Полигон непуганных бомжей

– А, ну если серьезно… – рот продолжал изображать сумасшедшую улыбку. – Да вон он, у вагончика, – и правая рука верзилы в черной перчатке вытянулась, указывая на полного мужчину.

Толстяк стоял к ним спиной, глядя в сторону забора, огораживающего полигон. Серый расстегнутый плащ на нем постоянно шевелился…

– А-а-а, вижу, – кивнул Роман, не торопясь отходить от верзилы. Распиравшее его любопытство не давало покоя, и, не удержавшись, он задал вопрос, который давно вертелся у него на кончике языка:

– Скажи, а почему его Прокурором кличут?

– Да по кочану, – вдруг посуровел бомж и, немного помолчав, со знанием дела изрек: – Это не кликуха. Он действительно из бывших… Ну, может, свободы захотелось… А может, запахов природы… Кто его знает? Так бывает: заклинит – и сразу все в голове переворачивается…

Довольный своей философской тирадой, бомж разулыбался беззубым ртом и добавил:

– В общем, припекло, видать, мужику, вот и пошел бродяжничать…

– М-да, я уже заметил, – шофер покосился в сторону двух бомжей, загружающих алюминиевые банки в мешок, – слишком много тут вас таких, любящих природу…

– А чему ты удивляешься? Девяностые сыграли свою роль. Нас стало миллионы…

Роман обернулся к мусорной горе, где недавно дал деньги мальчишке, и с сожалением произнес:

– Ну да… Детей только жалко… не понимают они вашей свободы…

– А чего их жалеть? – бомж удивленно округлил глаза. – Многие из них тут и рожденные, школы в глаза не видели, зато работу по потрошению мусора уже хорошо освоили…

– Это я тоже заметил…

– Ха! Для нас они ценные кадры, если что, еще и попрошайничать виртуозно умеют…

Бомж глянул в сторону Прокурора, который все так же продолжал стоять спиной, и махнул рукой.

– Ладно, парень, ты давай иди, а то Николаич увидит – ругаться будет…

Роман зашагал к толстяку, наблюдая, как тот, почувствовав приближение чужака, неторопливо поворачивается к нему всем своим грузным телом. Спокойный чуть насмешливый взгляд, пронзающий насквозь, устремился навстречу. Левая рука толстяка поднялась и медленно поползла по его круглой голове с короткой стрижкой. Серебристые волосы, сверкнув сединой, слегка взъерошились, но тут же упрямо легли на свое место. Роман отметил, что строгие черные брюки его имели какой-то странный отблеск, скорее всего, это было отражение от начищенных коричневых ботинок.

Толстяк с любопытством рассматривал подходящего к нему человека, улыбаясь иронично и немного настороженно.

– Добрый вечер, – приветствовал его Роман, – вы, как я понял, и есть Николаич?

Он не смог произнести слово «прокурор», чувствуя себя здесь случайным гостем, зашедшим по делу.

Толстяк не торопился отвечать. Прищурившись, он критически смотрел на водилу, молча изучая его.

– Меня зовут Романом, я… – немного смущенный таким приемом, начал тот.

– Можешь не говорить… Я видел три КАМАЗа… Мне доложили о вашей ссоре с охраной… Да, с разгрузкой у вас будут проблемы…

Толстяк говорил медленно и спокойно, как будто он давно уже в курсе проблем с КАМАЗами и ему это совсем не интересно.

– Что, молодой человек, город сделаем чище, а полигон заполним смрадом?

Его маленькие круглые глазки сощурились, собрав множество морщин лучиками вокруг глаз. Затем круглое лицо неожиданно изменилось, расправилось, и в глубине зрачков засветились хитрые огоньки.

– Наверно, – машинально ответил Роман.

– Что-то я тебя здесь раньше не видел. Новенький?

Он засунул руки в карманы плаща, продолжая изучающе смотреть на Романа.

– Да нет. Просто не люблю выходить из машины при разгрузке.

– И все же вышел…

– Появилась проблема… Без трактора не могу подняться…

– Соглашусь с тобой. Тем более что уже вечер. Тракторист за какой-то гайкой поехал в город. Будет только завтра… А что так припозднились?

– Так вышло. Супермаркет дожидался, пока просрочку взвесят, документы оформят…

Толстяк вдруг добродушно заулыбался и, глянув на толпу бомжей, копавшихся в куче мусора, кивнул в их сторону.

– Понятно. Значит, сегодня для них будет пир…

– Я не против, но мне надо освободить машины и как-то выехать. Дорога хреновая… – Роман твердо смотрел в глаза собеседнику. – Сами понимаете, я штрафов не хочу…

– Не беспокойся, штрафов не будет.

Прокурор вновь пригладил волосы на затылке и посмотрел на бомжей.

– Значит, так. Разгружайте машины там, где стоите. Ребятки подойдут и все очистят. А вы спокойно уедете…

Кивнул в сторону толпящихся обитателей свалки и с сожалением добавил:

– Народец здешний, конечно, туповат, но, чтоб машины разгрузить, много ума не надо. Не эти, так другие, сейчас в них дефицита нет. Эх! Если бы они понимали, что мусор – это Клондайк, они бы так паршиво не жили.

Скосив глаза на ограду свалки, что-то невнятно пробормотал и махнул рукой, как бы завершая разговор:

– Что тут говорить… Это понимание только для здравомыслящих, но, увы, таких здесь нет… А эти… Уж слишком много пьют… Поковыряются в кучах… что-то надыбают, сдадут – и рады… и снова пьют…

Небо быстро затягивалось черными тучами. Ветер злился, подхватывал пластиковые бутылки и швырял их в разные стороны. Поднятая в воздух бумага кружилась хороводом…

Вместе с тучами пришла темнота, и люди, копошившиеся на вонючих кучах, постепенно сливались с нею и становились черными шевелящимися пятнами…

Толстяк поднял голову к небу и что-то долго разглядывал там. Затем поежился, скрестил руки на груди и буркнул себе под нос:

– Вот так всегда: и свою работу толком не сделали, и вас черт принес с проблемами…

Повернувшись к долговязому, подумал и крикнул:

– Ладья! Людей побереги, – он махнул рукой в сторону светящихся фарами КАМАЗов, – видишь, еще работа будет… Пусть немного передохнут…