Таинственный остров

Пенкроф стоял с добычей на плече, глядел на обоих и не говорил ни слова.

– Что, любезнейший Пенкроф?! – воскликнул Спилетт. – Огонь, как видите, разведен к вашему возвращению – настоящий, как следует, на котором вы отлично можете изжарить эту превосходную дичину и угостить нас на славу.

– Но кто же его зажег?.. – спросил Пенкроф.

– Солнце.

– Солнце?

– Да!

Спилетт говорил правду.

Пенкроф не верил собственным глазам. Он до того был изумлен, что не рассуждал, не соображал и не расспрашивал.

– У вас, значит, было зажигательное стекло, господин Смит? – спросил Герберт.

– Нет, дружок, но я себе смастерил нечто подобное.

И он показал прибор, которым заменил настоящее зажигательное стекло.

То были просто-напросто два круглых стеклышка, которые он снял со своих часов и с часов Гедеона Спилетта. Наполнив их водой и склеив края жирной глиной, он таким образом получил двояковыпуклое стекло. Поймав солнечные лучи, он направил луч на сухой мох и зажег его.

Пенкроф осмотрел прибор, затем, не говоря ни слова, поглядел на инженера.

Если он в эту минуту не считал Смита божеством, то уже, конечно, не считал его и обыкновенным смертным.

Наконец моряк обрел дар речи и воскликнул:

– Занесите это в вашу памятную книжку, господин Спилетт! Занесите непременно!

– Занесено! – ответил Спилетт.

Оправившись от изумления, моряк обратился к Набу:

– Надо приниматься за стряпню, Наб! Я подкину дров и приготовлю вертел, а вы пока потрошите дичину.

– А как ты будешь жарить ее? – спросил Герберт.

– Как обычного поросенка, – отвечал Пенкроф.

Скоро огонь весело затрещал, и от жаркого начал распространяться аппетитный запах.

Снесенные и разрушенные водой перегородки были снова поставлены, коридоры мало-помалу нагревались, и в «Трубах» сделалось уютнее и теплее.

Инженер и его товарищ, остававшиеся дома, как видит читатель, не сидели сложа руки.

Смит почти совершенно поправился и пробовал свои силы, взобравшись на верхнюю площадку утеса.

Отсюда глаза, привыкшие верно определять видимые пространства и возвышенности, устремились на конус, который он намеревался на следующий день исследовать, и он долго рассматривал четко очерченную вершину.

– Мне кажется, – сказал он Спилетту, – что эта гора находится отсюда милях в шести к северо-западу и возвышается на три тысячи или на три тысячи пятьсот футов над уровнем моря. Следовательно, с ее вершины можно обозреть окрестности по крайней мере миль на пятьдесят. Я надеюсь, что завтра мы окончательно решим вопрос, где мы – на материке или на острове.

– Сегодня ужин на славу! – говорил Пенкроф, приглашая товарищей подкрепиться.

Жаркое было очень вкусно, особенно для голодных. Водоросли и найденные в лесу орехи заменили десерт.

Во время ужина инженер говорил мало. Он был занят мыслями, как лучше устроить на следующее утро исследование горы.

Раз или два Пенкроф начинал разговор об этих исследованиях и высказывал, как, по его мнению, всего лучше приняться за дело, но Смит, как человек методичный, не пускался по этому поводу в длинные рассуждения и в ответ на все речи моряка ограничивался только легким наклоном головы.

– Завтра, – говорил он, – мы узнаем что-нибудь положительное, и тогда видно будет, что нам делать.

Когда ужин был окончен, в костер подкинули несколько охапок сучьев, и обитатели «Труб», в том числе верный Топ, уснули глубоким сном.

Ничто не нарушило мирного спокойствия этой ночи, и на следующее утро, 29 марта, все проснулись бодрые, готовые предпринять экспедицию, которая должна была определенным образом решить их участь.

Все были готовы отправиться в путь.

– Я захватил с собой остатки дичи; хватит еще на целые сутки, – сказал Пенкроф.

– Да я надеюсь, что по дороге нам удастся пополнить свои припасы, – сказал Герберт.

– Оно, конечно, надеяться можно, а все-таки лучше запастись готовым, – отвечал моряк.

Так как стекла, с помощью которых Смит зажигал мох, были снова вставлены в часы, то Пенкроф решил воспользоваться жженой тряпкой.

– Вот и трут готов! – сказал он.

Что же касается кремня, то в почве в нем не было недостатка.

Было семь часов утра, когда исследователи, вооруженные дубинами, покинули «Трубы».

Следуя совету Пенкрофа, решили отправиться уже знакомой дорогой, через лес, а вернуться по другому маршруту.

Они обогнули южный выступ утеса и пошли по левому берегу реки.

Дойдя до того места, где река круто заворачивала к юго-западу, Пенкроф остановился и сказал:

– Теперь надо поискать тропинку, которую мы проложили.

Тропинка, извивавшаяся чуть заметной нитью среди густой зелени, была найдена, и в девять часов утра Смит и его спутники достигли западной опушки леса.

Сначала шли по болотистой низине, потом почва стала сухой, песчаной: начался пологий подъем, который вел от берега вглубь этих незнакомых мест. В лесу, между высокими деревьями, промелькнуло несколько животных. Топ усердно их выгонял, но его хозяин тотчас же звал его к себе, так как еще не наступило время заниматься охотой. Инженер был из тех людей, которые, поставив задачу, ни на что не отвлекаются, пока не достигнут своей цели. Сейчас Сайрес Смит не обращал внимания ни на характер местности, по которой проходил, ни на ее природные богатства. Он думал только о том, как бы поскорее достигнуть вершины горы, на которую решил подняться, и прямо туда стремился.

В десять часов остановились немного отдохнуть.

При выходе из леса открылись очертания горы. Она состояла из двух конусов. Первый, усеченный на высоте около двух тысяч пятисот футов, поддерживался передними горами причудливой формы, которые разветвлялись, как когти громадной лапы, вцепившейся в почву. Между этими передними горами перекрещивалось множество глубоких, узких долин, покрытых деревьями; несколько зеленых групп росло у самого усечения конуса, что представляло издали подобие раскинутых букетов. Растительность была беднее на северо-восточном склоне горы, и тут виднелись довольно глубокие борозды – вероятно, застывшие потоки лавы.