– Ну!.. Сегодня… как и вчера… как всегда!.. Когда с вами говорят о серьёзных делах, вы думаете совершенно о другом!
– А разве недостаточно того, что «ты» будешь заниматься серьезными делами? Я думал, что мне пора идти в банк, где у меня назначено свидание с Лясом.
– Да, да!.. Чтоб попросить у него еще денег?
– Я столько трачу!.. Когда мой кошелек пуст, надо же его пополнить. Потом у меня сегодня личный ужин и мне нужно видеть Ля Фора, который обещал к сегодняшнему ужину для нашего развлечения привести цыган… самых лучших фокусников, как он уверял.
Дюбуа насмешливо покачал головой.
– Я согласен, что подобные занятия, ваше высочество сильно отвлекают от забот об успехе французской армии в Испании! – сказал он. – Ступайте, просите денег у Ляса, монсеньор, и пускай цыгане этой ночью превзойдут себя, чтобы очаровать вас и ваших гостей!.. Я вам советую даже попросить показать вам дьявола, говорят колдуны с ним в дружеских отношениях!..
Улыбка, игравшая на губах герцога Орлеанского, вдруг исчезла. Странно! Человек, не веривший в Бога, верил в Дьявола!.. И верил так сильно, что ему тяжело было об этом говорить. Отвергая возможность рая для добрых, он верил в ад для злых.
– Мне часто за твоей внешностью скрывается гений зла, и я не желаю его видеть под каким-либо другим обличьем, – сухо сказал он.
– Гм, – возразил Дюбуа. – Гений зла в моей внешности!.. Хорошо сказано, остро, но все-таки не совсем верно! Я знаю, вы убеждены, монсеньор, что если бы мой гений перестал вам служить, ваш часто находился в затруднении! Короче…
– Прощай, я видел, как ты ел суп из кореньев… Этого удовольствия довольно для одного раза! До свидания, аббат!
– Честь имею кланяться, ваше высочество.
Дюбуа встал.
– Монсеньор, еще одно дело, прошу вас! – вскричал аббат, вдруг вспомним о чем-то.
– Что такое? – сказал, повернувшись Филипп Орлеанский.
– Что мы будем делать с графом де Горном? Ваше высочество, вы приняли какое-нибудь решение относительно этого господина? Бросить его в подземелье или ограничиться тем, что под хорошим конвоем отошлем в его пасмурное отечество.
Герцог видимо побледнел, услышав имя графа де Горна. Это имя вызывало у него неприятные воспоминания. Он несколько минут стоял задумчиво и неподвижно, и уже открыл было рот, чтобы ответить аббату, но вдруг остановился и сказал отрывисто:
– Нет, я ничего еще не решил! Ты невыносим Дюбуа: я в хорошем настроении, а ты мне говоришь о людях, которых я ненавижу!..
– Но…
– Мы поговорим о графе де Горне завтра или послезавтра!.. Это терпит!.. Прощай.
И герцог быстро вышел.
– Терпит, неспешно!.. – ворчал Дюбуа, вернувшись к столу. – Это рассуждение сумасшедшего, который считает унизительным для себя наказать оскорбление, потому что в его жилах есть кровь Беарне!.. Я вот не происхожу от Генриха IV… ни даже от одного из его побочных детей! Один Бог знает, сколько их насеял великий король!.. Поэтому я могу мстить, тем, кто меня оскорбил!.. А так как герцог Орлеанский не хочет проучить графа де Горна, то я его проучу и жестоко проучу, или я буду дураком!.. Что? Кто там? Войдите.
В это время послышались три стука в дверь, выходившую в комнату секретаря министра, дю Кудрея.
Получив позволение, вошел секретарь, согнувшись в почтительном поклоне.
– Что вам нужно, дю Кудрей?
Вместо ответа, секретарь подал министру незапечатанное письмо, содержавшее следующее:
«Дорогой Гильом,
Я тебе несколько раз говорил о достойном человеке, аббате Морине, который просит тебя уделить ему десять минут, чем ты осчастливишь аббата Морина и твоего преданного брата
Венсена Дюбуа».
Гильом Дюбуа не мог скрыть гримасы, читая эти строки. Впрочем гримаса была очень красноречива для господина дю Кудрея.
– Ваше преосвященство, не желает принять господин аббата Морина? – сказал дю Кудрей.
– Нет, – отвечал Дюбуа. – У меня нет времени для приема сегодня… Мой брат обезумел, представляя человека, которого я не знаю! «Господин аббат Морин, достойный человек просит тебя уделить ему десять минут».. Может быть, просит о чем-нибудь!.. Клянусь! Если бы я всех слушал, то каждый день терял три или четыре часа на подобные десятиминутная аудиенции!.. Скажите аббату Морину, чтоб он приходил на следующей неделе… В следующем месяце… Слышите, дю Кудрей?
Секретарь поклонился и пошел в свой кабинет:
– Да, – сказал он, – я забыл сообщить вашему преосвященству, что ваш секретный агент… ле Борньо…
– Здесь?
– Да, ваше преосвященство… Перед приходом аббата Морина, я был извещен, что пришел ле Борньо…
– Хорошо! Пусть подождет! Я сейчас его приму. И… Да слушайте же, дю Кудрей!.. Послушайте меня!
Вглядываясь в письмо, которое он все еще держал в руках, Дюбуа остановил снова уходившего дю Кудрея.
– Я передумал. Мой брат не злоупотребляет рекомендациями, напротив, он очень осторожен. Поэтому, хотя мне и неприятно, но я не хочу оскорбить его и приму его протеже. Попросите войти аббата Морина.
Секретарь снова безмолвно поклонился.
Через несколько минут он громко доложил:
– Господин аббат Морин.
Два аббата
Два аббата совершенно не были похожи друг на друга ни нравственно, ни физически.
Один из них, – аббат Дюбуа, по описанию Сен-Симона[1 - Анри Сен-Симон (Henri Saint-Simon) – французский философ, социолог, известный социальный реформатор, основатель школы утопического социализма.], – «маленький, худой, желтый, тонкий, невзрачный, в белокуром парике и с хитрой физиономией»…
Другой, – аббат Морин – высокий, плотный, свежий, с черными волосами, в которых серебрилась седина, с живым взглядом на открытом лице.
Аббат Морин, в лиловом платье, как тогда было положено одеваться белому духовенству, держа в правой руке шляпу, а в левой плоский картон, связанный веревками, вышел на середину кабинета, кланяясь аббату Дюбуа, который, не вставая, повернулся и очутился лицом к лицу со своим посетителем.
Каково было впечатление последнего при виде этого могущественного человека, первого министра, хитрого и ловкого дипломата, скрывающегося под такой скромной внешностью? Аббат Морин не показал. На его лице не появилось удивления, которое он мог и даже должен был почувствовать при виде великого человека под ничтожной оболочкой.
Напротив, Дюбуа, смерив аббата Морина с ног до головы, милостиво расхохотался.
– Чёрт меня побери! – вскричал он. Это было любимое восклицание аббата Дюбуа, и он сдерживался только при регенте, очень боявшемся сатаны. – Чёрт меня побери! Господин аббат, жаль, что вы не носите военного мундира!.. Вы были бы прекрасным драгуном!.. Какая грудь, какие руки, какие ноги!.. Почему, при вашем сложении, вы посвятили себя служению церкви, а не королю?
Аббат Морин улыбнулся.
– Ваше преосвященство задает мне вопросы, на которые можно слишком долго и подробно отвечать, но чтобы не злоупотреблять вашим временем, я прошу позволения не делать этого.