Сон Геродота

– Да нет, только вот подумай сам, если в вашем мире все устроено правильно, то тогда откуда возникла наша вера, которая отвергает ваш мир, и почему у нее появляется все больше приверженцев?Посмотри на свой город, обрати внимание на своих соседей, как они живут – ведь они просто существуют как растения, а люди так жить не могут, людям нужна надежда и вера, иначе они чахнут, вянут, исчезают, как исчез твой великий город. Твой мир, Павсаний, уже стар, и он не может дать людям ни надежды, ни веры.

– Пока я жив, Спарта не умрет, – упрямо возразил Павсаний, – а мне много лет, ты даже не представляешь, чужеземец, сколько мне лет. Говоришь, что у нас не осталось ни надежды, ни веры? Наши предки в таких случаях обращались к дельфисскому оракулу. Ты мне подсказал хорошую идею. Давно я не был в Дельфах, пора уж и побывать там, пора…

..   .    .   .      .       .        .        .       .        .        .        .        .        .

– Теперь Спарта вновь поделена на филы, почти каждую декаду устраиваются пышные праздники, и даже мальчиков секут на алтаре Артемиды, как в старину, но самое главное… наш город снова стал многолюдным. Туристы со всей Римской империи съезжаются в Спарту, чтобы посмотреть на танец наших девушек. Храм Артемиды заново отстроили и там даже соорудили зрительные ряды, чтобы гости города могли, удобно устроившись, посмотреть, как извиваются мальчики под ударами плетей, воспитывая в себе спартанскую выносливость. Проводятся даже сисситрии, общие обеды – как полагается по нашему обычаю, – мальчик Лео, скоропалительно выпалив из уст своих поток слов, задыхался от нетерпения. – Дедушка, ведь все сбылось, о чем ты мечтал. Спарта вновь ожила, даже наши гости ходят на сисситрии, смотрят, пробуют спартанскую похлебку, удивляются. Наместник перечислил из императорской казны крупные суммы денег на благоустройство города и поддержание прежних порядков. Никто больше не уезжает из Спарты, а наоборот, возвращаются назад; может, и мой отец вернется. Теперь жить в Спарте стало выгодно и прибыльно. И все это благодаря тебе, все это признают. Весь город благодарен тебе, ведь если б не ты – ничего этого не было бы. Уже назначены выборы эфоров, народ хочет выдвинуть твою кандидатуру. Тебя выбрали бы даже царем Спарты, жаль только, римляне не позволят, они ведь не любят царей. А славно было бы: мы смогли бы выставить на всеобщее обозрение настоящего царя Спарты, и число туристов в нашем городе стало бы в два раза больше!

Павсаний слушал словоизвержение мальчика и все не мог прийти в себя от удивления. За время его отсутствия город изменился до неузнаваемости. Спарта заново строилась, расширялась, на улицах царило невероятное оживление, уйма разных чужеземцев, начиная от римских сенаторов, гордо расхаживавших в окружении ликторов, и кончая варварскими царьками из Азии и их многочисленной и пестрой челядью.

В поле за городом разыгрывалось настоящее представление Фермопильского сражения. Триста спартанских юношей, одетые в гоплитские доспехи, под овации зрителей потрясая копьями, выкрикивали воинский клич. Жизнь кругом, действительно, била ключом. А тут еще соседи набежали, Павсания обнимали, прижимали к себе, благодарили, называя его спасителем города. Старый спартанец решительно ничего не мог понять.

– Боги, что же произошло здесь в мое отсутствие? – вопрошал он то одного, то другого, но в сутолоке праздника не мог ни от кого добиться внятного объяснения, и только уединившись с мальчиком Лео и внимательно выслушав его восторженные рассказы, ему постепенно стало ясно, что же в конце концов произошло в Спарте в его отсутствие.

Оказывается, корабль римского наместника по дороге из Азии домой попал в шторм и был вынужден причалить к лакедономскому берегу, чтобы наместник вместе с многочисленной свитой двинулся по суше. Спарта лежала на пути правителя. Луций Манилий Торкват, так звали наместника, оказался любителем и знатоком старины, он задержался в городе на несколько дней. Как-то во время осмотра здешних руин ему попалось  на глаза множество каменных изваяний Павсания. Горожане подобострастно поведали высокому гостю историю о своем чудаке-соотечественнике и его странностях больше для того, чтобы позабавить римлянина, но вопреки ожиданиям Манилий Торкват сам заинтересовался и загорелся этой историей, его чиновники всерьез взялись за дело, сам наместник пожертвовал немалые денежные суммы для восстановления славного города и, пользуясь своими обширными связями в Риме, привлек к этому делу многих влиятельных сенаторов. Результаты не заставили себя долго ждать, и Спарта на глазах преобразилась.

-Ну а вы, дедушка, видели оракула в Дельфах? Что он сказал?

– Никого я не видел, там все заросло травой, средь зелени исчезли даже очертания дорог – видно, уже давно те места опустели. Я долго искал храм Аполлона, пока окончательно не заблудился в тех лесах. Лео, мальчик, я там ничего не нашел, кроме руин и диких зверей. Местные крестьяне даже не могли понять, что я ищу, а об оракуле они и слыхом не слыхивали. – На лице старика появилась грустная улыбка. – Значит, мальчиков в Спарте опять секут, молодые парни маршируют фалангой, отцы семейств устраивают общие обеды – и все это для утехи и развлечения богатых праздных туристов.

– А что в этом плохого? – Лео недоуменно пожал плечами.

– Когда-то спартанцы ради роскоши и богатств презрели законами отцов, а теперь ради жалких подачек до смешной точности исполняют их. Спарта превратилась в город шутов, желающих просто заработать деньги.

– Выходит, ты опять недоволен?

– Ладно, хватит обо мне, хотел тебя спросить, где Павел, ну, тот христианин, что-то в городе я его не приметил?

– Его же наместник осудил, он и получил от палача свои сто пятьдесят плетей.

– Осудили за что?

– За свою веру. Манилий Торкват привел в исполнение императорский вердикт о христианах. Оказывается, члены этой секты были вне закона. Наверное, он и пришел в наш забытый богами город в надежде, что его здесь никто не найдет, да не повезло ему, именно здесь на наместника и напоролся. Тот сразу заметил стоящий перед его домом крест.

– Сто пятьдесят плетей, он что, умер?

– Лежит у себя дома в беспамятстве. Люди говорят, что вряд ли выживет.

.     .     .     .     .      .      .      .       .       .      .       .      .       .        .      .      .      .

– Вот я опять с тобою спорю, только возражать мне ты уже не в силах, да ты меня и не слышишь. Врачи говорят, что тебя уже не спасти. Тебя истерзали, а за что? Ведь ты мог отказаться от своей веры хотя бы для виду, чтобы сохранить себе жизнь. Но ты другой, твоя вера тебе дороже жизни, значит, есть в ней что-то такое, ради чего стоит умереть. В наш век безверия и бессилия люди за своей спиной обычно кроме собственной шкуры ничего не имеют, поэтому им и незачем отдавать свою жизнь, а когда в этом мире для тебя нет ничего дороже жизни, то и она уже ничего не стоит. Не знаю почему, но ты уж поверь, это всегда так получается. У наших предков ведь тоже была вера, ради которой они готовы были пожертвовать своей жизнью.Я тебе уже говорил: они верили в Спарту, в ее величие. Вот про это я и хочу рассказать. Про триста спартанцев, наверное, слышал, как царь Леонид исполнил предсказание оракула, принеся себя в жертву в залог будущей победы над персами. Как пишут историки и как принято считать, вместе с царем на поле боя полегли сопровождавшие его триста спартанцев. Только врут историки, я-то знаю, что не все спартанцы погибли: один из них уцелел в той страшной битве, один из трехсот. Звали того спартанца Павсаний, как и меня. Он рассказал потом соотечественникам свою невероятную историю. Надо заметить, что этот Павсаний в отличие от остальных воинов был молодым парнем. Будучи любимцем самого Леонида, он не пожелал бросить идущего на верную гибель царя и лично стал добиваться, чтобы его взяли в отряд. Поколебавшись, Леонид в порядке исключения взял парня с собой, хотя по древнему и к тому времени уже почти полузабытому поверью на такое дело должны были идти только пожилые воины. Когда пронзенный персидской стрелой Павсаний упал и его душа попала в Аид, с ним произошло невероятное: боги, пожалев юного воина, повелели Харону не пустить его душу через Реку Мертвых, а вернуть ее в тело погибшего. Сам же Харон то ли по повелению богов, то ли по собственному усмотрению сказал Павсанию на прощание следующие слова:

– Тебе рано еще умирать, ты молод, нельзя было идти в Фермопилы. Это был не твой жребий. Боги велели мне вернуть тебя в мир живых, но ты уже умер, видел Реку Мертвых, а человек не может умереть дважды.

– И что это значит?

– Это значит, что ты больше никогда не умрешь, даже если устав от жизни, захочешь расстаться с ней.

– Как же тогда я вернусь в мир мертвых, ведь не вечно же мне жить на земле?

– А никак, ибо ты не можешь умереть.

Вскоре Павсаний очнулся на поле боя. Из глубокой раны на груди его сочилась кровь, но он был жив. Превозмогая слабость, ползком добрался до ближайшей деревни, где местные жители приютили и выходили его. Когда он, уже поправившись, вернулся в Спарту, то все стали стыдить его и упрекать за трусость; естественно, что его рассказу никто не поверил. Спартанцы отвернулись от него как от предателя. Так прожил он отверженным много лет, но время брало свое, и постепенно все его сверстники, состарившись, стали уходить в мир иной. И только одного Павсания смерть обходила стороной. Удивленные спартанцы уже стали перешептываться между собой:

– Смотрите на Павсания, у него возраст остановился, не стареет больше.

– Как это не стареет, не бог же он, чтобы вечно жить!

– Да не умирает ведь!

– Заклинание, он знает заклинание, которое дает человеку бессмертие. Сам ведь говорил об этом.

С тех пор спартанцы изменили свое отношение к старику; словно малые дети бегали за ним и просили открыть им слова заклинания. Но Павсаний упрямо отвечал на все их просьбы:

– Отстаньте от меня, не знаю я никакого заклинания.

– Ты хоть первые два слова скажи, хоть одно…

Некоторые и вовсе житья не давали, постоянно приставая к старику со странными вопросами:

– Ничего не чувствуешь?

– А что я должен чувствовать?

– Ну как, годы ведь прибавляются, сколько уже поколений при тебе сменилось?

Постепенно вновь появившееся благоговейное уважение соотечественников опять сменилось ненавистью и презрением.

– Вот утроба неудобоваримая, никак жизнью не насытится! Ведь тебе давно уже пора умереть; твои правнуки в стариках ходят, а от внуков один прах остался!

– Да отстаньте от меня, не вам решать, когда смерти прийти за мной, – огрызался Павсаний.

И тогда возмущение людей вспыхнуло с новой силой:

– Да он издевается над богами; чего доброго, накличет их гнев на наш город. Умереть, видите ли, не может, тоже мне, Сизиф!

– Надо его изгнать из Спарты, пока не поздно.

В действительности, кроме страха людьми двигала еще и зависть. Одним словом, старика изгнали из города, и он опять остался один. Никто с ним не заговаривал, руку помощи не подавал. От старости он совсем ослаб, тело его высохло, остались одни кожа да кости, а смерть все не приходила. Люди если и обращались к нему, то только с проклятиями:

– Вот ненасытный человек, никак с жизнью расстаться не может! И не стыдно ему столько времени жить?!

– В конце концов, добьется того, что его никто не похоронит.

Устал старик от такой жизни, а главное, испугался, что действительно застрял навсегда в этом мире, что смерть никогда не придет к нему и тело его вот так заживо иссохнет, а как помочь себе, не знал. Вот и живет он уже сколько времени, и никак не удается ему умереть.

– Ты скажешь, что вся эта история – моя выдумка и небылица. Что ж, есть один очень старый способ проверить это. Некогда царь Леонид принес свою жизнь в жертву во имя будущей победы. Приносить себя в жертву в залог чего-то – способ старый и испытанный, посмотрим, сработает ли он на этот раз. Если мой рассказ верен и я не вру, то должен сработать. Устал я от всего этого, пора умирать. Боги, вы приняли когда-то давным-давно жизнь царя Леонида взамен на победу над персами, теперь примите и мою никчемную жизнь в обмен на жизнь другого человека. Спарта мертва, и во мне больше не осталось ни веры, ни надежды. Так пусть живет тот, у кого они есть, потому что жизнь – это и есть надежда и вера.

.      .      .      .       .        .       .       .        .         .        .        .        .        .      .       .