Илиодор. Мистический друг Распутина. Том 2

– А если бы вам приказали перевернуть святой престол в храме – вы бы и его перевернули?

– Нет, мы престолов не перевертываем.

– Если бы, г. Семигановский, я был на вашем месте, я сбросил бы с себя погоны и ушел от такой службы.

Попытка воззвать к совести полковника оказалась тщетной. «Я продолжал лежать, а жандарм – сидеть, и долго пришлось мне переносить и чувствовать на своем лице дерзкие и наглые взгляды этого солдатского лица». Вскоре он вышел из купе.

Так передавали исторический диалог о.о. Илиодор и Михаил. Полковник же Семигановский рассказывал сердобскому уездному исправнику, что пойманный священник «стал всех бранить и грозил предать проклятию».

Любопытен вывод, к которому пришел один из слушателей доклада Володимерова об этих событиях: полковник намеренно провоцировал о. Илиодора на скандал, чтобы развязать себе руки и применить физическое насилие.

Ввиду отказа арестанта покидать вагон жандармы объявили остальным пассажирам, что этот вагон «больной», и попросили перейти в другой. То же предложение было сделано спутникам о. Илиодора, но они отказались его оставить, заявив, что могут подчиниться только грубой силе. О. Михаил оставался верен обещанию, данному царицынцам, а Володимеров, вероятно, надеялся, что его депутатская неприкосновенность хоть отчасти защитит бедного узника. «Куда повезут его не знаю, но буду сопровождать его, пока это окажется возможным физически», – сообщил Родионову этот «истинный благородный русский дворянин», как именовал его о. Илиодор.

«Больной» вагон был прицеплен к экстренному поезду, который помчался в противоположную от Царицына сторону. Отправить телеграмму не разрешили. В проходах стояли часовые. В сопровождавших его жандармах о. Илиодор узнал своих прежних «прихожан» и оценил масштабы слежки за собой.

Остроумное заявление полк. Семигановского об арестованном городе Царицыне нисколько не меняет того факта, что на станции Иловля произошел арест. Именно так это событие воспринимали преосвященный Гермоген и сам о. Илиодор. Арест, конечно, незаконный: согласно ст. 177 Устава о предупреждении и пресечении преступлений изобличенные и упорствующие в неблаговидных поступках монахи сначала подлежат духовному суду, и лишь по лишении сана отсылаются в распоряжение гражданского правительства.

О. Илиодор с негодованием отмечал, что его обманули, – арестовали вопреки уверению Харламова. Справедливости ради следует отметить, что приказ об аресте оказался неожиданным для вице-директора, который успел уже выехать в столицу.

Сам же Харламов оправдывался, будто полк. Семигановский произвел арест «в свою голову», самовольно, хотя прекрасно знал, что задержание состоялось по распоряжению из Петербурга.

Арест грозил и «илиодоровцам» – Шмелеву, Косицыну, А. Труфанову и другим. Управляющий губернией осторожно представил об этой мере министерству 9.II, но получил отказ.

Итак, поезд поехал от Иловли назад, то есть на северо-запад, чтобы затем повернуть либо на запад в Тулу, либо на восток в Сердобск. Окончательный выбор власти оставили за о. Илиодором.

Отопление уже не работало, но арестант отказался перейти в другой, теплый вагон. Отказался и от пищи и высказал жандармам лишь одну просьбу – позвать священника со Св. Дарами. «Ведь этот обряд совершается только перед смертью?» – спросил полк. Семигановский, выказав свое полное невежество в делах, в которые он так бесцеремонно вмешивался. Удовлетворившись полученным объяснением, полковник пригласил священника с ближайшей станции Филоново. Вскоре в купе иеромонаха вошел о. П. Вилков. О. Илиодор исповедовался и причастился, а на прощание пожертвовал о. Вилкову свою шубу.

«…а потом, оставив свою шубу какому-то священнику, завещал ему раздать ее народу в память о нем», – докладывал сердобский исправник. Какая карикатура! Шуба стоила рублей 300, и о. Илиодор просил ее продать, а вырученные деньги раздать нуждающимся жителям Филоновской станицы. «От бедных людей я ее получил – бедным она и пошла».

Все это происходило во мчавшемся на всех парах поезде, так что о. Вилков поневоле отъехал от своей станицы верст на 60 и сошел на ст. Поворино. Пользуясь случаем, спутники иеромонаха передали с о. Вилковым несколько телеграмм. Володимеров телеграфировал на Высочайшее имя: «Мы арестованы, и я не оставлю иер. Илиодора, если не последует на то Высочайшая воля». Кроме того, сообщили преосв. Гермогену: «Жандармы везут нас в Тулу, сопровождать его или оставить – отвечайте Грязи».

Самая интересная из этих телеграмм была составлена о. Вилковым со слов иеромонаха и послана в царицынский монастырь: «О. Илиодор продолжает исполнение клятвы. Везут его господа жандармы, куда неизвестно. Мною исповедан и причащен св. Тайн между пролетом Филоново–Ярыженская. Шубу завещал Филоновскому станичному обществу. Спокоен. Свящ. ст. Филоново Вилков».

Таким образом, о. Илиодор вновь вернулся к своей клятве – не есть и не пить, пока его не оставят в Царицыне. Известил жандармов. Со слов полк. Семигановского, его узник «заявил, что он уморит себя голодной смертью». Впоследствии сам о. Илиодор объяснял свое решение, во-первых, горем, а во-вторых, боязнью быть отравленным: «Перевод мой в Новосиль, по слухам, стоит полтора миллиона рублей, а за такие деньги можно не только в Новосиль отправить, а куда-нибудь подальше – например, на тот свет». После ареста он готов был ожидать от жандармов чего угодно. Но телеграмма исповедовавшего его о. Вилкова выдает более глубокую подоплеку строгого поста. К тому же Володимеров телеграфировал Родионову: «О. Илиодор захвачен в пути на ст. Иловля и вновь решил не пить, не есть, пока вагон, его везущий, не будет доставлен в Царицын». А это и есть сущность клятвы, данной священником еще в воскресенье.

По словам полк. Семигановского, о. Илиодор «действительно все время лежал в своем купе и ничего не ел до гор. Сердобска». Видно, ждал скорой смерти, раз поспешил причаститься и даже расстался с шубой – в феврале-то месяце!

«Хотя ехали мы быстро, но дорога казалась мне необычайно долгой, – вспоминал о. Илиодор. – Я стал обдумывать свое положение.

Припомнились мне некоторые газетные публицисты, которые доказывали, что на Руси Православная Церковь играет служебную роль, что это есть … орудие для воздействия на народ в руках правящих лиц. Эти последние доказывали обратное. Церковь совершенно свободна, говорили они, никто не посягает на ее внутреннее устроение, не стесняет ее в способах воздействия на ее пасомых, как уверяло и наше правительство.

Но вот настало великое царицынское дело и заставило силу имущих открыть свои карты.

Теперь воочию все увидели, что все уверения поработителей Церкви не имеют под собой почвы.

Где же свобода церкви, когда крест проповедника выбивается у него из рук, звук его проповедующего голоса заглушается лязгом шпор и сам проповедник становится предметом бесцеремонного издевательства и насмеяния над его личностью.

В таких думах проходила моя дорога».

Эти мысли о. Илиодор высказывал и ранее, но теперь обстановка особенно располагала к ним.

Ввиду отсутствия отопления прочие пассажиры вагона сидели в шубах. О. Михаил и Володимеров поневоле присоединились к посту своего спутника: «Батюшка Илиодор не ел и не пил, и нам было совестно есть».

От Поворина поезд двинулся в сторону Тулы до Козлова (ныне Мичуринск), где простоял всю ночь. Здесь наконец-то прицепили отопление, но задержка была вызвана другой причиной. Вероятно, ждали Харламова, который, получив в пути известие об аресте иеромонаха, поспешил вернуться назад.

Любопытно утверждение газет, что на ст. Козлов иеромонах будет передан «другому начальству» для доставления в Петербург. Возможно, этим «другим начальством» и был Харламов.

Приехав в Козлов, вице-директор перебрался в поезд Семигановского, что было отмечено пленниками. Но оказалось, что ни Харламов, ни жандармы не знают дальнейший маршрут.

– Куда же вас везти дальше, – спрашивал полк. Семигановский о. Илиодора, – я положительно недоумеваю!

А тот вообразил, что остановка сделана для его убийства, и ответил невпопад:

– Зачем в таком множестве окружаете меня? Смотрите, во мне весу всего три пуда, а в вас в одном будет пудов 15. Вы легко можете задавить меня, и помощь ваших спутников вам совершенно не нужна.

Не добившись вразумительного ответа, полк. Семигановский связался с Петербургом. Положение было не из легких. Куда бы о. Илиодора ни привезли, в Тулу или в Сердобск, – он бы все равно лежал в купе, отказываясь от пищи. Но в Туле преосвященного Парфения сейчас не было, зато в Сердобске оставался преосвященный Гермоген. Вероятно, поэтому министерство приказало повернуть в Сердобск.

Потом о. Илиодор объяснял это решение чудом, произошедшим по молитве «доброго отца нашего епископа Гермогена» перед иконой Божией Матери «Одигитрия» – «Путеводительница»: «и вот Она-то повернула наш вагон обратно в г. Сердобск. Не случись этого – меня увезли бы в Тулу и вы теперь, может быть, видели бы в Туле одну мою могилу».

Там же на ст. Козлов о. Илиодор получил телеграмму от преосвященного Гермогена, просившего его оставить пост и приехать в Сердобск.

С дороги Володимерову удалось телеграфировать Косицыну о последних событиях.

«Харламов и Семигановский пять вечера привезли Илиодора Сердобск сдали Гермогену. Подробности рапортом», – телеграфировал местный исправник Боярскому 9.II. Это «сдали» как нельзя лучше показывает отношение властей к строптивому монаху. Впрочем, «сдать» оказалось непросто.

Предложив своему арестанту поехать к владыке, полк. Семигановский получил резкий ответ: «Я с вами разговаривать не желаю, а что мне нужно делать, это я знаю сам». Покинуть свой вагон о. Илиодор не только не хотел, но и физически не мог, поскольку остался без шубы. Поэтому отправил к преосвященному о. Михаила с приглашением пожаловать на станцию лично. Вскоре друг вернулся… с архиерейской шубой! Оказалось, что владыка сам не приедет, но зовет о. Илиодора к себе.

Лишь в 7 часов, после долгих уговоров Володимерова и о. Михаила, о. Илиодор надел шубу преосвященного и поехал к нему – все в тот же дом благочинного, который покинул двумя днями ранее. Но как несчастный священник изменился за это время от тяжелых мыслей, поста и приготовления к смерти!

«После двухдневной в разных направлениях поездки иеромонах Илиодор был возвращен жандармской полицией опять в гор. Сердобск, притом голодный, измученный и совершенно больной "в распоряжение Епископа" (??!!!).....», – писал преосвященный Гермоген.

«Встретив нас, епископ принял меня на свою грудь и громко, громко зарыдал», – вспоминал о. Илиодор.

Тем же вечером преосвященный Гермоген изложил подопечному свой проект, который обсуждал ранее с епископом Парфением, – двойное настоятельство. Перейдя в Тульскую епархию, о. Илиодор остается заведующим царицынским подворьем, навещает свой монастырь и сохраняет за собой общее руководство. Против поездок и участия в монастырских делах еп. Парфений не возражал, при условии добровольного подчинения священника распоряжению Св. Синода.

По словам о. Михаила, именно сохранение настоятельства заставило его друга дать свое согласие на переход в Новосильский монастырь. Сам о. Илиодор излагал свои мотивы иначе. Описав встречу с владыкой, он продолжает: «Это рыданье без слов, дальнейшая беседа с епископом и собственные размышления решили мою судьбу. Я понял, что дальнейшее сопротивление грубой физической силе будет бесплодно и мне, следовательно, необходимо ехать в Тулу. Принятое мною решение водворило мир в душе моей, и я спокойно и даже с иронией стал смотреть на те факты, которые прежде раздражали меня».

То же объяснение священник дал своей пастве, протелеграфировав в монастырь следующий трогательный текст: «Возлюбленные милые мои дети. Вы видели, что я все употребил, чтобы быть с вами. Я даже жизнью не дорожил. Я бы умер в Царицыне, если бы был там, но сему воспрепятствовала Сила. Против рожна прать трудно. Не отчаивайтесь. Я радуюсь, – радуйтесь и вы вместе со мной. Через неделю приедет Михаил, все-все вам расскажет. Вы тогда успокойтесь. Поверьте мне пока. Пребывайте в миру [так в тексте], спокойствии и радости о Духе Святом. Настоятель Свято-Духовенского Новосильского монастыря и заведующий Свято-Духовским Царицынским подворьем иеромонах Илиодор». Подпись свидетельствует, что проект двойного настоятельства был о. Илиодором одобрен.

Поздно вечером преосвященный Гермоген телеграфировал еп. Парфению в Москву: «Отец Илиодор, помолившись со мной, дал обещание и решительно согласился ехать в Тулу. Выезжает завтра вечером и в Туле будет в пятницу пополудни. Слава Богу. Он просит благословения и ваших святых молитв».

На следующий день о. Илиодор отправил покаянные телеграммы в Синод и Лукьянову: «Богомудрые отцы! Со слезами пишу. Еду в Тулу. Вашу святыню огорчать не думал непослушанием. Шел невольно против чиновничьего засилья. Простите и помолитесь за меня, грешного и убогого».

Обдумывая вопрос о том, как наладить заочное руководство царицынским монастырем, о. Илиодор продиктовал о. Михаилу письменный наказ из 39 глав. Своим заместителем иеромонах избрал Александра Труфанова, которого вызвал к себе в Тульскую губернию для дачи инструкций.

Понемногу о. Илиодор приходил в себя, становясь прежним – веселым молодым иеромонахом. Даже решил подшутить над полицией, которая продолжала за ним следить.

Недавно он сгоряча предсказал Харламову, что когда-нибудь революционеры будут так же преследовать его, Харламова, причем с бомбами. Тот отнекивался, утверждая, что наблюдение выставил не он. Действительно, это было сделано исправником. И вот этих агентов о. Илиодор решил подразнить, изобразив побег. Сел в сани вместе с прот. Образцовым, выехал за город, слез и побежал в лес. Агентура, конечно, их заметила, поэтому всю дорогу за ними мчался верхом казак, догнавший священника уже в лесу.