Свободная любовь

– Не говори глупостей, малютка, – с досадой сказала Фанни-Элиза и величественно стала спускаться по лестнице в воду. Гретхен последовала за сестрой.

На небе уже появились звезды, и поднималась луна.

– О, фрейлейн Рената! – с восторгом воскликнула вдруг Гретхен, глядя на Ренату, которая, отвернув лицо, неподвижно стояла на берегу. Ее восхитительное тело было точно из белого мрамора, и все линии его были таинственны и прекрасны. Фанни-Элиза стояла на лестнице и мрачно смотрела на Ренату.

Никогда не испытанная страстная жажда свободы овладела Ренатой, жажда блеска, власти, богатства, триумфов, жажда жизни. Ей казалось, как будто вместе с одеждой она сбросила с себя все цепи, все узы прошлого. Сердце ее усиленно билось, она закрыла глаза, как бы для того, чтобы защититься от роившихся вокруг видений.

В ту минуту как Рената вошла по колено в реку, Гретхен громко вскрикнула, спряталась до самого подбородка в воду и устремила полные ужаса глаза в угол, где осторожно отодвинулась доска и в отверстии показалось лицо, при виде которого Рената вздрогнула, точно охваченная ледяным дуновением. Несмотря на темноту, она узнала Петера Граумана.

Глава 14

«Милая Ирена! Не могу выразить, как меня обрадовало ваше письмо, хотя в нем всего несколько строчек. Маленькая керосинка, о которой вы спрашиваете, стоит в шкафу на верхней полке. В последнее время я уже не варила на ней, потому что это слишком хлопотно. Не стоит тратить так много труда из-за пяти минут еды. Вы спрашиваете, как мне живется. У меня не хватает духу рассказать вам всю правду. Я веду ужасное существование. Единственное милое существо, которое у меня есть, это моя собака. Я разговариваю с ней, и она понимает меня! Будь что будет, но оставаться здесь я не могу. Я имею привычку не запирать на ночь свою комнату. Позавчера просыпаюсь – была лунная ночь – перед моей кроватью стоит господин Замасса и лепечет какой-то жалкий вздор. Я чуть не умерла от страха и от злости; к тому же прежде всего я должна была успокоить собаку, которая хотя и не лаяла (как она умна!), но приняла очень угрожающий вид. Жена его глупа и вульгарна; она всячески старается заставить меня уйти, но прямо отказать не решается из уважения к той особе, которая меня рекомендовала. Мне кажется, им больше всего не нравится то, что я молчалива; им хотелось бы иметь веселую компаньонку. Девушки, к которым меня взяли, испорченные создания и вдобавок ненавидят меня. Я продала немногие из остававшихся у меня драгоценных вещей и берегу эти деньги на черный день; но что будет, когда кончатся и они, я не могу себе представить. Ни одна порядочная девушка не вынесла бы долго того, что выношу я. Здесь нет ни одного человека, которому можно было бы подать руку и не пожалеть об этом. Милая Ирена, вы, конечно, слышали, что люди болтают обо мне и Гудштикере, поэтому и письмо ваше так холодно. Но это клевета. Мы были только друзьями, и ничего больше. Я говорю это вовсе не для того, чтобы вы меня защищали, мне только хочется, чтобы вы знали правду и верили мне. Я забыла у вас в мастерской свои желтые летние башмаки, пришлите мне их, пожалуйста.

Преданная вамРената».

«Уважаемая фрейлейн Фукс!

Я получила ваше письмо и очень сожалею, что вам не посчастливилось с местом. Керосинку я нашла, башмаки отправила сегодня по вашему адресу. Что касается последнего пункта вашего письма, то, извините, я не могу этому поверить. Мне странно, что вы отрицаете то, что очевидно. Доказательства слишком красноречивы, даже если бы Гудштикер не проводил у вас половину ночей. Простите, что я говорю так откровенно, но вы сами этого хотели. Вы должны крепко взять себя в руки, иначе с вами будет плохо. Все говорят о вас дурно. Так жить нельзя. Желаю вам всего лучшего.

Ирена Пунчу».

Прочитав письмо, Рената долго еще держала его в руках. Незаметно подкравшаяся Фанни-Элиза насмешливо спросила:

– Вы получили объяснение в любви?

Губы Ренаты судорожно передернулись, как будто она ощутила горечь во рту. Она выдернула из-за пояса сорванную утром розу и бросила ее на землю, а проходя назад по дорожке, растоптала ее.

– Гроза приближается! – крикнула из окна виллы Гретхен.

Служанка побежала снимать висевшее на заборе белье. Над лесом сверкнула фиолетовая молния, листья зашумели; мимо ворот сада проехал тяжело нагруженный сеном воз, наверху которого сидела крестьянка.

Следя глазами за уезжавшим возом, Рената вдруг увидела за углом изгороди Петера Граумана, который с изысканной вежливостью махал широкополой шляпой. Она испугалась, потому что явившееся тогда в отверстии купальни лицо начала уже считать плодом своей фантазии. Но сейчас Грауман действительно стоял здесь, со своей козлиной бородкой и серьезным лицом. Почти помимо своей воли Рената подошла ближе.

– Я бесконечно счастлив приветствовать вас здесь. – И Грауман протянул ей через забор руку.

– Как вы сюда попали? – почти беззвучно произнесла Рената.

– У меня есть брат, который морфием, абсентом и любовью довел себя до ужасного состояния, и я привез его сюда к доктору Будгеру, своему приятелю. Смотрите, отсюда видна крыша его заведения и несколько окон с решетками. Как вы поживаете, фрейлейн?

– Очень скверно.

– Вот как! Это только доказывает, что вы не умеете пользоваться капиталом, находящимся в вашем распоряжении.

– Что вы хотите этим сказать? – недоверчиво спросила Рената.

– Если вы мне позволите быть откровенным…

– Вы сами должны знать, что можно говорить и чего нельзя.

– Я узнал несколько дней тому назад, что вы здесь, и узнал также, на что вы тратите свою молодость. – Грауман подошел вплотную к решетке и продолжал хриплым голосом: – Я вам сейчас скажу, что я подразумеваю под капиталом. Я подразумеваю ваше великолепное тело, которым вы пренебрегаете. Как вы думаете, каково ваше назначение в мире? Впрочем, откуда вы можете это знать, вы, до краев перегруженная отжившими добродетелями! Будь они прокляты, все эти поэты и прозаики, мелющие вздор о достоинстве женщины, чтобы не потерять своих читателей, которым делается дурно, когда попадается слово «гетера», за исключением случаев, когда того требует рифма. Тысячами языков следовало бы предать их анафеме, но у меня только один, и к тому же сейчас будет гроза. Помните же: не слушайте ни ханжей, ни свободных мыслителей, ни романтических мечтателей и не думайте, что вы несчастны. Вы – счастливейшая из всех, если только, конечно, у вас хватит мужества стать хозяйкой своего счастья. Если вы захотите, высший свет будет принадлежать вам, будет лежать у ваших ног. Такая женщина, как вы, – это Наполеон, Александр Македонский, вы – властительница мира. Поверьте мне, я ваш истинный друг, и то, что я говорю, я говорю от чистого сердца. Станьте знаменитой куртизанкой, отбросьте жалкие предрассудки, приковывающие вас к этому тесному кругу. Однако начинается дождь. Мы еще поговорим с вами. Прощайте!

И Петер Грауман мелкими шажками побежал по улице и растаял как видение в белой пыли, поднятой налетевшим вихрем.

Рената опомнилась, только когда крупные капли дождя стали падать ей на голову.

Когда господин Замасса возвратился с семичасовым поездом из города, гроза была еще в полном разгаре. Он привез с собой двух молодых людей, асессора и архитектора, племянников своего будущего зятя. Они очень мало говорили и все время не сводили глаз с Ренаты, с робким восхищением прислушиваясь к каждому ее слову. Фрау Замасса заметила это и едва сдерживала свою злость. Но скудные знаки внимания молодых людей напомнили Ренате прошлое, и лицо ее прояснилось. Фрау Замасса резким тоном приказала ей идти на кухню и распорядиться относительно ужина. Рената встала и вышла из комнаты. Проходя по узкому коридору, она услышала, что кто-то шепотом зовет ее. В дверях стоял господин Замасса и делал ей таинственные знаки. Вид у него был торжественный, и, когда Рената вошла в комнату, он неслышно запер дверь на замок, вытащил из кармана небольшую бархатную коробочку и, хихикая, открыл ее. Он громко фыркнул от удовольствия, видя, с каким восхищением Рената смотрит на великолепную бриллиантовую брошку. Рената страстно любила бриллианты, и теперь она невольно закрыла глаза и с улыбкой спросила, не понимая всей этой таинственности:

– Это, наверное, для фрейлейн Фанни-Элизы?

Господин Замасса продолжал хихикать, потом, приблизив губы к уху Ренаты, прошептал:

– Нет, это для вас, моя красавица.

– Для меня?

– Да, конечно, для вас, если вы захотите быть доброй. Фанни-Элиза тоже получит подарок, но только завтра.

– Не принести ли вам стакан воды? – холодно спросила Рената.

– Ну, моя цыпочка, не делай вид, как будто ты никогда не имела близости с мужчиной!

У Ренаты зашумело в ушах, голова ее горела.

– Негодяй! – сказала она. – Ваше счастье, что у меня нет под рукой ножа.

И она обвела комнату таким диким взглядом, что господин Замасса поспешно захлопнул свою коробочку и опасливо отклонил голову, как бы боясь, что Рената бросит в него камнем.

Тяжело дыша, вышла Рената из комнаты, и, когда возвратилась к остальным, он почти одновременно вошел в другую дверь.

– Вот, дочь моя, свадебный подарок твоего отца, – с пафосом произнес он, бросая ядовитый и угрожающий взгляд на Ренату.

Фанни-Элиза театрально упала к нему в объятия. Явилась из своего убежища и Гретхен, так как гроза уже прошла, и позеленела, увидев прелестную брошку. От зависти и досады на глазах ее выступили слезы, и дрожащими губами она проговорила:

– Если бы я получила что-нибудь подобное, то целый день, не переставая, целовала бы папу и маму.

Это всех рассмешило. Фанни-Элиза положила коробочку на подзеркальник, и так как молодые люди настоятельно просили ее сыграть что-нибудь, то она с усталым видом села за рояль и заиграла Шопена. Игра Фанни-Элизы была ученическая, да и то не вполне безупречная. Когда она закончила, со всех сторон послышались одобрительные восклицания, в ответ на что она только скромно вздохнула. Потом все ушли на веранду, и Рената осталась одна. Внимательные взгляды молодого архитектора немного подняли ей настроение. Но все же в душе царили печаль и сомнения. Она подошла к роялю, машинально коснулась клавишей и почти бессознательно начала играть ту же балладу, которую только что исполнила Фанни-Элиза. Музыка удивительно подходила к ее настроению; ей казалось, что в ее душе пронеслась буря, а теперь все было спокойно и полно ожидания. В комнату вошли на цыпочках архитектор и асессор, за ними остальные. Лицо Гретхен сияло торжеством, как будто она одержала победу над сестрой, фрау Замасса задыхалась от злости; у мужа ее был такой вид, словно он выпил бутылку уксуса. Фанни-Элиза, бледная как смерть, стояла около портьеры и дергала за шнурок. С этой минуты не было на свете существа, которое бы она ненавидела пламеннее, чем Ренату.

Когда Рената закончила, асессор не мог удержаться от восторженных рукоплесканий. Архитектор был так очарован, что даже раскрыл рот, что придало ему комический вид. Вошла горничная накрывать стол, и все общество снова удалилось на веранду. Семейство Замасса вело себя так, как будто вместо Ренаты было пустое место.

Ей не хотелось есть, не хотелось оставаться среди этих людей; она незаметно ушла в свою комнату, позвала Ангелуса, который в последнее время начал выказывать явные признаки меланхолии, и отправилась гулять.

Небо снова было ясным, луга сверкали яркою зеленью, и дождевые капли ритмично падали с листьев. Ангелус катался по траве, с оглушительным лаем гонялся за мухами и вихрем носился взад и вперед по дороге. На лавочке у сельского трактира сидел за кружкой пива Грауман. Увидев его, Рената пожалела, что выбрала из всех дорог именно эту.

– Как хорошо, что мы опять встретились, фрейлейн, – сказал Грауман, подходя к ней.

– Это чистая случайность, – вспыхнув, заметила Рената.

– Я очень благодарен этой случайности. А, эта бестия Ангелус все еще у вас! Вы мне позволите пройтись вместе с вами? Продолжим наш разговор. Итак, предположим, что я ценой вашей ложной добродетели предложил бы вам богатство, власть, славу, одним словом, все, чего вы только могли бы пожелать, – стали ли бы вы хоть одну минуту размышлять о том, что вам делать?