В джипе сидит пухлый паренёк лет двадцати в шикарных очках. На руке цветная татуировка и толстый золотой браслет. Хмуро выглядывая из окна, паренёк опять нервно сигналит, недобро поглядывая на поезд, хлопая пузыри жвачкой. А поезд длинющий такой, что и не видно, где у него голова, а где ж… эта самая.
– Бамбалей-ло-о!…
Паренёк, видимо не привыкший, чтобы его останавливали, сигналит демонстративно длинно, начиная злиться и выглядывать в окно, вытягиваясь по грудь. Майка чёрная с чудовищным оскалом.
Сквозь верещащие звонков и его «бамбалейло» я смутно слышу его негодующие восклицания в адрес поезда. Оглядываюсь и вижу, что весело ни только мне одному. Некоторые аж из окон высунулись, наблюдают, как паренёк, уже злющий, как сто чертей, вышел из джипа с явно недобрыми намерениями, даже дверь не закрыл, «бамбалейла» орёт в два раза громче.
Невысокий и холёный, пухлый крепыш нервно подходит к шлагбауму, словно несёт невидимые арбузы под мышками. Взгляд такой, будто разорвёт на куски он сейчас это чёртов поезд.
Мужики ржут, хлопая себя по коленям.
– Бамбалейло-ло!… Бамбалейло…
Всё продолжается минуты три и паренёк даже куда-то нервно звонит, с ненавистью поглядывая на вагоны, сплёвывая в сторону поезда с презрением. И вдруг поезд дрогнул и со стоном двинулся, слабо потянулся назад!..
Паренёк, видимо решивший, что его угрозы были услышаны, бросает победоносный взгляд на вагон, типа «я ещё тебя поймаю!», грузно вползает в кабину и нервно газует, торопя шлагбаум.
…Предсмертно протянувшись на пять метров вперёд, поезд останавливается…
Потрясённый этим, паренёк на секунду замирает, и выходит из джипа уже с таким видом, что просто «ну-всё-о-о!… ты меня достал…».
Мужики ржут, неприлично переходя на женский визг. Один сел на корточки, закрыв руками лицо.
И я почти уверен, что шлагбаум сейчас сломают.
Покатываясь от смеха, один из мужиков снимает всё на телефон, а паренёк, набрав побольше воздуха, кричит то в один, то в другой конец поезда какие-то страшные вещи, заглушаемый своим же магнитофоном:
– Бамбалейло-о-о!… Бамбалейло…
Приискивая глазами на земле камень, словно для надоевшей шавки, и не находя его, паренёк окончательно выходит из себя, и опять звонит, жестикулируя кому-то в трубку – ” Не, ты прикинь?!».
…Через пять минут поезд опять тронулся и, увидев подходящий к переезду конец состава, паренёк, укоризненно качая головой, нервно плюхается в «лексус», готовый сорваться с места.
Поезд медленно проехал и шлагбаум равнодушно поднялся.
Джип рванул…
…Совершенно ошарашенный, увидев, что перед ним стоит целая колонна машин с противоположной стороны (он же на «встречке»! не забывайте!), паренёк от неожиданности остановился на путях, потрясённо подняв брови…
Через минуту он уже сигналил впереди стоящим, требуя немедленно убрать колонну с дороги!..
Мужики сзади меня, устав от хохота, проезжают мимо него, и каждый считает своим долгом, перекрикивая «бамбалейлу», крикнуть в окно пареньку:
– Ты по встречке едешь, придурок! Убери машину, ишак!..
А паренёк успевает огрызнуться им каждому в ответ чем-то обидным, переключаясь то на нас, то на передних.
…В зеркало я видел, его как джип, «не пропускаемый передними», стал нагло оттеснять наш ряд, но ему никто не уступает, и в завязавшейся склоке к джипу подошёл красный от злости здоровенный бородач и что-то прокричал побледневшему пареньку в окно, и паренёк вжался в сиденье, вытаращив глаза.
Убрать с дороги джип заставили.
Резко рванув влево, «лексус» помчался по обочине, подпрыгивая и поднимая облако пыли, грохоча гравием по днищу…
– Бамбалейло-о-о… Бамбалейло-о!… Фартуна иф ю эт кульпа миа иф ка-ра-сон!.., – несётся из облака.
…Жарко было, помню.
Скучаю я по нему теперь…
****
Вечером
… – А во-вторых!.., – Александр Васильевич переходит на пронзительный фальцет, вытягиваясь перед женой во весь рост, чтобы посмотреть на неё с высока, – А во-вторых!.. Не смей со мною разговаривать таким тоном!.. Понятно тебе?!..
…Анна Ильинична домывает посуду в раковине, неприязненно хмурясь. Муж выкрикивает ей почти в ухо, и она при каждом его слове мучительно морщит лицо. Стараясь перекричать шум воды, высокий и очень худой Александр Васильевич бегает по кухне, негодуя и подбирая слова. В домашнем халате и тапочках на босу ногу он похож на сумасшедшего. Но Анна Ильинична тоже не маленькая. Мощная фигура её аккуратно скользит по квартире, как атомный ледокол. Александр Васильевич зол, оскорблён, но габариты супруги его пугают, и всякий раз, когда она поворачивается, он поднимает к груди руки:
– Понь… Понятно тебе?!.. Я спрашиваю!..
Анна Ильинична выключает воду, туго затягивает кран, вытирает о передник полные красные руки, вздыхает негромко:
– Перестань, Саша… Устала я уже, ей-Богу… Перестань…
Бросив короткий многозначительный взгляд, она легко отодвигает Александра Васильевича с пути, и проходит по кухне, машинально и устало вытирая тряпочкой стол и спинку стула. Окинула кухню взглядом, убедилась, что ничего не забыла, сняла передник, и пошла в комнату. Всё это время Александр Васильевич наблюдает за ней, словно цепной пёс за соседской кошкой, но супруга, так и не увидев его презрения, уходит по коридору. Мало того, она не глядя щёлкает выключателем, и Александр Васильевич остаётся в тёмной кухне, замерев у стола в позе часового. Постояв минуту и налившись ядовитым гневом, Александр Васильевич, громко топая, приходит в комнату, начиная возмущаться ещё в коридоре:
– Нет уж, дорогая моя, ты выслушаешь меня до конца!.. Да!.. Выслушаешь!.. И изволь мне ответить раз и навсегда!.. Раз и навсегда ответь мне!.. По какому праву ты разговариваешь со мной таким тоном?!.. По…, – Александр Васильевич видит, что жена села в кресло, спиной к нему, и взяла в руки шитьё – дырявый носок Александра Васильевича, и мужчина обходит жену, чтобы она его видела, – По какому, я спрашиваю, праву, ты…!?..
Чуть согнув в колене правую ногу, левую свою руку мужчина упёр вбок, глядя свысока, потом выставил правую ногу вперёд, потому что так было не удобно стоять, но выставил её он слишком далеко, и потому вернул ближе, и тут же опять согнул в колене, но все-равно было не удобно, и он поменял ноги местами, не находя удобного положения:
– Я тебя спрашиваю!, – взвизгнул он, налегая на «бя», так, что Анна Ильинична невольно вздрогнула, уколовшись, зажмурилась горько, прижала палец к губам, с неприязнью посмотрев на мужа. Александр Васильевич стоял далеко, сбоку его был проход в коридор, и поэтому он бесстрашно продолжил, поднимая подбородок, чуть тише, и с пафосом:
– Я… Последний… раз!.. Тебя…
Анна Ильинична резко встала, и Александр Васильевич стремглав бросился из комнаты, шумно сбивая на ходу стул. Не обращая на это внимания, цокая языком над раненным пальцем, женщина тяжело прошла в противоположную сторону к подоконнику, где за телевизором была аптечка, взяла пузырёк, и отщипнула ватку. Обработав палец, она посмотрела на укол ближе, покачала головой, морща лицо. Болит. Устало вернулась, подняла стул, хотела опять сесть в кресло, но задумалась, замерла, словно пригорюнилась, глядя в тёмное окно через штору.
Осторожно выглядывая из самого конца коридора, Александр Васильевич занял привычную позу, оглядывая себя в зеркало во весь рост, поправил волосы у виска, говорит громко:
– Я последний раз тебя…
– В коридоре, в тумбочке, – негромко перебивает Анна Ильинична, не меняя позы, глядя на горящий в темноте фонарь и далеко нп холме проходящий поезд…
Александр Васильевич замер на полуслове, сообразил, и быстро прошёл к вешалке, вынул из верхнего ящичка кошелёк жены. Мгновенно натянув трико и куртку, он сунул босые ноги в ботинки, привычно оценил себя в зеркале:
– Аньчу-уль, – пропел он негромко, открывая дверь, – я быстренько!..
И вышел.
Анна Ильинична длинно вздыхает, и, подняв с пола носок, опять садится в кресло: