Линия жизни. Книга первая

Как это говорится: капля никотина убивает лошадь? Не знаю, не видел. Знаю только, что когда беднягу вскрыли – стенки желудка и кишечника были продырявлены насквозь…

Второй случай – из тех, что часто встречаются и на воле. Один из сидельцев умер во время личного свидания с женой, а, если точнее, умер прямо на ней – оторвавшийся тромб закупорил лёгочную артерию. Мгновенная смерть.

И третий случай – нелепый и жуткий.

Молодой парень. Попал на зону за убийство сожителя своей матери: пришёл из армии, а у мамы – личная жизнь бьёт ключом…

Сели – выпили – подрались. Дембель схватил деревянную табуретку и огрел нового папу по голове. Табуретка оказалась крепче черепной коробки: летальный исход – короткое следствие – суд – колония.

Он был очень хорошим парнем: спокойным, работящим. Играл на баяне задушевные русские песни. В отряде музыканта любили. Но однажды после ночной смены нашли повесившимся – прямо в цеху.

Уже после, обсуждая случившееся, вспоминали, что был парнишка задумчив, часто уходил в себя, а его кажущееся спокойствие, видимо, только маскировало душевные терзания. Не знаю, каковы были их отношения с матерью, могу только предполагать, что не нашла она нужных слов, чтобы поддержать сына…

* * *

Шёл последний год моего заключения.

В феврале я получил ещё одно печальное известие: повесилась вдова отца Анна – мать Толика и Валерки. Повесилась после своего дня рождения, оставив мальчишек круглыми сиротами. А ведь бабушке в то время уже перевалило на девятый десяток, и двух пацанов ей было просто не потянуть.

Настроение стало – гаже некуда: я понимал, что это событие коснётся напрямую и меня, но если б мы только могли предположить, каким эхом отзовётся оно много лет спустя!

Новость я узнал от начальника отряда лейтенанта Васина. Наш бывший – Вася Быков – был к тому времени назначен начальником колонии где-то на Севере.

Вскоре приехала на общее свидание бабушка. На неё было жалко смотреть: бабуля ещё больше высохла – по крайней мере, так мне казалось. Она рассказала, что Валерку и Толика забрал к себе младший брат Анны, Вася Чагин, который только-только женился и обзавёлся ребёночком. Вася был на год моложе меня, работал на Полевском заводе рабочим, сам еле сводил концы с концами, а тут ещё два новых рта. Я представил, какая это будет для него ноша…

Бабушка сказала, что детей Вася увёз в Полевской, а вот дом и хозяйство без моего согласия продать невозможно, так как я тоже являюсь наследником. Согласие тут же было оформлено начальником отряда и передано бабушке. Вскоре от неё пришло письмо, что всё продано, правда – переживала она – почти за бесценок: очень торопились. Мне стало спокойнее: теперь точно с голоду не помрут, до моего возвращения денег им должно хватить.

Потянулись последние месяцы заключения. За оставшееся время я старался заработать как можно больше. В отряде было заведено: если человек готовился к выходу на свободу, ему старались подкидывать более высокооплачиваемые операции. У нас в бригаде заработок и так был весьма приличный, но ребята решили, чтоб часть общего объёма я закрывал на себя.

И вот, наконец, тридцатое октября! По традиции заварили ведро чифира. Подошли кореша из других цехов: Игорь Иванюк – Хохол, Коля Козловский, Коля Мишунин и многие другие…

После обеда позвали на выход. На вахте произвели досмотр, чтоб чего не вынес. Бухгалтер выдал заработанные деньги, если не изменяет память, тысячу двести восемьдесят шесть рублей. Открылись по очереди несколько решётчатых дверей, и я оказался на воле.

Свердловск. Это сладкое слово «свобода». 30 октября 1969 года

Как оказалось, встречала меня одна лишь бабушка с совершенно мокрыми от слёз глазами. На душе стало одновременно радостно, тревожно и, чего уж скрывать, обидно – состояние какой-то оглушённости.

Внезапно заметил бегущего человека, в котором с радостью узнал Саню Костоусова. После освобождения он снова трудоустроился на кладбище и вот теперь, отпросившись с работы, спешил меня встретить.

Втроём мы дошли до остановки, усадили бабушку на троллейбус и, невзирая на её волнения и переживания, отправили к тёте Физе, а сами двинули к Максу – в их знаменитый дом на Ленина, 5.

Когда Макс, открыв двери, увидел нас – побагровел от стыда и начал объяснять, что просто забыл о дне моего освобождения. Саня заматерился.

Так как в конце октября на Урале уже довольно прохладно, а я был в одном костюме ещё тех, прошедших, времён, мне тут же подобрали какой-то полушубок, объяснив, что на сегодняшний день это – самый модный прикид, и мы ринулись в детский сад.

Дело в том, что пока Саня отбывал срок, его подруга Галка родила сына, который теперь уже ходил в ясельную группу. Забрав пацанчика, отвезли его на улицу Металлургов – к «деду с бабой», а сами, поймав такси, погнали на Уралмаш – там, на улице Победы, находилось ателье полуфабрикатов «Силуэт», котировавшееся достаточно высоко. В «Силуэте» подобрали два костюма: серый и светло-коричневый, рассчитались по прейскуранту и, накинув сверху, назначили готовность на следующий же день. Затем бегом ринулись в ближайший магазин.

В шестьдесят девятом году выбор продуктов был ещё довольно приличным, поэтому мы, быстро набрав всего, на что только глянул глаз, потопали к Сашке обмывать мой выход на свободу.

Саня в это время проживал уже на Эльмаше, у кинотеатра «Заря»: отец обеспечил его отличной однокомнатной квартирой с высокими потолками и большой кухней. Там нас ждала Галина, которая много знала обо мне со слов мужа, поэтому встреча и знакомство произошли очень радушно и непринуждённо.

Пока разбирали покупки, раздался звонок – пришёл Юра Волков из нашей колониальной конторы. Юра освободился следом за Костоусовым и тоже устроился работать на кладбище. В этот день он подменил Сашку: отпустил встречать меня, а, покончив с делами, вместе со своей подругой примчался на нашу ставшую постоянной явку.

Как провели время, рассказывать не буду. Было весело. Вспоминали наших корешей, пили за их и своё здоровье. Поздно вечером проводили Макса и улеглись спать. Наутро Юра с Саней отправились на работу, а я – на Посадскую, где теперь жили тётя Физа, дядя Ганя и Ляля со своим сыном Костей – плодом её недолгого замужества – и где ждала меня моя бабуля. В душе я понимал, каково ей сейчас: только-только встретила внука и тут же отпустила неизвестно с кем и куда! Приняли меня очень тепло.

После чая и непродолжительных расспросов мы с бабулей поехали в областной суд, где работала на разборе кассационных дел Вера Максимовна. Её муж уже несколько лет как перевёлся в Управление Свердловской железной дороги. Вера строго-настрого наказала бабушке, чтоб я, как только освобожусь, немедленно появился у неё в суде.

Окинув меня коротким взглядом, Вера Максимовна улыбнулась и начала расспрашивать о дальнейших планах. Естественно, я поделился всем: что твёрдо решил не возвращаться в Серов, а остаться в Свердловске, что собираюсь устраиваться на работу и поступать в институт. Умолчал лишь о том, что хотел бы как-то собрать семью.

Внимательно всё выслушав, она сказала:

– Владик, я знаю, что у тебя есть много денег, – по тем временам это была действительно огромная сумма. – Я завтра позвоню, ты съездишь, внесёшь первый взнос, тысячу двести рублей, и сразу въедешь в двухкомнатную кооперативную квартиру.

Я, конечно, не предполагал такого развития событий, да и в планах у меня ничего подобного не было, а – самое главное – не было уже тысячи двухсот рублей…

– Владик, ты меня понял? – спросила Вера Максимовна.

Я, выдержав для порядка небольшую паузу, ответил:

– Не могу я этого сделать. Я пять лет ничего в жизни не видел!

Вот так и закончилась наша первая после освобождения встреча, из которой я вынес следующее: в хороших делах Вера Максимовна всегда меня поддержит. И в скором времени это подтвердилось.

А пока я ушёл в загул, тем более что помощников в этом непростом деле было хоть отбавляй.

Время от времени вместе с братьями появлялись на Платине: навещали бабушку, да и местным не давали забыть о себе – отжигали так, что только шуба заворачивалась.

В один из таких приездов повстречал на станции, местном Бродвее, дядю Пашу Великанова, которого знал с самого детства, и который пёкся обо мне едва ли не больше, чем родной отец.

– Владик, – старик посмотрел на меня с укором, – ты же уже несколько раз был на Платине, почему же ни разу не зашёл ко мне?

В глазах его была такая тоска, что я растерялся и ничего не смог ответить. Было стыдно, ведь дядя Паша, даже зная все передряги, в которых мне пришлось побывать, продолжал любить меня.

Я глянул на часы: до прихода поезда оставались минуты. Мы обнялись, старик и молодой оболтус. Дядя Паша поцеловал меня в щёку и, торопясь, заговорил:

– Владик, я уже старый, но я жду тебя. Я покажу тебе такие залежи золота…– он пытливо глянул мне в лицо,– но остальное – за тобой…

Подошёл поезд, и я вскочил на подножку вагона…

Больше мы не виделись: вскоре дядя Паша умер, так и не успев раскрыть свою тайну…

В пятницу вечером к нам присоединился Боря Бриксман, и мы всей конторой зарулили в ресторан «Кедр». Это был один из самых популярных ресторанов в центре города, но поскольку музыканты «Кедра» являлись хорошими Бориными знакомыми, проблем со столиком не возникло. К тому же, ещё один из «коробейников», Володя Отмонаки, недавно освободился и работал здесь официантом.

Погуляли мы тогда знатно. Ребята-музыканты разделили с нами не только водку, но и наше хорошее настроение, а один из них даже выразил желание поучаствовать в моей судьбе – помочь устроиться на семьдесят девятый завод. Как говорится, всё зависело от полноты налитого стакана, а его энтузиазм подкреплялся видом батареи бутылок на нашем столике.

Когда я появился в отделе кадров номерного оборонного предприятия, то сразу понял, что мне здесь не рады, и в специалистах с такой биографией завод не нуждается.

Мой доброжелатель почесал лысину и назначил следующую встречу в ресторане, обещая к тому времени ещё что-нибудь придумать. Я сообразил, что данный процесс будет продолжаться до тех пор, пока у меня не кончатся деньги. Мой новый друг просто не полагал, что за свой недолгий век я повидал мошенников куда крупнее его.