Илиодор. Мистический друг Распутина. Том 2

На следующий день Лукьянов телеграфировал еп. Парфению: «Необходимо принять все меры к тому, чтобы иеромонах Илиодор не возвращался в Царицын [и] направился с миром в Тульскую епархию. Гражданские власти сообщают, что возвращение иеромонаха Илиодора в Царицын подаст повод к серьезным замешательствам. Прошу вас и преосвященного Гермогена оценить по достоинству ответственность положения и оказать всяческое содействие к устранению возникших затруднений. О поддержке со стороны гражданских властей распоряжение сделано».

Позже о. Илиодор негодовал, что его «выманили из Царицына», не преосвященный, конечно, а жандармы.

Прибыв в Сердобск вечером 4.II, друзья направились в дом местного благочинного, протоиерея А.К. Образцова, где остановились оба преосвященных.

Взяв о. Илиодора за руку, еп. Парфений увел его в отдельную комнату и стал увещевать. Но тот отказался: «Я не лошадь. Только лошадь можно перегонять с одного поля на другое, а со мной так поступать нельзя». Преосвященный обиделся и вышел. Еп. Гермоген потом выговаривал о. Илиодору за резкость.

Наутро из Царицына пришла телеграмма: «Имея высочайшее повеление ехать в Сердобск, прошу ваше преосвященство, епископа Парфения и отца Илиодора ожидать моего приезда. Флигель-адъютант Мандрыка». Оказывается, царский посланник разминулся с о. Илиодором и приехал в Царицын в тот самый вечер, когда иеромонах прибыл в Сердобск. Подождать-то можно, но при перенесении места переговоров в Сердобск о. Илиодор терял свой главный козырь – возможность провести для гостя экскурсию по монастырю. В Царицын на имя Косицына полетела отчаянная телеграмма: «Ради Бога, пользуйтесь случаем выяснить правду тому, кто приехал. Мы здесь выясним, иначе поступить нельзя. Адъютант сегодня выезжает нам, прислав телеграмму. Батюшка».

В тот же день игумения Мария, двоюродная сестра Мандрыки, получила от Распутина телеграмму с просьбой «повлиять на родственника». Ничего не поняла, но вскоре получила от владыки вызов в Сердобск.

Полтора дня до приезда Мандрыки прошли в переговорах. Преосвященный Парфений продолжал убеждать о. Илиодора, а тот, наоборот, приглашал собеседника к себе в Царицын «посмотреть чудеса», т.е. монастырь. Епископ Гермоген и о. Михаил заняли, конечно, сторону своего друга, так что силы были неравны.

Стоило о. Илиодору покинуть Царицын, как в город стали съезжаться петербургские гости. Официальным порядком прибыл Мандрыка, а частным – член Государственной думы С.А. Володимеров и писатель Родионов.

2.II, в тот день, когда стало известно о командировке Мандрыки, Володимеров подал председателю Государственной думы заявление: «Сим имею честь заявить, что, по встретившейся неотложной надобности, я должен уехать из Петербурга на 10 дней».

Позже, когда Володимерова справедливо заподозрили, что он ездил «спасать» о. Илиодора, депутат скромно ответил: «Мне не по плечу такая задача, потому что не могу я мечтать и воображать себя способным спасать человека, который в силах создать небывалое у нас, может быть, за несколько столетий патриотически-религиозное воодушевление среди сотен тысяч людей… Я ездил в Царицын не для этого, а чтобы полюбоваться теми мерами, которые принимал… г. обер-прокурор Святейшего Синода к тому, чтобы совершенно устранить… от. Илиодора».

В то же время Володимеров принял на себя обязанности специального корреспондента «Земщины», неустанно телеграфируя в редакцию с места событий. Однако вскоре газете было запрещено публиковать его телеграммы.

Что до Родионова, то он познакомился с о. Илиодором в мае 1910 г., «имел удовольствие несколько раз беседовать с ним и полюбил его всем сердцем». Поэтому, вероятно, тоже приехал «спасать», но «спасать» исключительно пером.

Мандрыка и Володимеров приехали на одном поезде, но затем направились в разные стороны.

Флигель-адъютант остановился в «Столичных номерах» – видимо, самой приличной гостинице этого захолустья. Дела отложил на утро, которое, как известно, вечера мудренее.

Володимеров прямо с вокзала направился в монастырь и провел там всю ночь, выясняя положение. Под утро вернулся отдохнуть в те же «Столичные номера», а через несколько часов уже очутился подле Мандрыки в гуще событий.

Утром, протелеграфировав преосвященному Гермогену, чтобы его ждали в Сердобске, флигель-адъютант принял депутацию от сторонников о. Илиодора. Тут же пристроился и Володимеров, очевидно, следивший, как бы наивные провинциалы не сболтнули царскому посланцу лишнего. На просьбы богомольцев Мандрыка ответил уклончиво: решать будет Государь, «противиться же воле Государя вы ни в коем случае не должны».

После молебна в монастырском храме илиодоровцы поднесли Мандрыке хлеб-соль и коленопреклоненно попросили поддержать их мольбу перед Государем. Затем, как и просил о. Илиодор, его приверженцы показали монастырь царскому посланнику, но экскурсия прошла в спешке, поскольку он торопился на поезд к 2 час. 45 мин. Вместе с Мандрыкой в Сердобск уехали Харламов, саратовские власти – вице-губернатор и прокурор, а также неугомонный Володимеров.

Проводив гостей, сторонники о. Илиодора доложили ему об исполнении его распоряжения: «Сегодня были у флигель-адъютанта. Он был на подворье, видел все. В нашем деле принимал горячее участие Володимеров. Все выехали в Сердобск».

На следующий день в Царицын приехал Родионов. До службы илиодоровцы показали ему монастырь, по той же программе, что и Мандрыке. Но, в отличие от флигель-адъютанта, Родионов никуда не спешил и все с любопытством осматривал. Его, как и Мандрыку, провели в кельи о. Илиодора, показали, как он живет и, главное, как он спит – на голых досках. Затем писатель отправился на вечерню с акафистом, где был изумлен общенародным пением, погрузившим этого «плохого христианина» в глубину богослужения.

Это было то самое воскресенье, в которое о. Илиодор обещал вернуться. Косицын телеграфировал в Сердобск: «Родионов приехал, телеграфируйте, когда вернетесь». Но священник ждал приезда Мандрыки: «После сегодняшнего вечера отвечу, когда вернусь».

Поезд с Мандрыкой и прочими его спутниками прибыл в Сердобск 6.II в 9 часов вечера. На перроне появился о. Илиодор, выхватил из группы пассажиров Володимерова и увез его на извозчике в город.

«Мандрыка приехал торжественно, в сопровождении вице-директора департамента полиции – Харламова и саратовского вице-губернатора Боярского, в полной парадной форме, при всех чинах и орденах». Явившись в дом благочинного, царский посланник прежде всего побеседовал с епископами и выяснил положение: о. Илиодор не желает подчиниться Св. Синоду.

Газеты уверяют, что сам священник вовсе не пожелал разговаривать с флигель-адъютантом, и потребовались продолжительные уговоры, чтобы беседа состоялась. Мандрыка отвел о. Илиодора в отдельную комнату и объявил, «что он приехал сообщить ему Высочайшую волю, что Государь Император недоволен его поведением и проповедями, в которых он должен проповедовать только кротость, смирение и любовь. Что воля Царская непреклонна и он должен немедленно отправиться к новому месту своего назначения».

Странное дело! Командированный, по словам самого Государя, для расследования и последующего доклада, Мандрыка слушает кого угодно, только не самого о. Илиодора, в беседе с которым ограничивается передачей Высочайшего приказа! Экскурсия по монастырю оказалась напрасной!

Потом Сергей Труфанов будет похваляться своим красочным ответом: «Я ответил, что готов и желаю повиноваться царю, но не желанию Столыпина, и что я покажу Столыпину, что он не может распоряжаться в Церкви так, как в Департаменте полиции», причем «Парфений заохал, повалился на диван и заговорил: "Ох, ох! У меня чуть разрыв сердца не случился! Да разве так можно отвечать? Ведь это вы самому царю так дерзко говорили?"». Однако владыка при беседе не присутствовал, а ответ о. Илиодора передавался разными лицами, включая его самого, в куда более скромной форме: «что он из Царицына никуда не поедет».

После этого краткого диалога в Царское Село пришли две телеграммы – всеподданнейший доклад Мандрыки и заявление о. Илиодора, что резкость его выражений от перевода на другое место не смягчится, а «если желают, чтобы он замолчал, то пусть прикажут отрезать ему язык».

Власти уехали на станцию, и духовенство решило, что переговоры кончены.

За ужином преосв. Парфений вновь попытался убедить о. Илиодора, но увещания имели обратный эффект – иеромонах «обрушился бранью на Синод». Свою фразу Труфанов передавал впоследствии так: «Вы там в Синоде не пляшите перед полицеймейстером Столыпиным, и не насилуйте Невесту Христову – Церковь Божию». По другой версии, было сказано, «что постановление Синода состоялось благодаря суду книжников и фарисеев, которые заседают там». «Услышав это, Парфений вскочил из-за стола, бросил половину вареника на вилке на стол, держа другую половину зубами на губах…». И ушел в свою комнату, отказавшись вовсе от ужина.

В 11 час. вечера явился Харламов. Оказалось, власти не покинули Сердобск, а просто уехали на станцию, потому что поселились в вагоне поезда.

Ночной гость пошептался о чем-то с преосв. Гермогеном. Известно лишь, что владыка спросил Харламова, не будет ли о. Илиодор арестован. «Помилуйте, что вы!» – воскликнул Харламов, пояснив, что-де «даже не думают» об этом.

Успокоенный этим ответом, о. Илиодор заторопился к ожидающей пастве и брошенным второпях монастырским делам. «Меня там ждет народ. У меня братии 40 человек. Она без меня голодает», – так он будто бы сказал преосвященному Парфению.

Второй преосвященный отговаривал о. Илиодора, но тот настоял на своем, однако дал владыке подписку, что не будет более произносить в монастыре никаких речей и в Царицыне не будет никакой смуты. После этого еп. Гермоген благословил своего подопечного ехать обратно.

По-видимому, ни Харламова, ни епископа Парфения не сочли нужным известить о предстоящем отъезде.

Владыка Парфений, несмотря на вчерашний скандал сохранивший смирение и рассудительность, ранним утром составил две телеграммы – митрополиту Антонию и Лукьянову – в одном и том же смысле. Вот вторая, более выразительная: «Иеромонах Илиодор отказывается ехать в Тулу, рвется в Царицын. Мне кажется, лучший исход такой: уволив от настоятельства, причислить к саратовскому архиерейскому дому под надзор любящего его и единомышленного епископа Гермогена. Если получу сегодня распоряжение, уеду». После согласования с Харламовым телеграммы полетели в Петербург (в 9 час. 10 мин. и 9 час. 18 мин. пополуночи). Сам преосвященный Парфений тем временем успел помолиться за ранней обедней, а когда вернулся, то узнал, что «священник Егоров увез иеромонаха Илиодора из Сердобска, направляясь в Царицын».

Обстоятельства отъезда породили легенду, будто бы о. Илиодор ночью бежал из Сердобска в Царицын. На самом деле бежать было не от кого. Выехали, по словам о. Михаила, «утром на глазах у всех».

Проект преосвященного Парфения встретил противодействие Боярского. В связи с этим или по другой причине на следующий день Синод предписал еп. Гермогену заставить священника ныне же выехать в Новосиль, «так как дальнейшее упорство иеромонаха Илиодора будет неизбежно сопровождаться тягостными последствиями». Еще ранее на преосвященного, по-видимому, стала давить светская администрация, поскольку 7.II он пообещал Боярскому вернуть о. Илиодора, телеграфировав ему на ст. Поворино, даже хотел лично поехать следом, но воспротивились некие петербургские власти, находившиеся в Царицыне.

Ввиду отъезда главного героя все власти, а также еп. Парфений покинули Сердобск. Особый интерес представляют перемещения Харламова: по словам еп. Парфения, вице-директор выехал вместе с ним и Мандрыкой 8.II в Петербург, а по словам Боярского и по газетным сведениям он предполагал, наоборот, ехать в Царицын 7 или 8.II. Затем Харламов, как и подобает деятелю политического сыска, оказался одновременно в двух местах – в Царицыне, откуда отправил телеграмму Боярскому, и с преосв. Парфением в поезде, следовавшем в Москву. Скорее всего, вице-директор избрал северо-западное направление, а телеграмму отправил через Царицын, чтобы ее там зашифровали.

Отъезд Харламова не в Царицын, а в Петербург ознаменовал его капитуляцию перед свершившимся фактом: переубедить упрямого иеромонаха невозможно, о. Илиодор едет только туда, куда хочет.

Но Столыпин не сдался. В самый день отъезда о. Илиодора из Сердобска (7.II) министр направился к Государю. «В 6 час. принял Столыпина по делу об Илиодоре, не желающем покинуть гор. Царицын», – гласит дневник Николая II. Очевидно, министр добился разрешения на крайние меры.

Всю ночь на 8.II в телеграфной комнате ст. Царицын дежурили жандармы, ожидая распоряжений из Петербурга. Наконец пришел приказ о перехвате бедного священника в дороге с тем, чтобы предложить ему отправиться в Сердобск или Тульскую губернию. Телеграмму подписал, очевидно, товарищ министра внутренних дел ген. П. Г. Курлов со ссылкой на распоряжение Столыпина.

Щекотливое поручение возлагалось на начальника Саратовского губернского жандармского управления полковника В. К. Семигановского, ввиду серьезности положения находившегося в те дни в Царицыне. В 4 часа пополуночи (3 по петербургскому времени) полк. Семигановский выехал экстренным поездом навстречу о. Илиодору.

Тем временем два священника и Володимеров, ничего не подозревая, спокойно ехали в Царицын. С Поворина телеграфировали в монастырь, что приедут в 9 часов утра, и легли спать, причем о. Илиодор в отдельном купе.

«Утром я проснулся раньше всех, – рассказывал о. Михаил. – Был совсем день. Вагон стоял. Вдруг вижу – в вагон входит старший жандармский чиновник очень высокого роста».

Это была станция Иловля (80 верст от Царицына), а вошедший был полк. Семигановский. Войдя в купе о. Илиодора, он разбудил его и сообщил, что вагон отцеплен, поэтому следует перейти в другой. Священник отказался.

«Тогда г. Семигановский, усевшись против меня, устремил на меня свои нахальные, бесстыжие глаза, которыми, казалось, хотел меня съесть». В дверях купе толпились другие жандармы, «любопытно, но ласково» глазевшие на легендарного священника. Он понял: это арест!

– Вы переведены в Тулу, – вновь заговорил гость. – Куда прикажете везти вас – в Тулу или Сердобск?

– Я арестован вами, везите меня, куда хотите.

– Нет, – рассмеялся полк. Семигановский, – мы вас не арестовывали, мы г. Царицын арестовали, мы изолировали вас от него.

И прибавил:

– И в этом случае делаю то, что мне приказано.