Вкус времени – I

Конечно, Щеголевы не могли обойтись без музыкальных инструментов, и кроме рояля, имелась фисгармония, а в последние годы жизни деда в зале появился еще орган-иолиан, так же носящий марку прославленной фирмы Циммермана.

Иолиан имел клавиатуру, похожую на органную, над которой возвышались оловянные трубы. Но можно было слушать и «механическую» музыку, закладывая в него бумажные валики со сложной перфорацией. При этом исполнителю требовалось только работать ногами, накачивая меха. Но никто не помнит, чтобы впоследствии, после смерти Александра Арсеньевича, из органа-иолиана прозвучало хотя бы одно полное механическое произведение. Обычно слышались только нестройные аккорды или отдельные свистки. Видно старый Щеголев любил органную музыку больше, чем родители Владика. А когда-то здесь давал концерты заезжий органист. Концертам вместе с гостями внимали Вольтер и Петр I, бюсты которых украшали зало. В дедовские времена парадное помещение видало широчайшие приемы.

У старого Щеголева был брат Аполлон, по рассказам непутевый и пустой человек, женатый на Евдокии Лазаревне, в молодости блиставшей красотой. Но красота не помогла удержать непутевого мужа, и с горя, от несчастливой жизни Евдокия Лазаревна однажды попыталась отравиться. Ее спасли, но она… облысела. С тех пор несчастная жена носила парик с валиком впереди и с большим пучком на макушке.

После смерти мужа Евдокия поселилась в Песчаном, так как осталась без средств. Аполлон, полученное наследство быстро спустил, не последовав примеру брата умножившего свою долю выгодно поместив деньги в ценные бумаги. В имении Евдокия Лазаревна стала присматривать за старшими детьми, которые и стали называть ее Колюсей.

По поводу парика дедушка на чаепитиях иногда подтрунивает:

– Чудо, да и только. Все седеют, я уже совсем белый, одна Евдокия Лазаревна у нас чернеет.

Колюся поджимает губы и ничего не отвечает. Все сидят, сдерживая улыбки.

В начале 1916 года дедушка Щеголев скончался, его похоронили в семейном склепе около крутогорской церкви. Вскоре за ним, как верная и благодарная невестка, последовала и Евдокия Лазаревна.

Закончилась жизнь доброго старого отца семейства.

И во время, если так можно говорить о смерти. Смог бы пережить старый Щеголев разор родного дома и мытарства некогда славной и счастливой семьи?

(рассказывает Владислав Щеголев)

После смерти моего дедушки, вдруг яснее обозначилась таинственная фигура женщины с его половины. Ее звали Аксиньей, она была уже не молода, но черты лица еще хранили былую привлекательность.

Я удивился, когда, зайдя в опустевший кабинет деда, увидел ее поутру в слезах, выходящей из дедушкиной спальни уже после его похорон. Я подумал, что она делает здесь теперь, и спросил ее:

– Аксинья, ты ночевала у дедушки в спальне?

Аксинья промолчала, но я повторил вопрос. Она нехотя кивнула. Тут появилась мама, и между Аксиньей и ею произошел крупный разговор, из которого я понял, что Аксинье теперь здесь не место. Но Аксинья в разговоре не очень тушевалась и возражала, что ей надо собраться, что она одна выхаживала «его» и вот такова теперь благодарность молодых хозяев.

Кого она умела в виду, тогда я не понял. В другой раз я услышал разговор между родителями, в котором сквозила тревога за «его» шубы. Папа успокаивал маму, уверяя, что шубы «она» не возьмет. Но справедливее было бы отдать тогда шубы «ей» – Аксинье, потому что потом в трудные двадцатые годы их просто украли. Еще я узнал, что дедушка построил Аксинье хороший дом в Крутогорье.

Конечно, дедушка, оставшись вдовцом, нуждался в женской заботе и уходе, которые ему не могли предоставить дочери, разлетевшиеся из гнезда. Он нашел приглянувшуюся ему женщину-крестьянку, которая откликнулась на его нужды и они стали жить, держась в стороне от других обитателей дома. Своим участием в дедушкиной судьбе Аксинья все же завоевала свое право на присутствие в доме, пусть и не родственное.

Но вскоре после смерти деда, она тихо ушла, не дав разгореться возможному конфликту и не найдя никакой поддержки в нашем большом доме…

Роль Аксиньи не исчерпывалась только обслуживанием дедушки, она являлась связующим звеном между местными крестьянами и хозяином имения. Через нее старый Щеголев находился в курсе всех событий в ближних деревнях, знал об их нуждах и бедах. Свидетельством тому служило устройство им в Песчаном импровизированной аптеки.

В прихожей, которая соединялась через спальню с кабинетом, где дед принимал посетителей, имелся большой шкаф темного дерева, какие видимо стояли в тогдашних провизорских, с множеством дверок и ящичков с лекарствами. Нехитрые пилюли и порошки выдавалась бесплатно. Конечно, не имея медицинского образования, Щеголев мог рекомендовать только общеизвестные медикаменты – аспирин, хину, салол, йод.

Но постепенно лечебный опыт накапливался, и известность доморощенного лекаря росла. Он был весьма обескуражен, когда к нему стали приезжать дальние пациенты. Дед отнекивался, не принимал, шумел, направлял к земским врачам, но отказы не останавливали потока жаждущих исцеления. Нечаянному целителю приходилось читать медицинские пособия, чтобы своими лекарствами хотя бы не причинять вреда. Слухи о гуманной помощи и бесплатной аптеке Щеголева дошли до земства и ему вынесли благодарность за «общественно-полезную деятельность». Правда, при обсуждении формулы благодарности высказывались опасения, что упоминание о врачебной помощи вызовет со стороны официальных учреждений обвинение в знахарстве.

Со смертью деда «врачебная практика» прекратилась. Александр Александрович только изредка, после длительных уговоров выдавал посторонним что-либо из аптеки. Мой отец лучше знал законы, карающие за лечебную практику без разрешения. Но деревенская нехитрая аптека широко использовалась для собственных нужд, когда дети заболевали простудой или страдали желудком. Запаса элементарных лекарств хватило на несколько лет и, когда в разруху достать их стало невозможно, дедушкины снадобья помогли нам выжить.

В грядущие голодные двадцатые годы мы ели хлеб из необмолоченного овса, колючий, сырой и тяжелый как камень и у меня часто болел живот. Тогда и я получал салол из дедовской аптеки.

Добрый и дальновидный старик словно протягивал нам руку помощи даже из могилы.

Как всегда после обеда к мальчику приходит Атсютка, это девочка 6—7 лет – внучка ключницы Егоровны и дочь поварихи. У Владика нет товарищей, таких же мальчиков, как он сам и, конечно, ему скучно. А девочке не интересно скакать на деревянной лошади, палить из пистолета и изображать разбойников.

Поэтому приходится играть в «путешествие в карете». Из нескольких стульев и большого пледа соорудили карету, посадили в нее «детей»: плюшевых зайца и медведя, захватили много всякой «еды» и поехали на паре лошадей в далекие страны.

Мальчик сидит на козлах с пистолетом и стреляет во врагов. Вечером на закате останавливаются, кормят «детей» и ложатся спать, Ночью при луне нападают тигры и мальчик палит в них, а когда кончаются пули, бросает им остатки еды. Тигры все съедают и уходят в темный лес. Теперь звери сыты и экспедиция спасена.

Во время самого страшного сражения, когда тигры опять наступают уже со всех сторон, няня некстати приносит какао и печенье. Пока Атсютка с револьвером в руках отражает атаку, мальчик, отнекиваясь и оглядываясь на поле сражения, выпивает полчашки и съедает пару печений. Остальное он просит отдать Атсютке. Няня возражает, но мальчик уже слез со стула и спешит на смену своему верному другу. «Верный друг» с удовольствием допивает какао и доедает печенье. Ей бы каждый день такое сражение с заморской какавой и сладкими кружочками.

Ах, Атсютка, Атсютка, юная наперсница, где ты сейчас и вспоминаешь ли когда-нибудь часы, проведенные с Владиком?!

Близится вечер, за окном темнеет и Атсютку отправляют в поварскую к матери. Мальчику приносят персональный ужин в детскую потому что все ужинают в девять часов, когда он уже должен спать. Мальчик нехотя ест под уговоры няни. Он упрашивает ее доесть жареный картофель и кусочки гуся. Он не может допить и свое молоко. Няня, ворча, понемножку все подбирает и допивает.

Когда мальчик уже в постельке, проститься с ним приходят папа и мама. Заходит и дедушка. Мама крестит сына, целует и желает ему покойной ночи и приятных сновидений.

Мальчик вдогонку родителям несколько раз кричит:

– Спокойной ночи! Спокойной ночи! – и они откликаются уже из коридора:

– Спи спокойно, Владюшка…

Морозная ночь. Изредка где-то пролают собаки, зашуршит мышь за стенкой, гуднет ветер, залетевший в трубу.

Храните покой и мир, добрые люди – это уже последние тихие ночи и дни. Скоро вы навсегда забудете про безмятежный сон…

ГЛАВА 2

Через Вильну в санитарном поезде проехал вольноопределяющийся Макаров, бывший гимназист пермской гимназии, награжденный Георгиевскими крестами 4-й и 3-й степени, которые он получил за следующий подвиг. Макаров переоделся в германскую форму и отправился в деревню, занятую неприятелем.

Владея с детства немецким языком, опросил жителей, где находится немецкая артиллерия, высмотрел в бинокль указанное одним фермером место расположения немецкой артиллерии, срисовал план местности и ускакал к своей части, захватив из цейхгауза провианта и четыре немецкия офицерския шинели. Макаров с переодетыми в немецкую форменную одежду товарищами отправился обратно, и при помощи подоспевших казаков им удалось захватить три неприятельских орудия.

    «Задушевное слово». №37. 12 июля 1915 года

(рассказывает Владислав Щеголев)

При молодом хозяине жизнь в Песчанке стала спокойнее и несколько скромнее, приемы сократились, близкое знакомство поддерживалось только с соседями и ближайшими родственниками. К таким посещаемым соседям относились, прежде всего, Урущевы из Тюнежа, так поспособствовавших счастливому браку Александра и Екатерины, а ближайшими родственниками были тетки со стороны отца, которые тоже имели несколько детей, иногда приезжающих на праздники в Песчаное. У тети Кати Харкевич были две девочки Наташа и Катя, у тети Лизы Бобыниной – Таня и Володя, от тети Вари Бирюлевой к нам наезжала Лидуся, которая была очень близка семье Щеголевых. Харкевичи в те времена жили в Москве, а Бирюлевы в Старом Осколе.

В «Песчанку» часто наведывались и родственники Мельгуновы, являвшимися внучатыми племянниками дедушки Седы. Сергей Петрович Мельгунов, занимавшийся общественной деятельностью на ниве публицистики, подолгу беседовал с дедом в его кабинете. Мельгуновы жили в Москве и имели дом в Кашире, поэтому в свои приезды в загородную усадьбу, обязательно навещали Щеголевых.

Со стороны мамы из близких родственников у Щеголевых имелась одна тетя – Варвара Константиновна, как мы ее звали – тетя Вава и дедушка Константин Лукич Джалий. Бабушка, его жена, приходящаяся сестрой Анне Урущевой из Тюнежа, не появлялась потому, что после безвременной смерти двух сыновей – Николая, умершего от менингита и Алексея, покончившего с собой, долго лежала разбитая параличом.

Алексей Джалий не смог перенести уход от него молодой и красивой жены, урожденной княгини Шаховской. Дядя Леля, как мы звали Алексея, всегда имел всклокоченную внешность, которая говорила о порывистой, страстной натуре. Его черные курчавые волосы красиво обрамляли лицо и делали похожим на поэта или художника. Он был бедный студент, и княгиня предпочла ему некоего Фон Вакано, владевшего пивоваренными заводами в Самаре. Вполне возможно, что Фон был хорошим человеком, но последовавшие трагические события, опустили тень на всю их дальнейшую жизнью.

После официального развода, однажды придя на квартиру к родителям, Алексей пустил себе пулю в лоб. На столе осталась записка:

«Я не могу жить без Нади…»

Константин Лукич после страшной развязки стал совсем белым, а бабушка слегла, чтобы уже не встать.

У Алексея и Надежды к моменту развода уже был сын Юрий, который стал жить с отчимом Фон Вакано. Пока был жив, Алексей Константинович постоянно пытался оставить сына у себя, о чем хлопотал и дедушка, но деньги пивовара помогли решить дело в пользу неверной жены.

Будучи студентом московского университета Алексей Джалий участвовал в революционных кружках, и за вольнодумство его выслали в Каширу. После долгих хлопот отца – видного инженера, ему разрешили вернуться в Москву, где все и завершилось самоубийством.