Линия жизни. Книга первая

Постепенно на участок подтянулись Боря Максимовских и Гена Кириллов. Старожилов в бригаде осталось только двое: Юра Садыков, погоняло «Загадка», да Витя Шайда – Шмыгло.

Инстинкт половой не заменишь головой

Загадка, в миру известный как Юра Садыков, на пару со своим подельником разработали безотказную систему отъёма средств у похотливых граждан. Прихватив юную и привлекательную подружку, они приходили в ресторан, занимали столик, а затем линяли в заранее оговорённое место, оставив девушку в качестве наживки.

Богатый опыт по склеиванию состоятельных папиков, желательно иногородних, намётанный глаз в сочетании с молодостью и красотой быстро делали своё дело. После того, как «медовая ловушка» срабатывала, дело оставалось за малым. Инстинкт половой не заменишь головой, к тому же весьма нетрезвой. Девочка эскортировала ухажёра к себе домой, но – вот беда – по пути кавалер получал в глаз и расставался с деньгами и ценными вещами, а дама, схлопотав коленом под зад, с визгом убегала звать на помощь милицию.

Любитель клубнички, если он был командированный да к тому же семейный, шума не поднимал, в милицию не обращался, боясь огласки на работе и скандала дома, поэтому поймать троицу не могли достаточно долго: заявителей было ничтожно мало. Опять же и работали они в разных ресторанах, в разных частях города. Тем не менее, поймали. И воткнули Юрке восемь лет.

Но пострадали не только преступники. Потерпевшие заявители и рады были бы всё отмотать назад, да поздно: девочка-то оказалась несовершеннолетней. А это тянуло на попытку совращения малолетки, что в Советском Союзе не поощрялось. Наоборот – садили нещадно. А могли пришить и попытку изнасилования. Так что нахлебались потерпевшие – по самое «не могу», мало не показалось: и огласка по месту работы, и скандалы в семье – всё по полной программе.

Сочувствия к ним я не испытываю.

Сам Юра был из крепкой трудовой семьи. Один из его братьев работал на Свердловском заводе ЖБИ начальником цеха – туда Юрка после освобождения и трудоустроился. Второй брат служил телохранителем министра внутренних дел Щёлокова. Причём, не рядовым, а в звании не ниже майорского. Как-то раз он сопровождал Щёлокова во время посещения нашей образцово-показательной колонии. Юрке организовали встречу с братом в кабинете начальника оперативного отдела. Тем не менее и при таких связях отбыл он свой срок полностью! Что, не мог брат его отмазать? Видимо, не мог. Или не захотел: не то воспитание!

Парад мертвецов

Став бугром, я получил довольно существенные привилегии. Наш участок был очень ответственным: резерва машин не имелось, и, если какая-либо из них по причине поломки простаивала, это могло привести к срыву планового задания всего цеха. Так как цех работал в две смены, ремонтные работы проводились в третью, ночную. Поэтому рабочий день у меня был ненормированный, и я получил пропуск, который давал мне право в любое время суток проходить из рабочей зоны в жилую, и обратно.

Теперь по утрам после подъёма я уходил в рабочую зону, пробегал по площадке между нашим и механическим цехом дистанцию в три километра, работал на турнике и несколько раундов боксировал с подушкой. Затем – холодный душ, и я готов к трудовому дню. Позже ко мне присоединился Лёва Петров.

На развод больше не ходил.

Развод проходил утром и днём – перед второй сменой. По утрам на разводе обычно присутствовал начальник колонии подполковник Маленкович, все начальники отрядов и работники, осуществлявшие надзор и воспитание контингента – как на торжественной линейке в пионерлагере. Однажды произошёл случай, о котором не могу не вспомнить.

* * *

Изначально все корпуса колонии были деревянными. Первым кирпичным зданием стала школа, затем построили и жилой корпус. Отопление тогда сделали по временной схеме, поэтому летом шестьдесят пятого было принято решение провести капитальную теплотрассу. Объект разбили на участки, которые распределили между отрядами, и каждый отряд под руководством своего завхоза (завхоз – вторая величина после начальника отряда – назначался из среды авторитетных зэков) должен был после рабочего дня – в качестве общественной нагрузки – вручную прокопать свой участок траншеи.

Когда приступили к работам, оказалось, что трасса проходит по старым, ещё дореволюционным захоронениям. На отвалы траншеи полетели полусгнившие гробы и всё, что в них ещё сохранилось. Поскольку длина траншеи была довольно приличной, то и количество потревоженных могил – немаленьким.

И вот утром на разводе нарядчики принимают доклады бугров. После окончания докладов зэки, повернув головы в сторону нарядчиков и работников администрации колонии во главе с подполковником Маленковичем, вдруг начинают дико ржать. На лицах администрации – радуга чувств: вопрос, замешательство, недоумение, возмущение, сомнение, раздумье. В поисках ответа они начинают вертеть головами по сторонам и обнаруживают картину маслом: на отмостке школы по шеренге выставлены черепа – какой-то юморист собрал их из могил, разрушенных нами в результате общественно-полезного труда, и выложил рядком.

Надо было видеть реакцию начальника колонии: как он брызгал слюной и топал ногами! Опричники кинулись собирать черепа и стаскивать их за школу – к больничке.

С юмором у зэков, надо отметить, всё в порядке, правда, временами юмор этот бывает чёрным, так ведь и жизнь – не сахар. Но этот эпизод, конечно, был кощунством. И вина за него лежит полностью на администрации колонии, ведь могилы вскрывались не один день, все всё знали и видели, но мер не приняли.

Интересно, что было бы, если б наши – не подберу достойного слова – радетели, что ли, предлагавшие к Чемпионату Мира по футболу- 2018 снести ИТУ№2, осуществили свою задумку? Ведь то, что было раскопано нами – лишь малая толика. Большая часть кладбища осталась под дорогами и цехами. Представляю, какой подарок сделали бы наши дорогие – в прямом смысле – руководители жителям города, какой замечательный объект для экскурсий и прогулок с детьми…

Кождвижок

Да, умеют зэки пошутить, пусть и грубовато.

Как-то в колонии появился Коля Поль. Статья у него была нетяжёлая, кажется, мошенничество. Молодой, вальяжный, всем своим видом демонстрирующий пренебрежение к тому наказанию, которое получил. По Колиным словам, на такой незначительный срок он плевал, он его и на параше отсидит. Коля не был настроен на мирный продуктивный труд, а потому настойчиво пытался пронюхать, где в колонии есть этакое местечко, на котором можно не работать, а валять дурака. И ведь нашёл.

Пригласил Колю на беседу один авторитетный зэк и сказал примерно следующее: – Если не хочешь горб ломать, и башли тебе не нужны, то могу поспособствовать. Недорого. Отмотаешь свой срок припеваючи. Тут как раз место освободилось – откинулся один. Место пока свободно, но оформляться надо быстро, нето займут. Пиши заявление на начальника цеха, подпиши у старшего мастера и – вперёд и с песней, как говорится.

Коля сразу ухватился за это предложение:

– А что за работа?

– Да ерунда. У тебя образование какое?

– Высшее физкультурное, правда, незаконченное, – ответствовал Коля.

– Ну, вот и пиши: прошу принять меня на кождвижок, образование высшее физкультурное незаконченное.

С этим заявлением свои люди подвели Колю к старшему мастеру, который подписал, что не возражает, а даже, наоборот, ходатайствует о назначении Николая Поля на кождвижок. Наш приятель, не снижая темпа, с ходу покатил к начальнику цеха. Начальником цеха был недавно назначенный Бриксман Борис Аркадьевич. Когда-то он сам отбывал срок в этой же колонии, причём, достаточно длительный. После освобождения устроился на ЖБИ «Химмаш», где командовал большим цехом по выпуску железобетонных изделий.

В последнее время наш цех лихорадило. Начальник цеха Боря Балезин – пенсионер, человек уже изработавшийся – не поспевал за изменяющейся обстановкой и новыми требованиями. Перерасход пресс-материалов, большое количество брака вынуждали к смене руководителя, а Бриксман прекрасно зарекомендовал себя ещё в ту пору, когда отбывал наказание. Да и с людьми ладить умел. Образованный, предприимчивый, коммуникабельный – этих качеств у Бориса Аркадьевича было не отнять.

Вот к нему-то и подкатил наш Коля Поль в аккурат во время утренней планёрки. Застенчиво улыбаясь и комкая в руках шапчонку, Коля бочком протиснулся в кабинет, где уже собрались мастера и бригадиры всех смен, просеменил к столу и протянул начальнику цеха своё заявление:

– Подпишите, пожал-ста.

Бриксман, пробежав листок глазами, вслух, да так громко, чтобы все отчётливо слышали, прочёл:

– Прошу принять меня на кождвижок. Образование высшее физкультурное незаконченное.

В кабинете стояла мёртвая тишина. Бриксман с непроницаемым лицом продолжал:

– Ну, вот ещё один дурак с образованием высшим, физкультурным незаконченным, – и внезапно рявкнул:

– Снимай штаны!

Коля не понял, а потому переспросил:

– Что, простите?

– Штаны, говорю, снимай – ебать тебя буду, ведь ты ж заявление написал, – тоном, не допускающим возражений, произнёс Бриксман.

В кабинете раздался гомерический хохот. Хохотали все, кое-кто от смеха сполз под стол. А Коля, покраснев как рак, пулей выскочил из кабинета и дал дёру. Он только сейчас врубился, что за заявление накатал.

Надо отдать должное, парнем Коля оказался весёлым, добродушным, хорошим рассказчиком анекдотов. После этого случая над ним пытались подшучивать, но Поль обезоруживал насмешников тем, что и сам смеялся над собой, так что вскоре интерес к этой теме иссяк.

Экономика должна быть экономной

С приходом Бриксмана жизнь в цехе оживилась. Трудоголик Боря досконально знал производство, поэтому с ним было легко и сложно одновременно: лапшу на уши не навесишь. Возвращение Бориса в цех в качестве начальника коснулось в первую очередь меня: он знал, с чего начинается и от чего зависит успешная работа цеха, а потому я одним из первых был приглашён на разбор полётов.

Не витийствуя, Боря прямо объявил, чего хочет, и желания его, прямо скажем, были вполне понятные. Первое, чтоб не было перерасхода порошка: слишком дорогое это удовольствие, да к тому же бьёт по карману всей администрации колонии – в виде уменьшения, а для некоторых и лишения премиальной составляющей. Я с ним полностью согласился, но в ответ выкатил свои условия: оплату на нашем участке производить сдельно – в зависимости от выработки.

Оплата труда заключённых в то время осуществлялась следующим образом: половина заработка сразу уходила государству в качестве компенсации морального вреда; из второй половины вычитались затраты на питание, проживание и услуги по охране; часть отправлялась потерпевшим в качестве возмещения материального ущерба; семь или десять рублей шли на карточку для отоварки в ларьке, а оставшаяся сумма поступала на лицевой счёт. С лицевого счёта деньги можно было перевести родным и близким или получить после выхода на свободу.

Естественно, ни о каком начислении процентов по вкладу речи не шло – сиди хоть десять лет. В СССР проценты по вкладам в государственный банк распределялись следующим образом: срочный вклад зарабатывал три процента, простой – два. Нельзя сравнивать эти цифры с сегодняшними: В СССР инфляция была скрытой, а это значит, что формально деньги прирастали. Возможно, какие-то проценты на средства заключённых и начислялись, но шли они в другое место.

Но самым несправедливым и неразумным было установление «потолка» оплаты труда. Существовало даже негласное распоряжение: закрывать наряды не свыше определённых сумм. Это, конечно, сдерживало производительность труда. Вот эту несправедливость я и просил устранить, и встретил полное понимание.

В ответ на этот жест доброй воли поделился с Борисом кое-какими соображениями. Благодаря Лёве Петрову, ещё до прихода Бриксмана в цех назначенному на должность технолога, я знал некоторые резервы цеха, и то, как их можно использовать.