– И всё было бы не так печально, если бы проводник и начальник поезда не пригласили в купе милицию на остановке в Смоленске, – он рассказывал долгую предысторию вывихов. Я писал направление на рентген. И плечевые тоже, лишним не будет. Рёбра? Нет, рёбра нет. Помял пациента как следует. Без подозрений.
– По животу не били? – вкрадчиво спросил я. Он замотал головой, не били.
– Доктор, представьте себе, милиционер сразу принял сторону оппонента и мне не было позволено обосновать логическую нестыковку. Я проиграл в дискурсе.
– Руки болят, голова, живот, ещё что-нибудь? – я закончил писать направление, – можете идти до рентгена, если снимем штаны?
– Да, ничего не болит, руки не слушаются просто. И обидно за ситуацию. Дойду.
Я присел перед ним на корточки и помог стащить штаны с бледных безволосых ног. Доцент потопал к кабинету лучевой диагностики в трусах, скрытых жировым фартуком. Направление я засунул ему в нагрудный карман пиджака, как носовой платок жениху, предплечья временно подвязал бинтом. Штаны положил на кушетку у регистрации. Только бы он в туалет не захотел.
– В травму оформляйте. Не пить, не есть, ЭКГ. Будет вправление вывихов под наркозом.
Мой взгляд остановился на студенте-регистраторе.
– Конечно, Артур, приходи, поможешь, – тот засиял, – мне без тебя с доцентом логики не справиться.
Рядом дежурный офтальмолог ругался по телефону: «Какая травма? Взрывная? Там есть повреждение глаз? Только одного? Только двух глаз и больше ничего? Странно… А зачем вы его мне повезёте за сто километров? Вызывайте офтальмохирурга на себя. Не надо его мне здесь. Не надо. Это не экстренный случай, вызывайте на себя».
Вот бы мне можно было так отвечать. Не везите мне вывихи, это ж не экстренность. Завтра придёт со своими штанами, посидит в очереди, вправится и домой, на кафедру белорусской логики. Солнце спустилось ниже, так, что уже слепило наш подвальный приёмный этаж. Ещё немного и начнётся «синий час». Время, когда получаются самые красивые фотографии неба, горизонта, когда каждую минуту играет новый оттенок. Где-то дома ждёт меня «Зенит» с заряженной плёнкой. Где-то существует выходной день и вечер без дежурств. Если конечно, сегодня в это не вмешается битва добра со злом, и всё не пойдёт прахом, я ухмыльнулся и пошёл забрать по пути в травму снимки локтей доцента, пока его будут пристраивать в отделение и снимать ЭКГ для наркоза. Единственное что в нашей больничке делают быстро – это снимки. Может терапевту показать, толстый уж очень. Диабет, гипертония? Пусть и терапевт послушает про логику и дискурс. Кто сегодня дежурит?
***
Далеко уйти не получилось. Пьяная бабища, ровесница, в блестящей новогодними огнями блузке и задранной юбке ковыляла держа одной рукой другую. Окровавленный носовой платок на левой кисти намекал на ранение кухонным ножом при резке колбасы под закуску. Бабища была крупная, громкая и качала права по поводу немедленной медицинской помощи. С ней никого не было, никто не проводил принцессу до доктора. Вызванная операционная сестра – кроткий ягнёнок в синем хирургическом костюме, маске и шапочке – выглядела монашкой рядом с пациенткой. Образ пораненной дополнял розовый обруч со стразами утонувший в копне немытых крашенных в воронёно-чёрный волос.
– Лекарства все переносите? Будем делать профилактику столбняка?
– Идите все на хер!
– Ложитесь на стол, будем обрабатывать рану, зашивать. Потом можно будет домой.
– Я никуда не пойду, а вы идите все на хер!
– Артур, придержи руку. Будет неприятный укол. Сейчас.
– А-а-а! Идите на хер!
– Просто резаная рана, сухожилия целы, переломов нет. Зашиваем.
– На хер все!
– Больно?
Пауза и лёгкое подрыгивание руками и ногами больной. Огромные накладные ресницы тоже дёрнулись пару раз, вверх-вниз.
– Больно спрашиваю?
– Нет.
– Вот и славно, тогда молчим и скоро пойдём домой.
Перекись, спирт, лидокаин, тампон, швы, пластинчатый дренаж, асептическая повязка. Отмывание её руки от крови. Садимся на столе. Свешиваем ножки.
– Ещё что-то болит?
– У меня сегодня с вечера зрение село. Я потому и руку поранила. Будто темнота вокруг, вижу, но как в темноте.
– По голове били? Упали?
– Нет, говорю же, как в темноте, солнца не вижу, плохо вижу. Ай, идите на хер, где выход тут?
– Артур, ну ты знаешь куда даму проводить.
– Нейрохирургу не покажем? – Артуру не терпелось поработать больше остальных.
Я подумал о престарелом Вацловиче, которому дойти сюда с третьего этажа, как мне подняться на девятый без лифта.
– Нейрохирург такое видел. Не надо. – я улыбнулся, Артур улыбнулся в ответ.
Снимаю перчатки и смотрю как шатаясь и поправляя здоровой рукой задравшуюся одежду уходит бабища. Каблуки держат её. Колбаса и алкоголь ждут. Пары спирта в маленькой перевязочной после неё такие густые, что операционная сестра открывает проветрить. В подвальное окошко засасывает кусочек летнего вечера.
***
Срочно в приёмное, срочно в приёмное. Некоторые медсёстры приёмного очень злоупотребляют этой срочностью. Зовут так на любое обращение. А то, что мне бежать через гнойную хирургию и двор, зимой по снегу, осенью по лужам, этого никто в расчёт не берёт. Часто за этим «срочно» сидит пьяненький паренёк с ушибом или БОМЖ с отморожением, которые могли бы подождать не просто пять минут, а до следующего дежурного. Срочно. Раздражает. Свои же коллеги не могут отфильтровать ситуацию. Что стоит того чтобы прыгать по лужам, а что нет. Сейчас конечно начало ясной летной ночи, сухой двор, нет ни ветра, ни снега. Но всё же. Срочно им всё подряд. Позвонили и бросили трубку. Я скорым шагом подхожу в приёмное со стороны улицы через дверь, в которую завозят каталки со скорых, так быстрее попасть внутрь, чем обходить по внутренним коридорам. Половина состава приёмного: санитарка, охранник и регистратор курят под козырьком. Ну, точно срочно. Все на свежем воздухе. Начинаю спускаться не по лестнице, а по дорожке-желобу для колясок и первым же шагом наступаю в кровь. Из всех дежурных врачей кровь эта скорее всего ко мне или к ЛОРу. Может всё-таки разбитый нос к ЛОРу? На каталке у входа в реанимационный зал лежит молодой мужчина, вертит головой с длинными волосами, одежда его ниже пояса в крови. Нет, ко мне. Врач скорой убегая бросает мне: «Наркоман, что-то в небе увидел, вышел в окно. Резаная рана под коленкой, крови много было. Наложили жгут». Врач торопится скрыться. Я преграждаю путь этим любителям сбросить с себя ответственность и умчать в закат.
– С какого этажа спрыгнул, переломы? – вплотную говорю скоропомощному в грязном халате поверх кенгуруйки, капюшон которой торчит поверх халата сзади.
– Этаж третий, переломов вроде нет, рана, наверное, от стекла.
– Сколько жгут лежит?
– Полчаса, – неуверенно отвечает и начинает отход к дверям гость.
– Полчаса?
– Ну, может полчаса, может меньше.
– Точно? Не больше? – я раздражаюсь, кто ещё кроме него может знать точное время.
– Может и голень сломана, – врач со скорой смотрит через меня на каталку с мужчиной, – но я не написал, не уверен.
– А жгут чего у вас такой дурацкий, не хирургический, какой-то кусок резинки от трусов? А где вена, где? – я тоже оборачиваюсь на пациента. В этот момент врач-гость выходит из приёмного. Я сдерживаюсь чтобы не сказать что-то лихое ему в спину.
– Открывайте реанимационный зал, мне надо жгут переложить, на нормальный поменять, потом систему и покатим на ревизию раны в экстренную, – говорю я пришедшим накурившимся.
– Ключ унесла Аня, она повезла в пульмо больного, – регистратор делает гримасу на лице, – она случайно, он у неё в кармане.
– А другой есть?