Последняя ночь моей убогой жизни

«Прости, я не думала, что всё так обернется. Мне казалось хорошей идеей открыть свою страничку, ведь надо же как-то развиваться, нет?» – спросила она печально, чуть ли не в слезах и я понял, что нас мучала совесть.

– Забей ты на этих долбоёбов, Натиг. Честно. Да и как ещё менять людей, не обучая их чему-то новому? В школах и университетах им постоянно талдычат о том, какие армяне плохие, о всяких там геноцидах и всё бы хорошо, но на ненависти, обиде и уничижённости общество не построишь, – начал я.

– Это да, – вставил Хабиль.

– Многие из этих детей вырастают с бредовыми идеями о патриотизме, пока общество движется к пропасти как раз из-за таких вот людей. Они думают, что главное в жизни это обосрать армян и тогда их человеческий и гражданский долг будет выполнен, а толерантность к собственным же людям, которые чем-то отличаются от большинства – нет, что вы! Поэтому все и вырастают дебилами.

– Ещё какими, – добавил Орхан.

– Поэтому им и нужны такие люди как ты, чтобы научить их чему-то новому, показать, что есть нечто, помимо всего этого бесполезного бреда. Даже если большинство будет противиться, какой-то процент людей всё же задумается, засомневается и, возможно, в конечном итоге даже одумается и отречётся от своих принципов. Так что не робей.

– Да, друг, ты зря так себя накручиваешь, – Хабиль положил руку на плечо Натигу.

– Очень зря, – повторил я. – Они ведь не могут читать то, что ты хочешь сказать, если ты просто пишешь статусы на своём закрытом профиле. Нужно как-то развиваться, двигаться вперёд и заставить окружающих увидеть истинную суть вещей – засунуть их лица в их же дерьмо, даже против их воли.

– Не знаю, Малик, – Натиг покачал головой. – Эта страница сильно ослабила мою искреннюю веру в людей. Они так глупы и озлоблены… – ответил он, всё ещё находясь в прострации. Его глаза остекленели, и он пил своё пиво, вглядываясь куда-то в стену, отчего мне стало ещё хуже.

– Я понимаю, Натиг, но чего ещё ждать от людей из маленькой страны, которую постоянно захватывали и всячески унижали? Подумай о нашем народе как о едином маленьком, слабом человеке, которого на протяжении многих лет держали на коротком поводке. Сначала одни доминантные хозяева, потом другие, а затем следующие, лишая его свободы, собственного мнения и прав.

– Арабы, русские… кто там ещё был? – задумался вслух Орхан, я же проигнорировал его вопрос и продолжил.

– Глубоко в душе самооценка этого человека будет ниже плинтуса, ведь он никогда не достигал ничего действительно стоящего за своё жалкое существование. Но он скорее умрёт, чем признается в этом даже себе, не говоря уже об окружающих. Напротив! Он постоянно будет хвалить себя, причём до такой степени, что вскоре это перерастёт во враньё, которое этот человек выдумал сам, обманывая и убеждая себя в том, что он великий.

– В конце концов это превратится в абсолютно нездоровый нарциссизм, – понимающе заметил Натиг.

– Верно! Этот человек будет гордиться каждым своим небольшим пердежом, как гордятся наши, когда заграницей говорят что-то хотя бы незначительно позитивное о нашей стране или даже если они просто знают о её существовании, преувеличивая значимость не имеющих ценности вещей. А ещё этот человек всю свою жизнь проживёт обиженным и крайне озлобленным по отношению ко всем и всему, потому что его годами унижали, всячески мучали и делали больно, – закончил я.

– Ты прав, Малик и это, кстати, неплохая аналогия. Однако, даже понимая это, мне всё равно больно видеть свой народ, людей, к которым я чувствую некую духовную близость, в таком прискорбном состоянии, – грустно ответил Натиг.

– Прости, дружище. Это наша вина. Возможно, тебе всё же стоит удалить страницу, – сказал Орхан, выглядящий так, будто по его вине в Африке голодали дети.

– Удалить?! – Натиг встал и удивлённо вгляделся в лицо Орхана. – И тем самым поощрить слова этих идиотов? Доказать, что они сильнее свободы слова? Ещё чего! Я лучше съем собственный телефон, чем сделаю нечто подобное! – гордо добавил он, судорожно тряся в руках мобильник.

– Хорошо-хорошо, – успокоил его Орхан, а Хабиль потянул Натига за руку, и тот обиженно свалился обратно на своё место. – Я просто предложил, не надо так беситься.

Через пару минут неловкой тишины, которые мы провели, глазея в мобильники и попивая пиво, атмосферу изменил приход Сары, которая сильно опоздала. Сделав вид, будто так и должно быть, она уселась за стол, приветствуя ребят. Девушка выглядела даже лучше, чем обычно и я заметил, что причиной тому была косметика, которой она сегодня не пожадничала, а ещё потому, что лицо её странным образом сияло.

– Наконец-то, – закатив глаза, сказал Орхан. – Привет.

– Привет, – ответила ему Сара, пытаясь смотреть куда угодно, но не ему в лицо. Она слегка покраснела, вытащила из пачки сигарету и закурила, пока остальные наблюдали за ней в полной тишине. Я поймал себя на том, что тоже не отводил от неё взгляда.

– Слышь, Сара, а ты бы разрешила Орхану заняться сексом с инопланетянкой? – вдруг спросил Хабиль.

Сара опешила от странного вопроса, а её реакция рассмешила всех и напряжение присутствующих, наконец, убавилось, но вы так и не узнаете ни того, почему все так странно себя вели, ни ответ Сары, так как сцена внезапно меняется и машина времени, в которой вы находитесь, теперь на всех парах мчится в пятницу, то есть за два дня до сегодня.

Пока вы летите, на экране машины появляюсь я, активно рассказывая то, что случилось после нашей встречи.

Не являясь свидетелем этих событий лично, я услышал их чуть позже от Хабиля, живущего с Натигом в одной квартире. Так им было легче платить аренду, однако, сказать по правде, уживались они не лучшим образом, ибо Натиг любил чистоту, Хабиль же в свою очередь мусорил, подолгу не мыл за собой посуду, а пакеты от чипсов, прочую еду или её остатки он считал декором интерьера. Ещё Хабиль оставлял в туалете волосы после бритья, а в унитазе Натига порой поджидали огромных размеров… ну, вы поняли.

Итак, судя по рассказу моего товарища, после проведённого с нами в среду вечера, злоба, накипающая в Натиге целых полтора месяца, достигла своего апогея. Вернувшись домой пьяненьким, он очень долго кричал, заставляя Хабиля слушать то, «какой у нас мерзкий народ», а когда второй вымотался и пошёл спать, первый сел за компьютер и написал гневную публикацию о том, «какие люди в этой стране долбоёбы» (он очень редко ругался, но на этот раз, выпив лишнего, позволил себе даже это), и раскритиковал то, что они «не ценят свободу, неспособны к состраданию и пониманию, а в число их занятий входит чесания языками, которыми бы он подтёрся вместо туалетной бумаги, мастурбация из-за отсутствия нормальных сексуальных отношений между молодыми людьми, походы парней в массажные салоны, где их обслуживают дешёвые проститутки возраста их матерей и анальные сношения девушек с их парнями, ибо боже упаси, если они потеряют свою священную девственность до свадьбы». Последнее – было особенно иронично учитывая то, что сегодня поведал нам Натиг о своей сестре.

Как вы, наверное, уже догадались, «фан-клуб» моего друга лишь увеличился от подобной не совсем конструктивной критики. Люди, которые раньше только издевались и покрывали его благим матом, теперь буквально хотели его линчевать. Он обрёк себя на бесконечные угрозы и подписчики просто купали его в креативном мате и инновационных оскорблениях, отчего Натиг, убеждённый идеалист, верящий в добро, и в то, что люди по сути своей существа не злые, как вы могли заметить на сегодняшнем примере, в итоге немного рехнулся.

Затем Хабиль рассказал следующее: проснувшись утром четверга с ужасной головной болью (думаю, вы уже поняли, что парень плохо переносит алкоголь), Натиг принялся читать свежие комментарии, которые набрались под его постом и с каждой пройденной минутой становился всё бледнее и бледнее. Вскоре он сорвался с места, побежал в туалет и его вырвало. Дальше он заявил Хабилю, что не пойдёт на работу и останется дома, так как чувствует «легкое недомогание». Безразличный Хабиль пожал плечами, собрал манатки, пошёл на работу, а вернувшись вечером домой застал Натига в довольно интересном состоянии.

На нашем любимом идеалисте были одни трусы и, завернувшись в одеяло, Натиг закрыл в квартире все шторы, периодически выглядывал в окно, наблюдая за прохожими и пил вино прямо из бутылки, талдыча что-то вроде «Они не найдут меня. Нет-нет, никто ведь не знает кто я. Откуда им знать?». Хабиль хотел включить свет, но Натиг завопил, что не хочет быть обнаруженным. После недолгих переговоров компромиссом стали три свечки.

Натиг продолжал потягивать вино и читать комментарии в Фейсбуке вслух. Когда же Хабиль попросил своего мнительного друга пойти спать, тот зарычал, взял с собой ноутбук и надолго удалился в туалет, закрыв дверь на ключ. Хабиль рассказал нам, что он полночи простоял у двери туалета и только под утро сумел уговорить Натига отворить её. Последний выглядел не самым лучшим образом, всё ещё шастая по туалету в одеяле, после чего этот сумасшедший параноик, наконец, залез в ванну и заснул, обняв пустую бутылку вина, как любимую мягкую игрушку.

Проснувшись утром, Натиг, было, начал всю процессию заново, вновь заявив Хабилю, что «не покинет стен жилища». Именно тогда Хабиль понял, что не справляется, позвонил нам и поведал всё то, что вы только что узнали. Не знаю, говорил ли Хабиль чистую правду или преувеличивал, но сразу после своего рассказа он попросил нас приехать и поговорить с Натигом, так как ему не удавалось успокоить товарища в одиночку. Требовалась интервенция.

Паранойя немного отпустила нашего друга лишь когда утром пятницы мы – я, Орхан и Сара приехали к ним на квартиру и пообещали, что не отдадим Натига в руки воображаемых линчевателей. Кстати, Эльвира, являющаяся частью компашки, не присоединилась к крестовому походу, оправдываясь работой.

Придя к Натигу, мы понаблюдали за его странным поведением, после чего единодушно призвали его удалить страницу, однако упрямец упорно отказывался.

– У меня есть принципы и, несмотря на то что мне очень страшно выходить из дома, я твёрдо стою на своём. Это моё финальное решение – страничка остаётся! – торжественно объявил Натиг. На ногах красовались розовые тапочки, а сам он был обёрнут в бирюзовое одеяло, из-за чего его сложно было воспринимать всерьёз.

– Кончай дурить, Натиг. Если тебе так плохо от этой страницы, и ты не выдерживаешь всего этого дерьма, которым тебя обливают, тебе действительно пора закрыть её. Я серьёзно, – сказал я.

– Да, друг, это уже не смешно. Что, если кто-то узнает твоё настоящее имя или то, как ты выглядишь, и тебя действительно прибьют, когда ты будешь ехать на работу или вечерком возвращаться домой? – спросил Хабиль, отчего глаза Натига расширились от страха.

Я сразу же отвел Хабиля в сторону и ущипнул его толстую руку.

– Ай! За что? – спросил он, массируя «раненное» место.

– Идиот! Мы хотим, чтобы он вышел из дома и пошёл на работу, а не начал страдать агорафобией! – сказал я.

– Ну, прости. Я решил, что если чуток припугнуть его…

– Припугнуть? Зачем? Он и так трясётся от страха, – я указал на стоящего в углу квартиры Натига, то и дело поглядывающего в окно. – Короче, просто помолчи и дай нам быстренько его уговорить, а то я уже опаздываю на работу.

Однако Натиг оставался непреклонен, и наша миссия потерпела хоть и не полный, но всё же провал. Он не удалил страницу, но нам удалось заставить его выйти из дома и пойти на работу, после чего мы пообещали встретить его сразу после и пойти в паб.

Что же, дамы и господа вы снова в настоящем, где Натиг пьяный в стельку, но всё ещё замаскированный в парик, бороду и солнечные очки убегает от Хэнка, Софии, а также бронированного костюма с милым именем Экзюпери, словно от венерических заболеваний, продолжая орать:

– Отстаньте! Эти люди бездушны! Они не толерантны, не имеют никакого сочувствия и вообще они только и знают, что унижать, мучать и убивать друг друга! В процессе мы теряем не только наши жизни, но и наши души. Всё прекрасное, что в нас есть! – он, наконец, остановился, но продолжил вопить на всю Торговую. – Слышите, вы, твари бессердечные!? Можете оскорблять меня, сколько захотите! Можете терзать, изводить меня, измываться над моими идеалами сколько угодно, но вам не сломить мой дух! – пока он выкрикивал последние особенно драматичные слова и бил себя в грудь, Экзюпери догнал засранца.

Встав на ноги, я сразу же подбежал к месту, где Экзюпери нежно удерживал Натига в своих железных объятиях. По приходу я схватил своего приятеля за плечи, и хорошенько встряхнул, чтобы прекратить его истерику, но это не дало ожидаемого результата. Натиг повернул ко мне лицо и, искупав моё лицо в своих слюнях, продолжил надрывать глотку, пока остальные окружали нас, готовясь поймать Натига в случае очередного побега.

– ЧТО, МАЛИК?! Разве я не прав? Наши жизни ничего не стоят без любви, свободы действий и красоты! Они пусты и бессмысленны!

– Да, прав ты, блять, прав! И я понимаю тебя, как никто другой, но прошу тебя – прекрати орать. Я полностью согласен со всем, что ты говорил, однако сейчас нам не до этого. Нужно сосредоточиться на том, чтобы остановить ЛаФлёра, иначе всем хана, понимаешь?! – я пытался отдышаться от бега и громкого крика, отчего слова вырывались из меня не совсем внятно. – Так что успокойся, Натиг. Пожалуйста.

– Я так виноват, Малик, так виноват!

– В чём?! – вспыхнул я.

– Я мог загадать что угодно! Мир во всём мире, никакой бедности, несчастий, боли… а что я? Струсил и пожелал чёртового робота, потому что боялся, что меня прибьют, – его глаза наполнились слезами.