– Что он сделал?
– Я сказал, отойди!
– А я спрашиваю, что он сделал?!
Он зло осклабился, но удосужился сказать:
– Да он пьян, посмотри на него!
Она обернулась. Я стыдливо опустил глаза и негромко заверил:
– Я уже протрезвел, спасибо.
– Пожалуйста. А теперь, Джил, отойди.
– Нет.
– Не заставляй меня прибегать к силе.
– Попробуй.
На лице командира промелькнула жестокая презрительная улыбка, но он не двинулся. Джил, поняв, что она победила, бесстрашно взяла меня за руку и вывела на опердек. Никто не посмел нас тронуть.
– Спасибо, – резко выдохнул я, словно только что вынырнув из воды, и слишком поздно осознав, что это слишком фамильярно.
Наступила неловкая тишина, которой я воспользовался как возможностью все обдумать, в том числе – что командир сделает со мной, когда Джил уйдет.
– Мне жаль, что вы видели это, – с досадой сказал я.
– Я не понимаю человеческую жестокость! – внезапно заявила Джил, садясь на лавку.
– А человеческая жестокость не понимает вас, – отшутился я.
– Вы правда были пьяны? – неожиданно спросила она, с надеждой глядя мне в глаза. Я со вздохом кивнул. – Почему?
– Ну… иногда жизнь подбрасывает рифы на пути, но не всегда дает в руки штурвал, чтобы их обогнуть, – уклончиво ответил я, примащиваясь рядом.
– Хотите сказать, это ваш способ ухода от проблем? – с ноткой презрения в голосе спросила она.
– А что ж делать? – пробормотал я.
Она уже с нескрываемым пренебрежением хмыкнула.
– У вас гибкий ум. На вашем месте я бы перестала ишачить в матросах и начала зарабатывать головой.
– Я – типичный представитель плебея обыкновенного, Мадемуазель. Такие люди “ишачат в матросах”.
– Я думала, что вы парень со своей головой на плечах, – без упрека, с еще большим разочарованием отметила она. – А вы, оказывается, видите лишь то, что вам говорят видеть другие.
Я не знал, что сказать. Тут из своей каюты на палубу вышел не кто иной, как рядовой Кид. Он огляделся и его взгляд упал на нас. Я махнул ему, он не ответил. Нетрудно было понять, в чем дело. Не Промах увидел Джил, сидящую рядом и, улыбнувшись ей, быстрым шагом пошел на шканцы. Джил, покраснев, поднялась с места и неспешно направилась туда же, тихо попрощавшись со мной. Я бесшумно засмеялся. Кто-то времени зря не теряет. Тут послышались хорошо знакомые мне шаги и чья-то тень медленно заскользила по трапу. Мурашки пробежали у меня по спине, и я со скоростью пущенной из пистолета пули ретировался за рубку от греха подальше.
Но на корабле долго прятаться невозможно, и не пересекаться с командиром вообще я не мог. Но, на мое счастье, он как будто бы забыл про меня. И я решил не злить его зря, зная, что, мастерски скрывая свои эмоции, он не отличается отходчивостью. И с тех пор меня не покидала мысль, что мне не обязательно проживать жизнь принудительно завербованным матросом.
Глава V
Я понял, что больше всего меня прельщает работа штурмана и решил попросить нашего карточного специалиста научить меня этому делу…
– Нет.
Все мое воодушевление куда-то исчезло, как командир перед битвой.
– Ну пожалуйста! – взмолился я, следуя за шкипером, когда он отвернулся и пошел на полуют. – Я сделаю все, что ты попросишь! Какие там у тебя обязанности?
– Пшел прочь с кормы, щенок! – взвизгнул где-то командир. Я покорно убрал ногу.
– Тебе нечего мне предложить. Жалованья ты ведь не получаешь.
Это была святая истина и против этого я не мог ничего сказать.
– Я… я могу спереть канадку для тебя! – в отчаянии ломая руки, воскликнул я. – Я буду вахтить вместо тебя! Я буду твоим телохранителем во время боя! Я…
Нервы штурмана не выдержали. Он устало вскинул белобрысую голову к небу и быстро сошел со шканцев.
– Прекрати орать! – приказал он, схватив меня за плечи. – Командир тебя прекрасно слышит и видит!
– Ой, да какое мне до него дело?.. – я раздраженно сбросил его руки с себя, как вдруг меня осенило и я с надеждой предложил: – Я буду прикрывать тебя перед ним! Ты же знаешь, внимание командира легко переводится на меня!
Он печально опустил взгляд светлых глаз и покачал головой.
– Мне жаль тебя, парень, правда жаль, но…
– Не надо меня жалеть, – резко перебил я его. – Но что?
– Связываться с тобой – дохлое дело.
– Почему? – удивленно спросил я.
Шкипер задумчиво потер рукой шею и отвел взгляд.
– Ты это верно подметил – внимание командира пожалуй даже слишком легко переводится на тебя. Прости, у меня дела. У тебя, кстати, тоже. Да и зачем тебе это вообще? Ты же матрос, тебе бы только наименования снастей знать, да и все, – с этими словами он ушел, оставив меня молча беситься.
Но его отлуп меня не остановил, и я решил обойтись своими силами. Осмелюсь с уверенностью заявить, что даже когда я два года тратил 20 часов каждый день на греблю, я так не уставал, как когда взялся за ум. Я с самого детства привык напрягать только мускулы, но не голову. Я воровал карты, умудряясь потом незаметно возвращать их на место и постоянно как бы невзначай вертелся на голубятне, где штурман высчитывал наше местонахождение с помощью секстанта. Все это я совмещал с ничуть не изменившимися обязанностями матроса. Запеленговывая, что командир все еще считал меня сторуким существом из древних легенд, а я понятия не имел, с какого конца мне начинать себя учить, для меня нет ничего совершенно ничего удивительного, что уровень моей нервозности подскочил раза в три. Зная, что спокойствием я никогда не отличался, это показание просто поразительно. Я часто срывался, мне казалось, что я работаю за десятерых, хотя, скорее всего, свою основную работу я выполнял даже хуже, чем раньше. Никогда я не ждал рынды, отправляющей спать, с таким рвением, никогда я не спал крепче. Меня приходилось даже будить, что против моего обыкновения. Часто я думал, а зачем я, собственно, это творю? Не легче ли махнуть рукой и жить как раньше, в силу своих возможностей? Но в другую чашу весов ложилась она, цель. Должность штурмана мне буквально снилась. До этого, моей основной целью было лишь прожить как можно дольше. Но теперь у меня был шанс не обязательно оканчивать жизнь забитым до смерти матросом.
Стоит ли говорить, что за всеми этими хлопотами я и думать забыл о ворошиловке и скоро снова почувствовал в себе былую силу и бодрость.
Но о том, что за всем этим я также забыл о своем единственном друге, сказать стоит. Но я думал, что мы никогда особенно не нуждались друг в друге, как в еде или воде, поэтому я не придал этому значения.
Достаточно скоро я понял принцип использования приборов. Спустя какое-то время я установил связь между каракулями на картах и землями, местонахождение которых мне всегда было хорошо известно. Самым трудным было разобраться в надписях. Эти дьявольские писанины мутили мне разум круглые сутки напролет. Драя палубу, я думал, что же может значить загогулина, нарисованная в двух градусах севернее от острова Сотьена. Когда я переносил грота-гика-шкот, у меня перед глазами вставала закорючка, торчащая на 37 градусе южной широты и 62 градусе восточной долготы. Размышления о том, что мне делать с высотой светила, показанной секстантом, не покидали меня даже тогда, когда меня прижимали моей военморской грудью к фок-мачте, заставляя заложить руки за голову. Короче говоря, чтение со счислением дались мне тяжело, но я осилил и это.