«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том II. «Франция и я – Я и Франция!»

…Рассказывали, что сказочно теплым вечером 3 июня Бонапарт и такие же молодые, как и он, генералы, чьи имена теперь знала вся Европа, снова были в залитом светом празднично убранном зале знаменитого театра «Ла Скала». И снова им дарили свои многообещающие улыбки итальянские красавицы! И, как и четыре года назад, с тем же азартом молодости они рукоплескали красоте и божественному голосу Джузеппины Грассини – знаменитой примадонны миланской оперы той поры. Уже тогда она очаровала его своей театральной красотой и дивным голосом: Наполеоне ди Буонапарте, как все корсиканцы (по сути дела итальянцы?), любил оперу, но тогда он все еще был пылко влюблен в свою ветреную «креольскую кошку» и чужие «врата в рай» не посещал. С той поры они оба чуть-чуть постарели, но она, как женщина – заметнее. «А теперь я не стою вас», – томно намекала итальянская примадонна, что ей уже… 27 лет! На самом деле красота осталась, лишь немного поблекнув, что вполне естественно, для ярких, рано расцветающих итальянок: с годами они несколько полнеют, пышная грудь немного опускается, морщин становится больше и т. п.

На этот раз оперная дива весьма преуспела в соблазнении Бонапарта: после всех любовных выкрутасов обожаемой им ранее Жозефины, последний теперь не чурался женской ласки и зачастую проявлял понятливую снисходительность к энергичным «запросам» сметливого легкого пола, особенно если его представительницы были воплощением сексуальности в «32-й степени». И уже в ночь с 4 на 5 июня 1800 г. после великолепного выступления Джузеппины в миланской опере, Грассини оказалась в постели Первого консула. Их часто видели вместе, причем, оба очень естественно улыбались друг другу – так бывает, когда мужчине и женщине приятно друг с другом! Более того, по свидетельствам Бурьенна – секретаря Наполеона в ту пору – они просыпались по утрам в одной кровати…

Но дальше мимолетной связи дело не пошло. Все же, она покорила его скорее, как великая певица, нежели, как женщина во всем ее естестве.

Забегая вперед, скажем, что Первый консул потом приглашал ее выступать в Париже, даже навещал ее урывками. Но любовь без изящных ухаживаний не могла удовлетворить эту красивую, надменную и пылкую оперную диву номер один той поры. Она все правильно поняла: его главные эрогенные зоны – Власть и Война – и предпочла очень вовремя увлечься знаменитым скрипачом Роде, в чьей карете покинула Париж…

Такова красивая виньетка «околовоенных» событий Второго Итальянского похода Бонапарта – исключительно стремительного и очень азартного!? Вскоре, выяснится, что даже запредельно рискованного! Правда, Капризная Девка по имени Фортуна в ту пору еще продолжала «улыбаться» своему любимцу и прощала ему некоторые небрежности!

Вернее, пока прощала…

Противостоявшему французам австрийскому главнокомандующему Мелассу был 71 год. По своим взглядам на войну он мало отличался от тех генералов австрийского императора, которых 5 лет назад не однократно бивал генерал Бонапарт в Ломбардии и вокруг нее. Весь командный опыт старого австрийца зиждился на опыте Семилетней войны, опыт, безусловно, ценный. Но на пороге уже стоял XIX в. со совсем другими взглядами на войну, которые вот уже несколько лет столь эффектно и эффективно пропагандировал на практике Наполеон.

По началу Меласс не до конца осознал всю опасность внезапного появления Резервной армии Первого консула у него за спиной. Но после того, как к нему стали поступать тревожные сообщения, что Наполеон не теряет времени даром, рассылая части Ланна, Мюрата, Буде, Гарданна, Лапуапа, Шабрана, Виктора в разные направления с целью максимального охвата вражеских войск, Меласс понял всю суть приближающейся угрозы. Получив контроль над всей Северной Италией, французы отрежут его от Австрии и это будет катастрофа!

Тем временем Монсей перевалил-таки через Сен-Готард со своими дивизиями. Правда, их состав и численность оставляли желать лучшего: как уже отмечалось – всего лишь 11.510 человек, причем, не самого лучшего качества. Зато в армию на специально нанятом дилижансе прибыл один из самых блистательных молодых полководцев французской республики – генерал Луи Дезе, наконец сумевший вырваться из Египта. Именно ему предстояло сыграть решающую роль в предстоявшем генеральном сражении.

И все же, рассредоточение французской армии, позволившее обеспечить секретность продвижения войск и внезапность их появления в тылу австрийцев, создало французам не только преимущества. Продвигаясь по разным дорогам, армия Бонапарта дробила свои силы. К тому же большая часть артиллерии, все же, застряла в горах. При такой разбросанности сил Бонапарт лишался преимущества, которое всегда стремился сохранять: мгновенное сосредоточение сил в ударный кулак. Австрийский главнокомандующий Меласс, напротив, наталкиваясь повсеместно на французские аванпосты, сжимал свои части, быстро накапливая мощную ударную группу.

Старина Меласс, поддушиваемый со всех сторон передовыми постами французских дивизий, стремительно затягивавших вокруг него петлю дабы полностью отрезать его войска от Австрии, решился на прорыв сквозь центр французской армии: уроки неистового старика Souwaroff, совсем недавно бившего Макдональда и Моро стремительной неукротимостью, сыграли свою роль.

Тем более, что к началу июня все возможности обороны Генуи Массеной были исчерпаны: скудные запасы продовольствия и боеприпасы полностью израсходованы. Ему не оставалось ничего иного, как сложить оружие. Однако, несмотря на абсолютную безнадежность своего положения, он, все же, сумел выговорить себе почетные условия капитуляции. При этом в конвенции о сдаче города австрийцам слово «капитуляция» вообще не упоминалась. Согласно ее условиям остатки французского гарнизона (8 тыс. чел., остававшихся в строю) покидали город с оружием в руках и уходили во Францию, взяв на себя обязательства не участвовать в боевых действиях против австрийцев до окончания войны.

Капитуляцию Генуи наряду с австрийскими генералами принимал и английский адмирал Кейт. Пораженный беспримерным мужеством французов, он сказал, настаивавшему на почетных условиях капитуляции, Массене: «Генерал, вы так геройски оборонялись, что мы не можем вам ни в чем отказать». Двухмесячная оборона Генуи завершилась 5 июня 1800 г., когда французы покинули город. Долго доблестно державшийся в осажденной Генуе, Массена хоть и на почетных условиях, но из-за все нараставшего голода все-таки капитулировал. Бонапарт недоумевал, негодовал, но ничего поделать уже не мог.

Героическая оборона Генуи, отвлекала на себя значительные силы противника, но теперь они высвободились. Точно также как освободились из-под Мантуи и австрийские войска Отта, устремившиеся на соединение со стягиваемыми в ударный кулак частями Меласса. У австрийского главнокомандующего на итальянском театре военных действий собирались значительные силы – порядка (повторимся) 100 тыс. человек против вдвое меньшей Резервной армии Бонапарта.

Итак, как это ни парадоксально, но в лучшем положении теперь оказались австрийцы.

К тому же, французская ставка была недостаточно осведомлена о расположении сил противника и очень скоро это скажется на французах. А победа 8-тысячного французского авангарда Ланна под Монтебелло над 20-тысячными силами австрийцев Отта, случившаяся лишь благодаря блестящему дарованию Ланна и своевременной поддержке его Виктором и вовсе расхолодила их. Тем более, что утром 13 июня под проливным дождем французская легкая кавалерия не обнаружила следов врага и Наполеон все больше убеждался (скорее, сам себя убеждал!?), что Меласс намеренно избегал активных боевых действий. Хорошо поработали и платные шпионы начальника австрийского штаба генерала Антона Цаха (1747—1826), снабжавшие французов ложной информацией.

…Между прочим, позднее, когда Наполеон возьмется раздавать своему окружению аристократические титулы, Ланн станет в честь той своей громкой победы князем Монтебелло…

В конце концов, на равнине между Тортоной и Алессандрией рядом с деревушкой Маренго (всего-навсего в нескольких километрах от того места, где ровно год назад неистовый старик Souwaroff затеял трехдневную кровавую «мясорубку» с Макдональдом) развернулась одна из самых знаменитых битв уходящего XVIII в. Причем именно Меласс навязал Бонапарту это генеральное сражение, соотношение сил в котором оказалось крайне неблагоприятным для французов. К началу боя австрийцы располагали 30 (45?; данные сильно разнятся) тысячами против 16 (23?; сведения различаются) тысяч солдат Бонапарта (разнобой в численности сторон является предметом спора историков).

Так получилось, что сильнее в нужном месте оказались австрийцы!

…Кстати, если верить рассказам личного секретаря Наполеона Бурьенна, то незадолго до начала очередного похода в Италию, по его словам имел место один очень любопытный эпизод. Лежа в полный рост на картах, разостланных на полу, Бонапарт воткнул булавку в деревню Манн-Джулиано в трех милях к востоку от… Маренго! При этом он многозначительно воскликнул: «Я дам бой Мелассу здесь!» Впрочем, нам доподлинно не известно, как обстояло дело на самом деле, ибо секретарь вспомнил об этом эпизоде лишь спустя три месяца после битвы при Маренго…

За несколько часов до начала сражения Бонапарт все еще не имел точных сведений ни о силах Меласа, ни о его намерениях. Можно сказать, что французская разведка опростоволосилась. Меласс вовсе не собирался ретироваться: наоборот, умело прикрываясь кавалерийскими заслонами Отта, он практически сосредоточил все свои немалые силы для удара по врагу. Он поставил на карту все и генеральное сражение хотел дать на равнине Маренго, где большие массы кавалерии – конница у австрийцев была их лучшим родом войск – могли атаковать галопом. Всю ночь с 13 на 14 июня в австрийском лагере шли активные приготовления к битве, парадоксально, но оставшиеся незамеченными французами.

В самом Маренго стояла дивизия генерала Виктора, позади нее – в Сан-Джулиано – располагалась дивизия Ланна, в задачу которой входило поддерживать «викторовцев», если они подвергнутся нападению австрийцев. Между Маренго и Нови были поставлены войска Дезе, не позволявшие обойти французов слева. Сам Бонапарт находился в соседней Тортоне с немногочисленным резервом в виде 800 солдат консульской гвардии и 1.200 ветеранов его Итальянского и Египетского походов. Он был совершенно уверен, что «старина» Меласс не рискнет напасть на него первым и, скорее всего, попытается загодя ретироваться!? А тот, явно поднаторев после суровой суворовской практики в 1799 г. во внезапности и решимости, взял и напал – неожиданно и рано утром!

В 6 часов утра 14 июня – в необычайно солнечную погоду – несколькими ударными колоннами австрийские войска под началом самого Меласса начали переправу через реку на французский берег, развертываясь там для атаки и готовясь потеснить сильно уступавшие им численно войска Виктора. У последнего был категоричный приказ любой ценой удержать Маренго, чтобы Бонапарт успел сосредоточить вокруг него все свои разбросанные по окрестностям немногочисленные войска. Таким образом, Маренго Виктора становилось центром боевой позиции французов. Справа его должен был прикрыть Ланн, коннице Мюрата надлежало кавалерийской завесой скрыть развертывание всех французских сил и ни в коем случае не дать Мелассу выйти им в тыл. Келлермана-младшего с его 400 драгунами обязали прикрывать открытый левый фланг Виктора.

…Кстати сказать, гром поддерживавших переправу австрийских пушек оказался для неготовых к сражению французов сродни грому небесному! Ход битвы определило прежде всего решающее, превосходство австрийской артиллерии над французской: 100 орудий против то ли 14, то ли 15 пушек, то ли…

Порядка сотни австрийских пушек принялись методично обстреливать французские позиции. Под их громовой аккомпанемент три мощные австрийские колонны медленно пошли в атаку. Справа на солдат генералов Гаспара-Амедея Гарданна (1758—1807) и Жана-Жака-Виталя Шамберлака (1754—1826) давила 3-тысячная дивизия генерала О’Рейли. Главную атаку в центре на Маренго возглавил сам Меласс со своим начальником штаба Цахом. Генералы Гаддик, Кайн и Эдсница повели в наступление 18-тысячный корпус. Слева атаковала дивизия генерала Отта в 7,5 тыс. чел.

…Между прочим, историки потом (все, как известно, «крепки задним умом») полагали, что если бы старик Меласс попытался сразу воспользоваться на все 100% своим весомым численным превосходством, то битва могла бы закончиться поражением Бонапарта намного раньше и его бы уже ничто не спасло. Не исключается, что сам Меласс неправильно оценил диспозицию противника перед битвой. Он слишком усилил свой левый фланг Отта, полагая, что именно там развернуться самые ожесточенные бои, но тут он ошибся. К тому же, правый фланг О’Рейли не проявил особой инициативы и добившись своей – сугубо локальной – задачи (теснить врага), так и не принял должного участия в основных боевых действия в центре. Впрочем, даже в этом случае общее численное преимущество австрийцев над всего лишь четырьмя дивизиями французов было таково, что победа должна была остаться за ними, если бы не «прилетел черный лебедь», т.е. внезапная случайность…

Наполеона застали врасплох и по началу хуже всех приходилось корпусу Виктора, чьи дивизии Гарданна и Шамберлака поддерживало всего-навсего 5 (!) орудий. Убийственный огонь в разы превосходящей австрийской артиллерии нанес значительный урон частям Виктора. «Люди падали градом», – писал один из участников происходившего. Они еще как-то держались, но с каждой минутой их положение становилось все более критическим. Войска Шамберлака уже были почти полностью уничтожены, а солдаты Гарданна тоже истекали кровью. А в это время Бонапарт спокойно пребывал в своей ставке в Торе-ди-Гарофоли (Торе-де-Гарофли), поскольку наивно полагал, что затеянное австрийцами энергичное наступление – всего лишь активная демонстрация прикрывавшая… отход Меласса на более удобные позиции.

Исходя из этого, в 9 утра он распорядился отвести 3,5-тысячную дивизию генерала Жана-Франсуа Лапуапа/Ла Пуапа (1758—1851) на север для перекрытия возможного пути отхода Меласса по дороге на Валенцо, а на юг – к очень высоко ценимому им разнообразноодаренному Дезе понесся приказ его дивизии генерала Жана Будэ (1769—1809) выдвигаться к городу Нови (Нови-Лигуре), чтобы перерезать там дорогу Генуя – Алессандрия. То ли для того чтобы помешать переброске австрийских войск, только что овладевших Генуей, в район Алессандрии, где сосредоточивались главные силы австрийской армии Меласса, то ли чтобы отрезать путь австрийскому главнокомандующему, если он сам двинет туда войска. Правда, приказав при этом слушать: не начнется ли артиллерийская канонада.

Бонапарт полагал, что в обоих случаях он сам успевал бы со всеми своими оставшимися силами обрушиться на врага с тыла пока Лапуап или Дезе сдерживал бы его. Но Меласс вовсе не собирался отступать ни в том, ни в другом направлении, а наоборот, развязал фронтальное генеральное сражение. Так уже в начале разгоравшейся битвы главнокомандующий французов из-за фатальных просчетов в оценке сил и намерений противника ослабил свои и без того немногочисленные войска.

Но уже очень скоро по все возрастающей канонаде и отчаянным депешам от Виктора он, наконец, осознал, что «дело пахнет жареным» и срочно бросил на его поддержку все имеющиеся под рукой войска Ланна и Мюрата.

К 10 утра французов стало 15 тыс., но австрийцы сохранили свое двукратное превосходство в силах и продолжали методично напирать. Приведенная Ланном, дивизия Ватрена вышла на правый фланг истекающих кровью войск Виктора и тут же подверглась двойному удару: с фронта на нее наступал сам Меласс, а ее неприкрытый правый фланг стал обходить Отт. (Недаром Меласс прошел «обкатку танками» у неистового старика Souwaroff в 1799 г. и теперь не давал спуску опростоволосившимся французам!)

Брошенные на помощь Виктору войска Ланна лишь на какое-то время смогли ослабить натиск врага, но его было намного больше и это все сильнее и сильнее сказывалось на ходе битвы, точно так же, как и его просто чудовищное превосходство над французами в пушках, две трети которых те уже потеряли! За три часа Ланн, отступая, прошел только четыре километра. Неоднократно он останавливался и под картечным огнем бросал своих солдат в штыки. Австрийские пушки почти в упор палили по французам. Ядра пробивали в плотных каре целые коридоры для австрийских кавалеристов и гренадер. Но французы из последних сил еще теснее сжимали свои ряды и отражали атаки.

И все же, сражение, похоже, проигрывалось.

Но только в 11 часов дня(!) на поле сражения наконец прибыл из своей ставки в Торе-де-Гарофли сам Бонапарт со своей консульской гвардией Бессьера в 800 человек и полубригадой генерала Жана-Шарля Моннье (1738—1816), которую он хотел было отправить вместе с Дезе, но в последний момент передумал. Быстро оценив ситуацию, он понял, что если не усилить неприкрытый фланг Ватрена, то ему грозит выход врага в тыл! Тут же были отправлены гонцы к Дезе и Лапуапу с приказом немедленно возвращаться и спешить на поле внезапно развернувшегося сражения, навязанного ему нежданно-негаданно агрессивно поведшим себя «стариной» Мелассом. Именно удалившимися от места битвы на 15—20 км силами Дезе, если он, конечно, успеет вернуться с марша в противоположную сторону, хотел Наполеон прикрыть фланг истекающей кровью дивизии Ватрена, которая вскоре перестала существовать.

Если к Лапуапу гонец смог добраться лишь к 6 вечера и он был уже очень далеко от Маренго – в Куроне, т.е. при любом раскладе он никак не успевал на поле боя под Маренго, то с Дезе, с которым со времен Египта Наполеон был в дружеских отношениях, ему банально повезло. Разлившаяся река Скривия задержала его переправу в Ривальте через нее и ему вручили просьбу-мольбу Бонапарта уже в час дня.

По одним данным она звучала примерно так: «Я хотел атаковать Меласса. Но он напал первым! Ради бога, приходи скорей, если сможешь!» (В иной трактовке последняя фраза звучит еще трагичнее: «… если успеешь!» – понимал Бонапарт, чем может окончиться для него недооценка сил и умений старика Меласса!)

Правда, другая версии гласит, что когда бывший на марше Дезе услышал звуки отдаленной артиллерийской канонады, доносившейся со стороны Маренго, то он сразу же понял, откуда грозит опасность, немедленно повернул обратно и форсированным маршем двинулся на выстрелы. Проявленная им инициатива окажется как нельзя кстати.

Положение французской армии было очень тяжелым. Подкрепления, приведенные Бонапартом, не смогли в силу своей малочисленности выправить ситуацию: сходу брошенная в огонь сражения полубригада Моннье «сгорела» без остатка в одно мгновение! Не прошло и часа как австрийцы убедились, что резервы, введенные французами в бой, уже исчерпаны, а их преимущество по-прежнему было двукратным – 45 тыс. против 23 тыс.!

Австрийская артиллерия снова заговорила во весь свой 100-пушечный басовитый голос, а австрийская пехота, предвкушая близкую победу, еще больше усилила свой натиск. И хотя французы еще как-то держались, но превосходство австрийцев в штыках, саблях и особенно артиллерии (100 против… 5!) становилось подавляющим, к тому же, в том сражении они превзошли себя. Даже Ланн, как всегда яростно дравшийся в первых рядах, вынужден был перед ними отступить. С трудом удерживая порядок, его солдаты стали откатываться под мощным натиском навалившейся всей своей массой гренадерской дивизии генерала Отта.

От Дезе пришла, казалось бы, спасительная новость: услышав звуки канонады, он сам уже повернул назад и, конечно, придет под Маренго, но не раньше… 16 часов – сильно мешали разбитые дороги. Получалось, что еще несколько часов Наполеону и его генералам придется либо стоять на смерть, либо начать ретираду под мощным нажимом врага! А ведь отступление, как известно, самый сложный вид боя, особенно когда ретирующиеся сильно уступают агрессивному неприятелю в численности.

Уже к полудню Виктор, несмотря на упорное сопротивление, был все же выбит из Маренго: французская линия была прорвана в самом ее центре и, как результат, началось повальное отступление наполеоновской армии по всему фронту.

Ради прикрытия ретирующихся войск и хоть как-то предотвратить зарождающееся смятение, не дать ему перерасти во всеобщую панику, Бонапарт бросает в «мясорубку» боя свой последний резерв – 800 гренадер и егерей консульской гвардии! По словам самого Бонапарта, они, встав «подобно гранитному бастиону посреди равнины» в каре, хладнокровно приняли на штыки налетевших и бессильно закружившихся вокруг драгун Лобковица. Но после того, как австрийцы выдвинули прямо против консульских гвардейцев 24-орудийную батарею, стали в упор косить их картечью словно траву, оставшимся в живых храбрецам, расстрелявшим весь свой боекомплект, пришлось медленно отступать с поля проигранного сражения.

Мужество и героизм французов не могли спасти положения.

И это при том, что действовавший справа О’Рейли почти весь бой провел в качестве «постороннего наблюдателя»: ему приказали постоянно прикрывать край своего фланга на случай отступления и он его все это время надежно прикрывал. Тем более, что новых приказов он так и не получил. Следовательно, его вклад в битву остался равен нулю.

В 15.00 остатки наполеоновской армии уже дружно катились назад. Поле боя, усеянное ее телами, оставалось за численно превосходившими австрийцами. Бонапарт же с бледным, неподвижным лицом стоял, окруженный адъютантами, глядя на проходящие мимо него отступающие полки.

Сражение проиграно!?

Но, как оказалось, не все еще было потеряно. Наполеону доложили, что Дезе, как только услышал гром канонады, сам дал приказ шедшей в его арьергарде 6-тысячной дивизии Будэ повернуть и форсированным маршем идти на выручку главным силам. Бонапарт считал минуты. «Держитесь! Держитесь!» – кричал он солдатам.

…Между прочим, очевидцы рассказывали, что в этот трагический для себя и своей армии момент генерал Бонапарт просто-напросто бездействовал! Бледный, с неподвижным лицом, в замызганном кровью синем сюртуке, окруженный горсткой израненных адъютантов, он сидел на придорожной насыпи, держа своего коня за поводья и хлыстиком откидывал маленькие камешки из-под ног. Рассекавших над ним воздух вражеских ядер он не замечал, меланхолически напевая модную арию из комической оперы «Пленники». Ему только что доложили, что Лапуап уже очень далеко и он никак не успеет вернуться. (Повторимся, что приказ до него дойдет только к 6 вечера). А вот Дезе, его приказ-мольбу уже получил и, услышав гром канонады, развернул 6-тысячную дивизию Будэ и идет на выручку главным силам. Бонапарт считал минуты. Огонь затихал с обеих сторон: везде австрийцы брали вверх. Ему было ясно, что Дезе явно не успевает появиться на поле боя и он, Наполеон Бонапарт, впервые проиграл большое сражение. Итак, все – потеряно!? Было о чем задуматься! А ведь нечто похожее с ним будет наблюдаться и спустя 13 лет, когда в «Битве народов» под Лейпцигом его фантастическая эпопея драматически завершится сокрушительным поражением и потерей всех шансов задержать врага на естественных границах Франции 1792 г. Тогда, на третий решающий день сражения Бонапарт, вернется назад из бесплодно-героической атаки своей прославленной Старой Гвардии, рассеянно присядет у костра на пригорке у мельницы. Одно ядро, затем другое взорвутся вблизи, разметав костер, но ни один мускул не дрогнет на лице Бонапарта. Он будет занят нелегкими думами. Увидев, что солдаты хотят поправить костер, он со вздохом произнесет: «Не кладите больше дров…» Но вернемся на поле Маренго, где мимо находившегося в прострации Наполеона, беспорядочно отступали его солдаты, а отдельные батальоны и вовсе «взяли ноги в руки», чтобы по-быстрее оказаться в безопасности. Некоторые офицеры пытались было их образумить и увести с поля боя в боевом строю, но все было напрасно. Французы, как известно, очень хороши в атаке, особенно когда она развивается успешно, но в обороне склонны к… панике…

Но армия отступала на всех участках. Уже перешло в руки австрийцев и «злополучное» Маренго.

Три часа дня. Огонь затихал с обеих сторон.