Вкус времени – I

По двору ходят люди, мама отдает распоряжения по хозяйству. Птичница Катрена Листарова рассказывает ей как она откармливает индюка, насильно запихивая ему в клюв пшенную кашу, а для аппетита поит его водкою. Матрена сама не прочь выпить и летом балуется водкой, выдаваемой ей для лечения хилых индюшат. Так судачат в девичьей.

Когда мальчик вдоволь накатался с горки, а няня совсем замерзла стоя на месте, они заходят в дом управляющего. Дорогие гости стоят в прихожей на половике, так как няне трудно снимать калоши. Их угощают пирогом с морковью, но няня не дает есть мальчику – скоро обед.

Они подходят к конюшне. Еще издали слышно как лошади переступают на деревянном полу и пофыркивают. Двери конюшни полуоткрыты и в полумраке виднеются крупы лошадей. На стене висят хомуты, вожжи и сбруя. Стоя в дверях, мальчик по очереди окликает Анархиста, Гусара и Бедуина. Лошади косятся блестящими добрыми глазами.

Но пора домой. Обед ровно в час дня – опаздывать нельзя. И вот мальчик с вымытыми руками, причесанный снова идет в зало, где мама уже сидит около тарелки с супом. Ждут дедушку.

Появляется деда Седа. Он в бухарском халате с шелковой голубой подкладкой. Дедушка коротко острижен у него усы и небольшая бородка. Деда Седа раскланивается с мамой и Евдокией Лазаревной, целует внука, отвечает на вопросы о своем здоровье. Владик садится по правую руку от деда.

Сегодня на первое суп с гусиными потрохами и солеными огурцами, потом подают бараньи ребрышки с гречневой кашей, политой вкусным коричневым соусом. Ко второму полагается еще половинка моченого яблока. На третье мама раскладывает на десертные тарелочки по дольке миндального бланманже. Оно белое прохладное и колыхается как нянина грудь. Дедушке ставят чай в серебряном подстаканнике. Из буфета приносят вишневое варенье и бисквит.

Дед после обеда благодушен и решает «ущемить нос» современным всезнайкам:

– Милостивые государи, – обращается деда Седа ко всем, но скорее к сыну, – не изволите ли ответить на простой вопрос в котором, по моему мнению, содержится вся так называемая ваша правда мирозданья?

Катя звенит серебряной ложечкой, призывая к всеобщему вниманию и к решению за десертом столь насущного вопроса.

Знала бы мама Катя, что ответ на этот вопрос пройдет страшным ураганом по ее жизни сегодня еще такой милой и безоблачной…

– Так вот, дорогие мои, дети – и ты, Владик, тоже усиленно думай, какая вещь одновременно самая длинная и самая короткая? Самая быстрая и самая медленная? Самая раздробленная и самая протяженная? Наиболее пренебрегаемая и наиболее ценимая? Без нее не может ничего произойти! Эта вещь пожирает все что видит и дает жизнь всему сущему!

За столом наступило оживление, все предлагали свои ответы: «фортуна», «земля», «воздух», «свет».

Дед был доволен, он посмеивался себе в усы, но, вскоре, призвал всех к вниманию. Торжественно встав и чуть склонившись ко всем, он сказал:

– Это ВРЕМЯ!

И прибавил:

– Нет ничего длиннее его, потому что оно является мерой вечности; нет ничего короче его, потому что его не хватает на все наши начинания; нет ничего медленнее его, когда оно тянется; нет ничего быстрее его для тех, кто спешит; оно простирается до бесконечности в большом, оно делится до бесконечности в малом – все люди им пренебрегают и все сожалеют о его потере! Ничто не происходит без его участия, оно предает забвению все, что не достойно сохраниться для будущего, и делает бессмертными великие дела!

Наступила пауза и все, от мала до велика, почему-то переглянулись и передернули плечами, будто их коснулось ледяное прикосновение Вечности.

Даже Владик притих и чуть не заплакал. Но мама прижала его к себе, и что-то ласковое сказала ему на ушко.

Что же внесло такое смятение? Ответ на какой-то несущественный вопрос?

А дедушка, преисполненный величия, в своем восточном халате степенно уселся на свое место и оглядел всех: вот так-то! Что он этим хотел сказать, никто тогда не понял. Но скоро само Время ответило за него.

А сейчас тревога сразу забылась, и дед, находясь в ударе, уже рассказывает о событиях на германской войне, слышатся названия фронтов, имена генералов, а имя главнокомандующего – великого князя Николая Николаевича, упоминается так, будто дедушка с ним знаком запросто и вот намедни вместе ходили на Коровинские плесы на рыбалку. Владику эти рассказы страшно интересны и он запомнил фамилию генерала Жоффра, имя короля Леопольда. Дедушка чрезвычайно огорчен неудачами на фронте и наступлением немцев.

Невольно и мальчик поддается тревоге и думает, что скоро можно будет ждать врагов у нас во дворе. Тогда придется сражаться с ними, как сражаются со змеями гномики, и убивать их из его игрушечного браунинга. Жаль, что у него нет ружья.

Белоснежная колоннада Графской пристани сохраняла свою торжественную парадность, несмотря на копоть и следы от разрывов бомб. Поручик Щеголев с болью смотрел на руины еще совсем недавно прекрасного города, но «a la guerre come a la guerre», да и было просто некогда особо предаваться унынию. Англо-французский флот стоял на рейде и непрерывно обстреливал Севастополь, а войска лорда Рагана уже взяли Альму. К 1854 году Крымская война уже разгорелась не на шутку. Войска союзников, не ожидавшие серьезного сопротивления малочисленной русской армии, но неожиданно встретив ожесточенное сопротивление, пошли ва-банк.

Со стороны северной части Севастополя, где находилась батарея Александра Арсеньевича Щеголева, город был почти не виден из-за дыма пожарищ, многочисленных взрывов от стреляющих русских пушек и от падающих неприятельских снарядов. И весь этот страшный театр – Севастопольскую бухту, город и окружающие горы покрывал сверху давящим куполом неясный, но зловещий гул, подобный рокоту разбуженного вулкана.

Благословенный Крым на свое несчастье в очередной раз явился яблоком раздора великих держав. Поручик Щеголев, являясь строевым офицером и знатоком российской истории, хорошо понимал что как и сегодня, так и в будущем, брегам Тавриды суждена неспокойная жизнь из-за своего стратегического положения, а также из-за вожделенной сказочной красоты и плодородства этого российского полуострова. Он мог понять и объяснить для себя мотивы, двигающие европейскими государствами-членами коалиции, но вот вероломное поведение Северо-Американских Соединенных Штатов – молодой республики, которой Россия когда-то одной из первых протянула руку помощи, он не мог постичь и считал бесчестным. Секретные донесения, к которым поручик имел доступ, сообщали о финансировании неприятеля американцами и об их интересах к получению дешевых концессий в поверженной России.

Ну какие интересы у заокеанского государства могут быть на другой стороне света? Но эти размышления посещали Щеголева в короткие моменты передышки, в разговорах с офицерами штаба иногда можно было высказаться на отвлеченные от боевых действий темы.

Поручик и представить себе не мог, насколько распространятся интересы этой заокеанской страны уже в следующем столетии и как бессовестно они будут претворяться в жизнь. Первый звонок для всего мира прозвенел, но его мало кто услышал.

Здесь же, на Северной стороне Севастополя, на редутах под грохот пальбы, Щеголев на почве «стратегических» размышлений сошелся с молодым офицером, графом Львом Толстым, не предполагая однако, что перед ним будущий великий писатель и что вскорости они будут жить поблизости друг от друга в Тульской губернии, поддерживая знакомство на поприще общественных дел. Лев Николаевич сподвиг Щеголева на покупку имения поблизости от своего родового гнезда – Ясной поляны, и они, молодые офицеры, предвкушали свои совместные мирные чаепития и вечерние философические беседы…

Но сегодня еще предстояли дела далеко не мирные – по всей видимости, англичане готовились к решительному штурму. Батарея Щеголева, находившаяся на возвышенности у местечка Уч-куй на левом берегу крымской речки Бельбек, была почти полностью разрушена. Неприятель подбирался все ближе и ближе, и уже были видны красные мундиры английских солдат. Последняя русская пушка еще изрыгала дым и пламень, но все понимали, что это конец, и следующий снаряд или пуля уж точно будут по их души…

– Что может нас уберечь от неминуемой гибели, чудо?! – этот вопрос как тяжелая черная туча висел над всеми.

Но для поручика спасение пришло! Оглушительно рванула бомба у лафета, и взрывной волной Щеголева отбросило за бруствер.

– Вот и все, Господи… Прими… – успел прошептать Александр и провалился в бездонную пропасть. Небо сомкнулось, свет угас вместе с сознанием. Осколок бомбы, положившей чуть ли не всех оставшихся в живых, пронзил Щеголева насквозь, но спас от смерти безвозвратной.

А русский город Севастополь, теряя каждую минуту десятки человеческих жизней, обагряя море кровавыми пожарами и сгорая живьем, продержался еще почти год. Ему еще предстоит в грядущем пережить и более страшное разорение, выстоять и выжить, в отличие от своего древнего предка славного города Херсонеса Таврического, павшего когда-то под натиском всего лишь первобытной татарской орды…

Все это частенько рассказывал дедушка Александр Арсеньевич в семейном кругу, прибавляя к своему увлекательному повествованию шумовые эффекты и широкие жесты, демонстрируя размах шеренг при атаке кирасиров в пешем строю.

Подав в отставку после ранения, Щеголев, благодаря своим замечательным человеческим качествам, а также преумноженным родительским капиталам и лихому боевому прошлому, стал одним из самых важных и уважаемых людей не только во всем Крутогорье и его окрестностях, но и, пожалуй, во всей губернии. А такое задаром не дается, и даже маленький Владик понимал, что уважение надо еще и уберечь своим хорошим поведением.

От севастопольского времени сохранились две реликвии – пожелтевшая фотография совсем молодого дедушки в военном мундире и шкатулка-нессесер, пережившая не только своих хозяев, но и весь ХХ-й век.

Несессер молодой поручик возил повсюду с собой, так как в нем заключался набор самих наинеобходимейших предметов для офицера в бою: хрустальные флаконы с духами и одеколоном, спиртовка, употребляемая при завивке усов, крючки с ручками из слоновой кости, которыми натягивали сапоги. Граненые флаконы, дробящие свет на тысячи искр и вещицы из слоновой кости, отполированные руками деда, являлись свидетелями больших событий в жизни России, когда-то они внимали грохоту войны 1812-го года, стонам раненых и кликам прославленных полководцев, а потом и крымским сражениям. На крышке шкатулки-нессесера, имеется пластинка с фамилией деда. Куплена была шкатулка в Москве в незапамятные времена, но изготовлена все в той же воинственной Англии.

Семейство Щеголевых происходит из рязанских старожилов, но Александр Арсеньевич и его брат, после смерти родителей продали рязанское имение Перевиц, и дед по совету сановного друга на свою долю наследства купил имение в Тульской губернии, недалеко от Каширы на притоке реки Осетр. Ему видно приглянулась жирная земля, река, хороший лес, просторный дом екатерининских времен и большой липовый парк.

В свой новоприобретенный дом Щеголев ввел жену родом из Табуевых. Ее звали Александрой Алексеевной и она очень рано умерла. Когда Владик подносил ко рту чайную или столовую ложку с монограммой «АТ», то вспоминал бабушку, так благожелательно напоминающую о себе, хотя внуки ее никогда и не видели. Это столовое серебро она получила в приданое, а младшим Щеголевым оно досталось по наследству.

В новом доме родились все дети – сын Александр, отец Владика и дочери Екатерина, Варвара, Елизавета и Людмила.

После того как сын Александра Арсеньевича – Саша подрос, его определили в Московский Кадетский корпус для того, чтобы мальчик получил мужское воспитание, которого он не имел в кругу сестер. Дед, вероятно, помнил тяготы и лишения, выпавшие на его долю во время войны, и опасался, что они могут достаться и его наследнику. Но если бы он только знал, что его сыну придется пережить такие мучения и испытания, по сравнению с которыми его военные невзгоды будут казаться детской игрой!

По великим дням в Кадетский корпус приезжал император Александр III, и кадеты в его честь кричали, «ура». Молодые люди обожали императора, но то было детское увлечение, так как Александр III не прославил себя боевыми победами, а его миротворчество не импонировало будущим офицерам. От кадетского корпуса у Александра-младшего остались сумбурные воспоминания, но иногда в его рассказах всплывали некоторые пикантные подробности кадетских приключений и Александр Александрович, спохватившись, смущенно отводил глаза. Вспоминал он и учителя немецкого языка, заставлявшего их говорить «ейн, цвей, дрей», а не айн, цвай, драй, как учат теперь. Учитель объяснял, что его произношение – истинно прусское. Может быть, это кому-то из выпускников и пригодилось в жизни…

На каникулах Щеголев возвращался в отчий дом и мог командовать своими сестрами, как командовали им «дядьки» в корпусе. Тетя Лиза иной раз вспоминала, как брат на вакациях гонялся за сестрами со своим крепким кадетским ремнем, когда они его «заводили». Александр Александрович, покручивая свои уже поседевшие усы, посмеивался и старался замять разговор, уверяя, что не припоминает такого случая.

После корпуса Щеголев-младший окончил Московский университет, чуть ли не экстерном и стал почти безвыездно жить с отцом в Песчаном. Постепенно к нему переходило руководство всем обширным хозяйством.

Тем не менее, Александр Арсеньевич оставался главой Щеголевского Дома. Крупное состояние, авторитет в губернии позволяли ему без особых усилий почивать на лаврах Патриарха семейства. Его сметливый ум и деятельность до глубокой старости часто выручали молодых Щеголевых, да и деньги деда играли свою немаловажную роль.

В семье неотчетливо ходила легенда, которую слышал даже Владик, о том, что практичный дедушка вместо Земского банка припрятал «несметные сокровища на черный день» где-то в парке. Однако старший Щеголев никогда не подтверждал, но и не опровергал загадочной истории, а только по этому поводу посмеивался. Но наличные деньги и кое-какие драгоценные украшения волшебным образом появлялись в доме невесть откуда.

Александр Арсеньевич до самой кончины занимался общественной деятельностью и сохранил интерес к жизни, к мировым событиям, к появляющимся новинкам техники. Он выписывал несколько газет и журналов весьма и весьма либерального направления. Дедушка первым в губернии приобрел автомобиль, тогда еще большую редкость. Автомобиль походил скорее на тарантас, не имел верха, а руль у него был почти как у велосипеда. Это чудо техники выпускалось тогда американской фирмой «Олдсмобиль», а данная странная модель называлась «Дэш». С появлением более совершенных, комфортабельных и элегантных машин, дед ликвидировал старый автомобиль и приобрел «Бенц – 20/35 Фаэтон», казавшийся домочадцам верхом совершенства.

С изобретением фонографа Щеголев-старший тут же получил и эту новинку, причем, непосредственно от Эдисона, и гости записывали на восковой валик свои голоса, а потом слушали их, ахая и удивляясь. Вслед за фонографом в доме появился граммофон с огромной трубой и множеством пластинок. И граммофон и пластинки имели марку немецкой фирмы «Юлий Генрих Циммерман». Российским промышленникам такая чудодейственная механика была еще не по плечу.

Александр Арсеньевич Щеголев держал ухо востро в отношении прогресса, и после того как братья Люмьеры изобрели синематограф, в Песчаное, чуть ли не раньше Высочайшего Двора, доставили проекционный киноаппарат фирмы «Пате». В доме электричества еще не имелось, и аппарат приводился в движение ручкой, которая одновременно вращала динамо-машину, дающую свет. Фильмы проектировались на большой переносной полотняный экран, устанавливаемый в зале.

Домашний кинематограф очень нравился гостям и являлся для них всегда большой неожиданностью. На киносеансы по праздникам приглашали крестьян и ребятишек. Ребята просто немели, а порой пугались, когда на стене появлялись ожившие картины и творились всякие чудеса. Мужики украдкой крестились, но держались бодро и уверенно – и не такое видали! Эти демонстрации имели грандиозный успех и в гораздо большей степени, чем рачительное управление хозяйством, прибавляли уважения к Щеголевым у крутогорских крестьян.