От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое

Почетный член Британской академии. Лауреат Нобелевской премии по литературе за «Историю Второй мировой войны». По опросу ВВС назван величайшим британцем в истории.

Медлительный, грузный, с сигарой во рту. Его жест – два пальца правой чуть приподнятой руки, раздвинутые в виде латинской буквы V – victory – «победа» – неизменно вызывал овации.

Министром иностранных дел (и будущим премьером) состоял многоопытный Энтони Иден. Много лет имевший с ним дело Громыко вспоминал: «Если иметь в виду людей интеллигентных, склонных поговорить, а то и поспорить по вопросам политики или отведать вместе с заморским гостем знаменитое виски, то я бы сказал, что Энтони Иден являлся типичным англичанином. Более того, я назвал бы его живым эталоном подданного Британской империи».

В Лондоне сознавали, что без американских денег и оружия британская армия была бы бессильна против Германии. При этом выяснилась одна немаловажная деталь. Как выразился один американский государственный деятель, «Америка – приходящая держава, Британия – уходящая». Английские официальные лица на переговорах оказывались в положении скромного просителя.

Трумэн переживал за британцев: «Страна использовала свои ресурсы в неограниченном количестве, доверяя американским партнерам, надеясь, что они окажут помощь в восстановлении мирной жизни после войны. Большинство иностранных инвестиций и фондов были потрачены на военные нужды. Значительная часть британского флота была потеряна. Экспортная торговля сократилась почти на

/

по сравнению с довоенным временем. Запасы продовольствия и импортного сырья приблизились к критическому уровню. Для восстановления промышленности, ремонта железных и автомобильных дорог, для увеличения объемов экспорта было необходимо значительное количество сырья и различного оборудования».

Еще недавно Британия была всемирным банкиром. Теперь она задолжала иностранным кредиторам, прежде всего – американским, более 40 млрд долл. В конце войны Франклин Рузвельт – полушутя-полусерьезно – предложит «унаследовать Британскую империю после разорившихся владельцев».

В каком-то смысле, это и произошло. Для американцев, которые уже активно искали места для базирования своих вооруженных сил по всему земному шару, наиболее удобным местом выглядела именно Британская империя, над которой все еще никогда не заходило солнце. Вашингтон получил доступ для своих кораблей в британские морские порты, а потом и для самолётов в аэропорты. Именно это придало американской военной мощи глобальное измерение.

Отношения между США и Великобританией оказались омрачены и тем, что Рузвельт, подняв на щит идею защиты свободы от порабощающей фашистской тирании, намекал на необходимость предоставить эту свободу и народам, находящимся под колониальным гнетом (на предоставление гражданских прав собственному негритянскому населению США не замахивались). Однажды, когда Рузвельт предложил Лондону вернуть Гонконг Китаю в качестве жеста доброй воли и подумать о независимости Индии, Черчилль взорвался и заявил:

– На американский Юг следует направить группу международных наблюдателей.

Лозунгом Черчилля стал: «Руки прочь от Британской империи!» Громыко вспоминал, как попытался обсуждать с ним проблемы Азии и Африки: «Его лицо, внешне спокойное, вдруг сделалось непроницаемым, а взгляд в общем неодобрительным, едва оказалась затронута эта тема. Впечатление было такое, будто я пытался проникнуть в его личные апартаменты, причем без разрешения».

Но сохранять империю становилось все сложнее. В глазах очень многих ее подданных в колониях и доминионах Британия теряла престиж. Экономические основания империи были подточены. Союзники-доминионы, особенно Австралия, обращались за поддержкой к тем же Соединенным Штатам. Все большему количеству британцев – особенно социалистам и другим людям левых взглядов, хотя точно не Черчиллю и его команде – было не до империи.

Цепляясь за ускользавшее могущество и начинавшую рассыпаться империю, британская элита сделала выбор в пользу своей традиционной многовековой политики – создания противовесов доминирующей державе Европы, которой теперь явно стал СССР.

Британская разведка уже разворачивала свои возможности в сторону Советского Союза. Ким Филби, лидер легендарной кембриджской пятерки советских разведчиков, писал: «Задолго до окончания войны с Германией руководство СИС стало обращать свои мысли к будущему противнику. В период между двумя мировыми войнами большая часть ресурсов службы расходовалась на операции по проникновению в Советский Союз и на защиту Англии от того, что обобщенно именовалось „большевизмом“. Когда поражение стран „оси“ стало неминуемым, мысли СИС вернулись в старое, привычное русло. Скромное начало было положено созданием небольшой Девятой секции для изучения старых дел о Советском Союзе и о деятельности коммунистов».

Это стало быстро растущим подразделением контрразведки, которое начало вбирать в себя многие другие. Филби было поручено подсидеть непосредственного начальника, чтобы возглавить работу на советском направлении. Ему это блестяще удалось. Именно Филби поручалось «собирать и оценивать информацию о разведывательной деятельности Советского Союза и работе коммунистов во всех частях света за пределами британской территории. Мне также вменялось в обязанность поддерживать тесную связь с МИ-5 для осуществления взаимного обмена информацией по этим вопросам».

Штаб-квартира компартии Великобритании на Кинг-стрит была поставлена на прослушку. «Результатом был приятный парадокс. Микрофоны неуклонно свидетельствовали о том, что Коммунистическая партия Великобритании отдавала все силы, чтобы помочь стране выиграть войну. Так, что даже Джеймс Моррисон, который жаждал крови коммунистов, не мог найти законных средств, чтобы запретить деятельность партии».

Великобритания уже не надеялась одержать победу в той шахматной партии, которая стояла на доске к концу войны. Поэтому Черчилль делал все, что от него зависело, чтобы перевернуть доску. Он сделает свой выбор. Он с Америкой, партнером тяжелым, но могущественным. И против той силы, которая на глазах становилась доминирующей на европейском континенте – Советского Союза.

Не располагая самостоятельными возможностями для сдерживания СССР, Лондон приложил все усилия к тому, чтобы вовлечь в антисоветские планы Соединенные Штаты, которые при президенте Трумэне готовы были сыграть в эту игру во имя обеспечения американского глобального лидерства.

Внешне все оставалось чинно. 11 мая Сталин получил телеграмму от короля Великобритании Георга VII: «Наконец, после столь многих лет доблестных усилий и героических жертв, Объединенные Силы Союзных наций окончательно и безвозвратно ниспровергли отвратительную власть гитлеровской Германии. Этим наши армии принесли освобождение замученным народам всей Европы. В течение этих лет борьбы наши два народа создали новую дружбу, которая была практически закреплена англо-советским Договором о союзе и послевоенном сотрудничестве, подписанным в июне 1942 года. Я надеюсь, что за нашей дружбой военного времени последует еще более тесное понимание и сотрудничество между нашими двумя народами в последующие годы мира».

Советский лидер немедленно исполнил долг вежливости, направив ответ: «Сердечно благодарю Вас, Ваше Величество, и весь британский парод за дружественные поздравления и приветствия вооруженным силам и пародам Советского Союза по случаю окончательного разгрома гитлеровской Германии. Ценой величайших жертв советского и британского народов и народов союзных стран завоевана эта победа.

Кровью, совместно пролитой в жестокой борьбе против гитлеровских орд, скреплена дружба британского и советского народов. От имени советского парода я шлю Вам, Ваше Величество, британскому народу и вооруженным силам Великобритании горячие поздравления в дни нашей победы над Германией и выражаю уверенность в том, что союзные отношения между нашими странами, доказавшие всю свою прочность в годы войны, приведут к еще более тесному и плодотворному сотрудничеству в годы мирного развития на благо всех свободолюбивых народов».

Но за высокопарными словами британских лидеров скрывались совершенно иные мысли, замешанные на жесткой геополитике, откровенном цинизме и предательстве.

Не успели отзвучать победные салюты, как Черчилль ужасался: «Мир был в смятении. Основа связи – общая опасность, объединявшая великих союзников, – исчезла мгновенно. В моих глазах советская угроза уже заменила собой нацистского врага. Но объединения, направленного против нее, не существовало».

Британский премьер 12 мая писал Трумэну: «Я всегда стремился к дружбе с Россией (!), но, так же как и у Вас, у меня вызывает глубокую тревогу неправильное истолкование русскими ялтинских решений, их позиция в отношении Польши, их подавляющее влияние на Балканах, исключая Грецию, трудности, чинимые ими в вопросе о Вене, сочетание русской мощи и территорий, находящихся под их контролем или оккупацией, с коммунистическими методами в столь многих других странах, а самое главное – их способность сохранить на фронте в течение длительного времени весьма крупные армии… Железный занавес опускается над их фронтом… Тем временем внимание наших народов будет отвлечено навязыванием сурового обращения с Германией, которая разорена и повержена, и в весьма скором времени перед русскими откроется дорога для продвижения, если им это будет угодно, к водам Северного моря и Атлантического океана».

Выступая по радио 13 мая, Черчилль призвал англичан проявлять бдительность. «Будет мало пользы от наказания гитлеровцев за их преступления, если не восторжествует закон и справедливость и если на место немецких захватчиков придут тоталитарные или полицейские режимы». Но не стал пока публично называть нового главного врага. Начальник британского генштаба Алан Брук в тот день написал о Черчилле: «У меня создалось впечатление, что он уже стремится к новой войне! Даже если это означает войну с Россией!» Так и было.

Неладное почувствовал и посол Советского Союза в Великобритании Гусев, который 18 мая встречался с Черчиллем в неформальной обстановке и отправил в Москву отчет об их беседе.

«Во время приема в посольстве 16 мая госпожа Черчилль пригласила меня с женой к себе на квартиру на завтрак 18 мая. На завтраке были: Черчилль, госпожа Черчилль, Керр и я с женой. Госпожа Черчилль с восхищением рассказывала о своей поездке в СССР и произнесла краткую речь, в которой отметила большую заботу, проявленную советским правительством, всеми лицами в тех местах, где она была, а также и теми, кто ее сопровождал».

– Прошу передать мою глубокую благодарность советскому правительству и всем советским представителям, которые так много сделали для меня во время пребывания в Вашей стране, – рассыпалась в любезностях Клементина.

– Я очень рад, что ее визит в СССР был приятным и полезным. И Вы могли при этом ознакомиться, в каких трудных условиях живет советский народ во время войны. Обещаю Вам передать в Москву слова благодарности, – не уступал ей в любезности Гусев.

Во время завтрака прозвучали тосты за дружбу между народами, правительствами и руководителями двух стран, за совместную победу. Когда Клементина и супруга Гусева удалились в другую комнату, Черчилль приступил к делу.

– Сейчас я веду переписку с президентом Трумэном об очередной встрече глав трех правительств, где-то на территории Германии.

– Какое место в Германии имеется в виду? – поинтересовался советский посол.

– Нужно подыскать какой-либо небольшой городок, например Йену, где можно было бы обеспечить безопасность. Хорошо бы организовать встречу в середине июня. Трумэн в принципе согласен, но его предложение – конец июня. Как только мне удастся договориться с Трумэном о приблизительной дате встречи, я немедленно пошлю телеграмму маршалу Сталину. Впрочем, я не уверен, пожелает ли маршал Сталин встретиться.

Черчилль взял глубокомысленную паузу, затянувшись сигарой. И перешел к главному:

– Теперь, когда победа достигнута, перед союзниками возникло так много больших вопросов, что без личной встречи лидеров трех стран, лишь с помощью телеграмм, невозможно разрядить весьма напряженную обстановку. Я считаю положение весьма напряженным и потому придаю встрече трех исключительно важное значение. От этой встречи зависит будущее мира, будущее отношений между тремя странами. Одно из двух: или мы сможем договориться о дальнейшем сотрудничестве втроем, или англо-американский единый мир будет противостоять советскому миру. И сейчас трудно предвидеть возможные результаты, если события будут развиваться по второму пути.

Тут Черчилль резко повысил голос:

– У нас много претензий!

– Какие претензии Вы имеете в виду? – спросил Гусев.

Теперь премьер-министр говорил не только на повышенных тонах, но и крайне раздраженным тоном:

– Первое. Триест. Тито подкрался к Триесту и хочет завладеть им.

При этом Черчилль продемонстрировал руками на столе, как Тито подкрадывается к Триесту, обхватывая свою тарелку.

– Второе. Прага. Вы не пускаете наших представителей в Прагу. Нашему послу, аккредитованному при правительстве Бенеша, не разрешили въезд в Чехословакию, нашим самолетам не разрешают прилетать в Прагу… Третье. Вена. Вы не пускаете нас в Вену. Наши представители сейчас, после окончания войны, не могут ознакомиться на месте с тем, что им предлагают для расквартирования своих солдат в Вене… Вы создали австрийское правительство.

Гусев напомнил:

– Советское правительство не создавало правительства в Австрии, а лишь не препятствовало австрийцам создать правительство, которое могло бы оказать помощь в борьбе против немцев.

– Я не критикую австрийское правительство, – пояснил Черчилль. – Может быть, оно и неплохое, но создано оно сепаратно от союзников. Четвертое. Берлин. Вы не пускаете нас в Берлин. Вы хотите сделать Берлин своей исключительной зоной.

– Ваши утверждения не имеют основания, так как мы имеем соглашение о зонах оккупации и управлении «Большим Берлином», – заявил Гусев. Мог бы еще добавить, что британцы и американцы в те дни вообще занимали значительную часть советской зоны оккупации и никого туда не пускали.

Черчилль перешел к вопросу о Польше и заговорил с еще большим раздражением:

– Пятое. Польша. Польские дела все ухудшаются, и я не вижу пути к удовлетворительному решению.

Наш посол попытался дать свои разъяснения, но Черчилль не захотел его слушать, вновь заговорив о серьезности положения: