Свободная любовь

Тот же месяц

Была лунная ночь. Мы гуляли с Р. Ф. по берегу реки. Я спросил, что она намерена предпринять, почему отослала назад платье, которое я ей купил, и почему не хочет, чтобы я за что-нибудь платил. Она ничего не ответила и чертила что-то зонтиком на песке. Я не обратил на это внимания. Потом мы пошли дальше, и она спросила меня, верю ли я в вечную жизнь. Это было так трогательно и беспомощно, что я обнял ее, прижал к груди и поцеловал. Она не противилась, но, к своему удивлению, я заметил на лице ее улыбку. «Ты, кажется, смеешься надо мной!» – сказал я. Она действительно рассмеялась странным, прерывистым, похожим на рыдание смехом. На следующее утро я пошел опять на тот же уединенный берег, к той скамейке, где мы сидели. На песке было написано: «Я разглядела тебя насквозь». Ну, что же тут удивительного, я вовсе не такая сложная натура. Еще моя мать говорила мне: «Будь как стекло, но не разбивайся».

Июнь

Р. Ф. уехала. Она получила место компаньонки в семействе неких Замасса в Бруке. Это типы со страниц журнала для домохозяек. Но с чем остался я? Быть может, в моей жизни это последний подобного рода эпизод. Любил ли я Р. Ф.? Я любил ее мягкую походку, ее молчание, ее улыбку, ее полный ожидания взгляд и больше всего ее судьбу. Меня глубоко волнует вопрос: куда ведет ее путь? Однако с тех пор, как я расстался с ней, я снова начал уважать себя. Она умаляла меня в моих собственных глазах.

Господин и госпожа Замасса находили много недостатков в новой компаньонке.

– Я считаю, что она слишком горда, милый Грегор, – сказала госпожа Замасса, чистя ногти.

– Да, и слишком худа, – ответил ее супруг, также чистивший ногти.

– Что ты говоришь, мой милый!

– Но таково мое мнение.

– А я нахожу ее не только гордой, но и унылой.

– В особенности для особы, приглашенной, чтобы развлекать нас.

– Посмотри, Грегор, как чудесно восходит сегодня солнце.

– Это меня нисколько не касается.

– В тебе нет ни искры поэзии, Грегор! Мне интересно, явится ли сегодня фрейлейн Фукс аккуратно к завтраку. Я сказала ей: каждое утро мы завтракаем ровно в шесть часов и просим вас не опаздывать. Еще я сказала ей, что утром и вечером у нас говорят за столом по-английски, а за обедом по-французски, если, конечно, нет гостей.

– Очень хорошо. Ты хотела рассказать еще что-то про нее.

– Да, представь себе: она гуляет по ночам в саду. Мне рассказала об этом Фанни-Элиза. Фрейлейн Фукс с ее прошлым большая реклама для нас. То, что рассказывал о ней майор, очень пикантно, хотя, может быть, и не все правда. Посмотри-ка, со станции идет уже Горовиц. Раненько!

– Да ведь этот старый ловелас влюблен.

– На чем вы с ним вчера остановились?

– Он хочет полтораста тысяч, иначе не согласен жениться.

– Полтораста – это много. Фанни-Элиза еще найдет себе мужа. Она хорошенькая.

– Мы должны быть довольны, что нашелся хоть такой. Он, по крайней мере, не спрашивает о прошлом девушки.

– Не говори так, Грегор. Ты терзаешь сердце матери.

Рената пришла в назначенный час к завтраку, но глаза ее смотрели устало. Справа и слева от нее сидели девицы Замасса – Фанни-Элиза, бледная, с темными кругами около глаз, южного типа, с беспокойным выражением лица, и Гретхен – чересчур розовая, вертлявая, необыкновенно любопытная девушка, с чувственным ртом и жеманными манерами. Фанни-Элиза была лживым созданием; она оживлялась только тогда, когда могла кого-нибудь оклеветать. Она часто рассказывала мрачные сны, которых никогда не видела, толковала о книгах, известных ей только по названию, и высокопарными фразами говорила о своей тоске по «великой любви», хотя в настоящее время она ничего больше не хотела, как только выйти замуж за почти глухого Горовица. Она обращалась с Ренатой надменно и иронически, а Гретхен все приставала к новой компаньонке с расспросами о том, как родятся дети, и мучила этим Ренату целыми часами. По вечерам Гретхен читала дешевые книжки, отнимавшие у нее сон; а встречаясь на улице с молодыми людьми, краснела и опускала глаза. У Ренаты была среди прочих вещей превосходная гравюра, изображавшая Адама и Еву, снимок одной картины итальянской школы. Гретхен случайно нашла ее и до тех пор приставала к Ренате, пока та не подарила ей гравюру. После завтрака Гретхен вдруг куда-то исчезла. Госпожа Замасса собралась на прогулку и стала искать дочь. Ее звали в саду, искали в доме и нигде не находили. Проходя мимо беседки, госпожа Замасса увидела, что там что-то белеет, и, подкравшись, увидела Гретхен, которая лежала на земле, опершись локтями, и жадно рассматривала картинку. Фрау Замасса с криком ужаса вырвала у нее гравюру, вернулась в столовую и начала допрос.

– Откуда у тебя эта неприличная картинка, Маргарита? – спросила фрау Замасса, бледная от гнева. Когда она сердилась, то называла Гретхен Маргаритою.

– Мне дала ее фрейлейн Фукс.

– Что ты скажешь на это, Грегор?

Господин Замасса удрученно покачал головой, но глаза его были с нежностью устремлены на пышное тело Евы.

– Это неприличная картинка, фрейлейн Фукс, – сказала фрау Замасса, – это безнравственная картинка!

Глаза всего семейства устремились на Ренату; Фанни-Элиза смотрела на нее со злорадством.

– Извините, это произведение искусства, – вполголоса сказала Рената и замолкла под строгими взорами присутствующих. Гретхен начала всхлипывать, мать успокаивающе погладила ее по щекам; Фанни-Элиза разорвала гравюру со словами:

– Произведение искусства или нет, но все то, что голо, – непристойно.

– Пожалуйста, Фанни-Элиза, не произноси этого неприличного слова, – заметила мать, – нельзя говорить «голый», а надо сказать «неодетый». И если искусство допускает что-либо подобное, то, значит, и самое искусство безнравственно и пагубно для образованного человека.

Несколько часов спустя Фанни-Элиза сидела с Ренатой на скамейке в саду. Рената читала ей вслух плохой французский роман. Вдруг Фанни-Элиза прервала чтение и, откинув назад голову, меланхолически произнесла:

– И в такой жалкой среде я вынуждена существовать! Фрейлейн Рената, я знаю, что вы мне сочувствуете, будем друзьями! Я буду вас защищать.

Она схватила руку Ренаты и элегическим тоном начала пространно описывать ей, каков должен быть человек, с которым она соединит свою жизнь.

Вечером состоялась помолвка Фанни-Элизы с Горовицем. Ренате прислали ужин в ее комнату. В половине десятого все уже разошлись спать. Когда Рената хотела зажечь газ, то заметила, что предусмотрительная хозяйка отвинтила рожок. Ни лампы, ни свечи у нее не было, и она должна была сидеть в потемках. Она открыла окно и вдыхала теплый летний воздух. Кричали кузнечики, квакали лягушки; черная линия невысоких гор мягко вырисовывалась на слабо освещенном небе.

Кто-то близко подошел к ее коленям, так что платье зашуршало. Это был верный Ангелус. Из-за него Ренате пришлось выдержать в первое время немалую борьбу, так как, по мнению госпожи Замасса, компаньонке вовсе не подобало иметь собаку. И теперь Ангелуса притесняли, и он должен был большую часть дня сидеть в комнате. Но он принимал свою участь спокойно и с достоинством. Пес подошел к своей госпоже, будто прося ее, наконец лечь спать. Рената взяла его обеими руками за голову и прошептала: «Славный мой пес, что-то будет дальше с нами обоими!»

Она прижалась щекой к голове Ангелуса; умные карие глаза собаки благодарно и преданно блестели в темноте.

Был необыкновенно жаркий вечер. Рената гуляла с двумя девицами по берегу реки. Гретхен предложила идти купаться. Рената колебалась, говоря, что скоро совсем стемнеет, но девушка, горячо обнимая и целуя ее, продолжала настаивать. Ренату пугала чувственность этого молодого существа.

– На реке так страшно вечером, – сказала она.

– Но ведь сегодня мы свободны, фрейлейн Рената! Старики возвратятся только с ночным поездом. Ну пожалуйста, пойдемте купаться!

Фанни-Элиза спустилась с холма, где рвала цветы. Ей тоже понравилась затея Гретхен. Рената хотела вернуться домой и взять купальные костюмы. Но Гретхен и слышать не хотела.

– Пока мы будем ходить туда и назад, станет совсем темно. Мы будем купаться без костюмов! – возбужденно кричала она. – И вы посмотрите, такое ли у меня красивое тело, как у Евы на вашей картинке, фрейлейн Рената. В купальне нас никто не увидит. Фанни-Элиза, представь, мы будем купаться ночью и без костюмов! О, как душно!

Это было действительно нечто новое, непривычное, и Фанни-Элиза согласилась. Рената молча последовала за ними. Фанни-Элиза рассказывала своим вибрирующим голосом, как однажды цыганка предсказала ей, что она утонет, купаясь в море. Конечно, это была ложь.

Кругом не было ни души. Только вдали по дороге шел крестьянин с лохматой собакой, силуэт которой напоминал какое-то сказочное чудовище.

Гретхен разделась с лихорадочной поспешностью и вскоре стояла голая на теплом песке. Фанни-Элиза раздевалась медленно. С тем же мечтательным видом могла она намазывать маслом хлеб. Гретхен, улыбаясь, раскачивалась и разводила руками, точно танцовщица. Фанни-Элиза, раздевшись, легла на траву. У нее было более красивое тело, но фигура Гретхен обладала прелестью чего-то незаконченного и детской плавностью линий.

– Ах, как чудно! – восхищалась Гретхен.

– А вы боитесь воды, фрейлейн Фукс? – насмешливо спросила Фанни-Элиза.

Рената покраснела и начала раздеваться.

– Если бы нас увидел теперь какой-нибудь мужчина, – прошептала Гретхен, – например, твой жених, Фанни-Элиза…