземлилось что-то тяжёлое и цепкое. От испуга мальчик чуть не вывалился из образованной ветвями люльки, а молодая мтушка оттолкнулась от его коленей своими жилистыми лапками и с пронзительным криком сорвалась вниз, расправляя кожистые перепонки. За ней тут же стремительно спикировало какое-то пёстрое существо, схватило жертву в полёте и с силой впечатало в ствол ближайшего дерева. Удерживаясь на шершавой коре когтистыми лапами, хищник повел по сторонам пернатой головой и принялся рвать острым клювом бездыханную добычу.

Произошедшее настолько взбодрило Варро, что он скорее полез вниз, не обращая внимания ни на ноющую боль в груди, ни на душившие его кашлем приступы тошноты. Свалившись в мягкий мох, мальчик уткнул в него своё лицо, и щёки тут же увлажнились слезами. Ему было очень обидно за свою глупость: заснул бы навечно на драковом дереве, если бы не та маленькая мтушка. И за что ей такая судьба?..

– Не пойду я к источнику, – буркнул Варро, растирая кулаком слёзы. – И о погоде просить не буду! Я не такой глупый, как ашарб!..

Недоеденная тушка шлёпнулась в мох в нескольких метрах от него, а кроны бое-бое тревожно засвистели. Мальчику сделалось страшно: он не мог вспомнить, с какой стороны подходил к злополучному дереву. Варро запаниковал и принялся метаться, но лес казался ему одинаковым, а духота лишала рассудка. Вскоре жажда повергла мальчика на колени, и он вспомнил, что пил из низко растущей горшечной лианы. Таких здесь было немного – вот и ориентир. Почесав горящее от волнения ухо, Варро заставил себя подняться на ноги и, пошатываясь, побрёл к нужному дереву. Руки его тряслись, и влага из цветка проливалась на нервно вздымавшуюся грудь – мальчик лакал, точно дикий зверёк. Утерев перепачканной ладонью губы, он привалился спиной к могучему стволу и хрипло вздохнул. Рассудок потихоньку брал верх над паникой, и Варро вспомнил, что может ориентироваться по светилу. Полдень миновал, значит, направление, в котором падают пробивающиеся сквозь крону лучи, укажет ему путь домой.

Вдруг где-то неподалёку раздались тихие раскаты, однако послеполуденные ливни обычно поднимали перед собой сильный ветер, а бое-бое сейчас едва шелестели листвой. Урчание сделалось громче, и у мальчика похолодели ладони: источник оказался куда ближе, чем дождевые облака. В пятнадцати метрах от него слегка пружинил на мощных лапах крупный зверь с лоснящейся тёмно-синей шкурой, и глаза его неотрывно наблюдали за своей перепуганной жертвой. Животное припало к земле, выполнило короткую перебежку к зарослям мха и снова замерло, довольно урча. Его длинные тонкие хвосты неистово закрутились в предвкушении охоты, а немигающие глаза с узкими точно щёлка зрачками лишили Варро воли. Мальчик всхлипнул, попытался пошевелить онемевшими ногами, но только неуклюже дёрнулся, и зверь прыгнул.

Варро завизжал так громко, что ему заложило уши. Каким-то невероятным усилием он заставил себя сжаться в комок и закрыл руками голову. Когти зверя со скрежетом впились в кору совсем близко от его затылка, и раздалось предостерегающее шипение, сменившееся затем звуками борьбы. Падальщица и тёмно-синее чудовище сошлись в короткой схватке, но единственный свой козырь – ядовитое жало – ползучей твари так и не удалось применить. Раздался звук смыкаемых челюстей, и за шиворот мальчику полилась тонкой струйкой тёплая жидкость. Варро всхлипнул. Один из хвостов зверя больно хлестнул его по ногам, а туша отодранной от ствола падальщицы черканула своей склизкой чешуей по спине.

Возня на том стихла, и мальчик набрался смелости приоткрыть глаза: грозный хищник с упоением возил свою добычу по мху, катаясь с громким урчанием в натёкшей с неё крови. Варро медленно перевернулся на живот и осторожно отполз за ствол дерева, не отводя взора от тошнотворной сцены. Ему было очень страшно, и это чувство заставило мальчика встать на ноги и побежать. К исходу дня, исцарапанный и обессиленный, в рваной одежде, он, наконец, выбрался из леса метрах в пятидесяти от родной деревни. Варро обнаружили возвращавшиеся с охоты мужчины, отмыли и принесли к общему месту.

– Что с тобой случилось? – раздался над ухом голос Мирасасси, девушка осторожно коснулась ссадин на его коленях. – Хочешь пить?

Мальчик кивнул в ответ, стыдливо отводя глаза.

– Ты искал край леса? – догадалась девушка, поднося к его губам миску из панциря слепца. – Ничего… все мы…

– Он бесконечный! – выкрикнул Варро, выбивая в порыве эмоций миску у неё из рук. – Бесконечный и отвратительный!

Кто-то из детей громко заплакал.

Мальчик заметил, что посмотреть на него собралось уже пол деревни, но был слишком слаб, чтобы убежать, поэтому просто уткнулся лицом в мягкий мох и пробубнил, чтобы убирались прочь.

– Мы переживаем за тебя, – начала было Мирасасси, поглаживая его по волосам.

– Нечего переживать!

На общее место вышел ашарб, приблизился вплотную к Варро, и больно схватил того за ухо. По внешнему виду ученика он сразу понял, что мальчик был не на источнике. Не произнося ни слова, мужчина подтащил упирающегося преемника к позорному столбу и плюнул Варро в затылок. Мальчик впился ногтями в рассохшуюся древесину, стиснул зубы и всеми силами постарался сдержать слёзы. Плевки градом посыпались ему на макушку: каждый член племени был обязан повторить избранное ашарбом наказание, и получить прощение проказник мог, только вытерпев это испытание до конца.

– Завтра будешь просить о справедливой погоде, – произнес учитель, ознаменовывая своим голосом окончание наказания.

– Ненавижу тебя, – возмутился мысленно Варро, сползая по столбу на землю. – Не заставишь! Я эту планету больше ни о чём просить не буду.

Глава 2.2

Сегодня Сэккар выгнал своё стадо ещё затемно. Устроившись на широкой ритмично покачивавшейся спине вожака, мужчина быстро задремал и лишь изредка приоткрывал глаза, чтобы убедиться в правильности курса. С каждым разом тёмная полоса на горизонте становилась всё выше, приобретая постепенно очертания леса, но остроты зрения погонщика пока не хватало, чтобы отыскать на её фоне цель своего путешествия.

Стадо продвигалось медленно, то разбредаясь на десятки метров, то вновь кучкуясь плотной группой: животные были заняты поиском соцветий серебрянки. Когда пышные метёлки попадались им на пути, от пушистого лилового шара тут же отделялась голова на длинной шее и срывала лакомство прямо на ходу. Оклюсы прекрасно себя чувствовали среди трав: пища всегда была у них под ногами, а длинный плотный мех не допускал к телу паразитов и защищал от холода. Волосяного покрова были лишены только шея и ноги, но кожа последних была такой грубой и толстой, что даже острые листья сибута не могли её порезать, а вырабатываемый железами мускус отпугивал вездесущих слепцов.

Несмотря на безобидный внешний вид, четырёхметровые гиганты обладали склочным характером: любили покусывать друг друга за шеи и устраивать стычки у водопоя, а также плевать в тех, кто им не нравился. Погонщик в таких случаях прибегал к хлысту. Особенно расторопным мужчине приходилось быть во время навьючивания, либо когда вожак вдруг решал проявить характер в отношении молодняка. Однако недюжинная выносливость оклюсов и их удивительная способность чуять воду перекрывали эти недостатки – не существовало более быстрого и надёжного способа пересечь травяные просторы.

Меж тем занялся рассвет – Сэккар поначалу кутался в плотное грубое одеяло, но вступавшая в свои права жара победила. Хлопнув надоедливую мушку, он растёр ладонью пот по жилистой шее и окончательно проснулся. Мужчина планировал оказаться в этих краях на месяц позже, но боль в правой лопатке внесла в маршрут свои коррективы. Погонщик хлебнул солёного молока из потёртой фляги, сощурился и внимательно осмотрел горизонт.

– Хоц-ц-йяя!– крикнул он, выправляя вожака на тонкие струи дыма.

Ведущий самец выпрямил прижатую к телу шею, встряхнул ушастой головой и негромко заблеял.

– Хоц! Хоц! – приказывал Сэккар, охаживая ленивца кнутом.

Свитые из вымоченной древесины хижины вспыхнули на фоне раскидистых крон драковых деревьев пепельными пятнами. До деревни оставался примерно час пути, но погонщик очень хотел есть, поэтому пустил своё стадо в галоп: бухнули друг о друга привязанные к спине вожака бурдюки, и зашелестели по вязанкам с солью тонкие острые листья. Почуяв воду, оклюсы ускорили и без того быстрый темп, и Сэккару пришлось остудить их пыл кнутом.

– Тише вы! – прикрикнул мужчина с трудом удерживаясь в седле. – Векар тша! Векар!.. Самолюбивые твари… Напьётесь ещё.

Сэккар подвёл стадо к вбитому у рва стояночному столбу, спрыгнул в заросли влаголюбивой колчавки и нащупал среди мясистых листьев узел верёвки. Пока сгрудившиеся вдоль мшистого берега оклюсы жадно лакали, он закольцевал их, чтобы не разбрелись, ослабил нагрудные ремни и направился в сторону хищно ощетинившейся шипами парадной арки. Подступавшие ко рву травы были заботливо выкошены, и погонщик мог, наконец, пройти куда-то, не прибегая к помощи ножа. Приятно было передвигаться по лишённой гнилых стеблей почве, не прикрываясь руками от лезущих в лицо листьев и не боясь наступить на вонючих прыгунцов. Подойдя к переброшенным через ров мосткам, мужчина умылся и хорошенько вытер руки.

Его уже встречали.

– Принесёт этот сезон многие блага в твою деревню, – произнёс Сэккар, прикладывая правую ладонь к сердцу, а левую распахивая навстречу ашарбу, чтобы показать свои добрые намерения.

– Принесёт этот сезон лёгкую дорогу твоему стаду, – приветствовал медноволосый, поднося погонщику воды. Обхватив увесистую миску своими правыми ладонями, они поклонились и выполнили каждый по три глотка.

– А где твой бойкий помощник? – осведомился Сэккар с лёгкой улыбкой. – Сорванец обычно выбегает встречать меня аж к столбу.

– На источнике, – скупо ответил ашарб.

Погонщик заметил, что тот чуть прихрамывает.

– Это в прошлом, – успокоил мужчина, приглашая дорогого гостя к общему месту. – Год был удачен?

Сэккар радостно крякнул: перед дождливым сезоном отелились три самки, и отпрыски их все выжили, так что в стаде скоро будет три новых тягача.

– Мирасасси, моя хорошая! – воскликнул он, всплёскивая руками. – Ты расцвела ещё краше с нашей последней встречи!

Смущённо улыбнувшись, девушка поднесла погонщику завтрак, от аромата которого у мужчины тут же призывно заурчал живот: шла только вторая неделя сухого сезона, а с грядок уже собрали урожай грибов. Их студенистая бледно-голубая мякоть, прожаренная на сильном огне с жучьими потрохами, приятно хрустела на зубах, а свежая лепёшка добавляла блюду сладости.

Сэккар медленно обвёл взором хижины, подмечая, что из строительных материалов может заинтересовать местных, проследил за направлявшимися ко рву женщинами, потом переключил своё внимание на играющих в салочки детей. Оценив, что сможет получить от этой деревни, он вновь обернулся к ашарбу и завёл разговор о минувшем сезоне.

– Трое ушло, – вещал спокойным тоном «говорящий с планетой», – ребёнок – от кашля, и двое стариков – своей смертью. В середине сезона было много воды. Прогнили сваи двух хижин, но без обрушения.

– Большая вода приносит большой урожай, – заметил Сэккар, хитро щурясь. – Остались вяленые ягоды?

Ашарб кивнул.

В засушливых районах за вяленые ягоды и сладкую настойку из молодых побегов бое-бое платили очень хорошо. Растения там не вырастали выше полуметра, если вырастали вообще, а земля была такая сухая и жёсткая, что в момент стирала подошвы плетёных из травяного полотна ботинок. Не водись в тех местах соль – Сэккар бы обходил жаркие земли стороной.