Приговоренные ко тьме

Вылетев на левый берег Тибра недалеко от Фабрициева моста, Теофилакт не решился переправляться на противоположный берег, так как мост был полностью забит толпой. Решив переправиться в Ватикан через мост Элия, Теофилакт продолжил движение вдоль набережной, наблюдая за событиями, разворачивающимися на правом берегу. Увиденное им поневоле повергало в уныние, в какой-то момент он почувствовал даже, что у него и вовсе опускаются руки. На другой стороне реки бесновалась трастеверинская толпа, никогда не испытывавшая дефицит в маргинальных личностях, а сейчас в своем течении бурно устремлявшаяся по направлению к Городу Льва. Однако Теофилакт был ошеломлен и раздавлен не видом этой самой толпы, а распахнутыми настежь воротами папского города. По всему выходило, что тосканцы взяли Город Льва и понтифик, вероятно, уже находится в их руках.

К Теофилакту подскочил Кресченций и высказал те же опасения. Граф Тусколо, однако, был не из тех, кто быстро сдается.

– Я думаю, есть два варианта действий. Можно попробовать, например, пробиться к сторожевым воротам Рима и вырваться из города.

– Все ворота Рима в руках мятежников, – перебил его Кресченций. – Впрочем, – добавил он,– людей у нас хватит, чтобы прорваться с боем.

– Да, но покинув Рим, я боюсь, мы потеряем его надолго, если не навсегда, – с горечью заметил Теофилакт. «Кому я нужен вне стен Рима? – подумал он. – Неужели вот так рухнет в один миг все то, что я так вымаливал и выстраивал годами? Господи, как стремительно и непонятно легко разрушилось то, на что я тратил годы жизни!»

– Мессер, жизнь важнее любого города, – заметил Кресченций.

– Да, но не Рима! – воскликнул Теофилакт, – лучше умереть от меча в римских стенах, чем от старости в провинции! Нам ничего не остается, как прибегнуть ко второму варианту и пробиваться к Замку Ангела. Запасов провизии там хватит для пары сотен человек надолго, а прочность его стен позволит выдержать самую жестокую осаду. И никто и никогда не обвинит нас в том, что мы позорно бросили Рим и даже не попытались сохранить остатки своей власти! Вперед, к Замку Ангела!

И отряд бросился к замку, видя в нем свою последнюю защиту. Существовала опасность, что враг предусмотрительно завладел уже и этой цитаделью, однако, к счастью, охранники замка радостно приветствовали своего консула, и спустя мгновение свершилось еще одно событие, предопределившее историю Рима на многие годы вперед, хотя о величии свершающегося момента никому и ничто это не подсказывало. На холодные плиты главной башни замка впервые опустились маленькие пятки ее самой знаменитой в будущем владелицы Мароции Теофилакт. Ко всему прочему необходимо добавить, что также впервые в башню вошел дед Великого Кресченция, ее самого знаменитого хозяина.

Но в тот момент все мысли вошедших были об организации обороны своего последнего убежища и размещении всех верных людей. Ревизии были подвергнуты подвалы крепости. Теофилакт результатами осмотра кладовых и оружейных остался доволен – не зря в течение долгого времени он размещал здесь запасы продовольствия и оружия, среди которых оказался, в частности, и греческий огонь. Не так давно это волшебное оружие было доставлено в Рим из Константинополя. Рецепт изготовления огня держался в строжайшей тайне, и Византия практически никогда не делилась им со своими союзниками, но для семьи Теофилактов было сделано исключение. По всей видимости, базилевс дальновидно рассчитывал, что греческая семья, захватившая власть в Риме, не забудет в дальнейшем свои корни, и в своей политике будет всегда учитывать интересы ромейской державы.

Между тем до толпы и управлявших ими тосканцев, видимо, дошел слух о том, что сторонники папы Льва заняли Замок Святого Ангела. Толпа постепенно стала стекаться к замку, до поры до времени не решаясь атаковать его и ограничиваясь только потоком оскорблений в адрес Теофилакта, его жены, папы Льва и всей Византии в целом. Теофилакт уже достаточно спокойно обозревал всю эту негодующую толпу, стараясь среди нестройного хора голосов угадать судьбу понтифика. Рядом с ним стояла Мароция, с бесстрашным любопытством выглядывавшая между зубцами парапета башни на ревущий внизу народ и пытаясь понять, что произошло и почему все эти люди так зло настроены против нее и ее родителей. Вдали на южных окраинах Рима поднимался черный дым – там горел их дом, подожженный римлянами, еще вчера почтительно ломавшими шапки перед ее носилками с гербом Теофилактов – золотой короной на красном поле.

А толпа медленно пододвигалась к замку, подстегивая свою смелость все более оскорбительными выкриками в сторону оборонявшихся. Теофилакт приказал своим лучникам взвести свои луки, продолжая внимательно осматривать толпу и выискивая в ней основных зачинщиков. То, что таковые были, Теофилакт не сомневался. Он вместе с Кресченцием начал обходить своих воинов, отдавая короткие приказы и назначая каждому свою мишень.

– Бери на прицел вон того бородача в синей тунике. Судя по ней, а также по мечу, он знатный господин, но я его не знаю. Наверняка это тосканец.

– Возьми вон того, в плаще монаха.

– Монаха? Вы приказываете мне стрелять в монаха, господин?

– Ты слышишь, какие слова отпускает этот монах? Разве может настоящий благочестивый монах такое себе позволить? Да не отведет Господь руку твою!

– Ищите тосканцев, в первую очередь тосканцев. Бейте в каждую звезду Бонифация[57 - Бонифации – род тосканских графов, к которым принадлежал Адальберт. На их гербе изображена звезда на синем поле.], бейте во все синее и фиолетовое! Добрый римлянин никогда не наденет одежду таких цветов. Щадите римлян, нам с этими несчастными идиотами еще делить кров и пищу!

Отдельные приказания получили ланциарии Теофилакта, которым поручили своими копьями держать оборону моста, так как на левом берегу Тибра также собралась толпа с явно недобрыми намерениями.

Наконец мятежники, которые приближались к замку со стороны Ватикана, подошли уже на предельно близкое расстояние. Первый, самый смелый из них запустил камнем в стену замка, целясь в солдат, находившихся между зубцами стены. За первым камнем последовал второй, пятый, десятый. Теофилакт махнул рукой, и лучники дружно отпустили тетиву. Тактика Теофилакта оказалась абсолютно верной – наземь рухнули порядка семи-восьми наиболее бойких зачинщиков, а остальные, ахнув скорее от страха, чем от негодования, отхлынули от стен. Теофилакт приказал лучникам дать второй выстрел, который практически пропал даром, но заставил бунтовщиков еще дальше отойти от замка. Первый приступ был отбит.

Тем временем в базилике Святого Петра разворачивалась еще более драматическая сцена. Прорвав оборону защитников города Льва по причине предательства и малодушия в ее рядах, тосканцы ворвались на Ватиканскую площадь и устремились к базилике. Их будто горным потоком нагнала и поглотила толпа беснующейся черни, радостно предвкушавшей легкую и богатую поживу в зданиях великой церкви. Больших трудов стоило Адальберту и Христофору остановить эту толпу и не допустить разгрома главной святыни католичества – для этого в дело пришлось пустить, оружие и несколько наиболее ретивых мародеров остались лежать на плотно утоптанной земле. Оставив толпу на площади, Христофор с ближайшими соратниками и тремя десятками человек охраны Адальберта прошел в базилику.

Их не встретил никто. Все защитники папы Льва разбежались, а некоторые из них за свою преданность поплатились жизнью. В глубине центрального нефа перед алтарем печально стоял брошенный всеми понтифик, всего месяц назад трепетно благословлявший Господа и народ Рима за свое избрание. Папа недвижимо смотрел на приближающихся заговорщиков, одни губы его шептали молитву – Лев Пятый готовился к последнему испытанию в своей жизни. Оставив всех сзади себя, к нему приблизился Христофор и схватил Льва за папский паллий.

– Сим низвергаем тебя! – проорал он в ухо Льву и, с силой дернув того за паллий, усадил папу на колени. Папа Лев не сопротивлялся и не сделал попытки подняться, лицо его еще более побелело, глаза были устремлены на распятие, которое он держал в руках перед собой. Заметив это, Христофор вырвал распятие из рук папы и силой пригнул его голову к каменному полу. С головы Льва слетела тиара и покатилась по плитам церкви. Священники, вошедшие с Христофором, испуганно закрестились.

– Преступным путем став папой, ты изверг себя из лона христианской церкви, – громогласно вещал Христофор, все более выходя из себя, видя овечью безропотность понтифика. Для Христофора куда лучше и проще было, если бы Лев решился встретить их с оружием в руках или хотя бы проклятием на устах.

– Заковать в кандалы и бросить до суда в подвалы папского дворца того, кто называл себя епископом Рима, – прогремел Христофор, обращаясь к охране.

Выйдя к толпе, кардинал Христофор повторил свое обвинение, брошенное Льву:

– Преступным путем став папой, священник Лев из Ардеи изверг себя тем самым из лона христианской церкви. Трон Святого Петра пуст, и да благословит Господь народ Рима на достойный и праведный выбор своего нового пастора!

Рядом с ним стоял маркграф Тосканы Адальберт со своей женой Бертой, лицо последней раскраснелось, как солнце на зимнем закате, глаза излучали слепящий победоносный блеск. В этот момент она казалась красивейшей и грозной одновременно. Сам же Адальберт дивился всплеску своей внезапно обнаружившейся храбрости, безмерно гордился собой и ликовал от того, что его решительный поступок внезапно разрешил все его основные проблемы. Надо же, все получилось, отныне для него ничего невозможного в этой стране нет!

Настроение Адальберту вскоре подпортила весть о том, что Теофилакт со своими людьми благополучно ускользнул из-под грозящего ему ареста и расположился совсем рядом от него, в Замке Ангела. Берта со свойственной ей горячностью приказала немедля атаковать замок. В сторону осажденных были брошены две сотни тосканских ланциариев, которых возглавил верный граф Хильдебранд. Тосканцы попытались сходу, ввиду отсутствия осадных орудий и тарана, с одними только лестницами подняться на стены замка. По пути следования к замку они претерпели три жестоких обстрела лучниками Теофилакта, потеряв два десятка человек, а сам Хильдебранд получил ранение руки. Однако полностью атаку остановили не стрелы римской милиции, а извергшийся из сифонов, поднятых на стены крепости, греческий огонь, так к месту заготовленный Теофилактом. Вопли ужаса раздались у всех лицезревших это невиданное и смертоносное зрелище. Тосканцы бросились бежать, толпа римлян, заполонившая оба берега Тибра, обмелела более чем наполовину. Вторая за день атака на Замок Ангела закончилась тем же, чем и первая.

В те же самые минуты, когда Теофилакт, подобно сказочному огнедышащему дракону, извергал огонь на мятежный город, вселяя страх и смятение в сердца его жителей, по растрескавшимся ступеням, ведущим в мрачные подвалы Города Льва, спускался, вдыхая дурманящий запах казематной плесени, несчастный молодой человек, тридцать дней бывший главой христианского мира и видевший теперь в случившемся плату за свои несуществующие грехи и за не успевшую развиться гордыню. Его смиренность и благочестие впоследствии даже самому Лео Таксилю[58 - Лео Таксиль (1854-1907) – французский писатель и общественный деятель, автор книги «Священный вертеп» с острой, порой за гранью приличия, критикой папства.], известному хулителю папства, не позволят произнести о Льве Пятом ни одного плохого слова.

Эпизод 16. 1657-й год с даты основания Рима, 18-й год правления базилевса Льва Мудрого, 3-й год правления императора Запада Людовика Прованского

(октябрь-ноябрь 903 года от Рождества Христова)

Каждый турист, посещающий Рим, вне зависимости от своих религиозных убеждений и даже при отсутствии таковых, как правило и прежде всего, стремится увидеть главную цитадель христианского мира – Ватикан, чтобы осязаемо ощутить величие, дух и торжественность этого места, услышать биение сердца европейской цивилизации, собственными глазами лицезреть непостижимые для прочих сокровища, созданные руками человеческими во славу Господа. И каждый, посещающий Рим, не может не обратить внимание на до сих пор производящий впечатление грозной суровой твердыни Замок Святого Ангела, он же мавзолей Адриана, он же тюрьма Теодориха, он же впоследствии Замок Кресченция, находящийся всего в нескольких сотнях метров от площади Святого Петра. Как верный сторожевой пес, караулит он папскую резиденцию и старыми очами своих бойниц внимательно наблюдает за всеми, кто идет в Ватикан. Построенный еще во втором веке императором Адрианом в качестве усыпальницы для него и его семьи, этот замок стал затем активнейшим участником всех потрясений, настигавших Рим в следующие столетия. Уникальным и от того одиноким памятником горделивого и воинственного Средневековья стоит он по сию пору, подчеркнуто выделяясь среди современных жизнерадостных улиц Рима и почтенно-благочестивых зданий древних церквей.

Очень скоро римляне оценили фортификационное значение мавзолея Адриана, живописный насыпной холм на крыше мавзолея был срыт, а само место погребения императора превратилось в крепость-форпост Рима на правом берегу Тибра. Здесь на протяжении веков как до, так и после описываемых событий многократно укрывались папы и знать города от мятежей, войн и нашествий. Обычно неумолимое время к Замку Ангела проявило определенное милосердие, и если окрестности замка, его внутренний двор и структура, а также крепостные стены вокруг него неоднократно перестраивались, то внешний облик главной башни сохранил свои основные черты до наших дней. Уже тогда она была обнесена стеной с четырьмя башенками, носившими имена четырех евангелистов, но расположение их отличалось от современного, и сама главная башня не находилась тогда в центре своего внутреннего двора, а довершала этот бастион[59 - Бастион – крепостное укрепление пятиугольной формы.], частью самой себя выходя к правому берегу Тибра. К крепостной стене замка примыкали стены Города Льва, и здесь, в непосредственной близости от замка, располагались двое ворот, по которым осуществлялся вход в папский квартал. Первый луч всемирной славы упал на мавзолей Адриана в тот момент, когда папа Григорий Великий во время крестного противочумного хода узрел над башней Архангела Михаила, вкладывавшего меч в ножны. Таким образом папе и римлянам был подан знак о том, что город покаянием своим заслужил прощение Господне и чума закончилась. В память о том событии на верхнем этаже башни была воздвигнута часовня архистратигу Михаилу, до наших дней, к сожалению, не дожившая. Второй луч, на этот раз мирской славы, начал обогревать Замок Ангела на наших глазах, и к моменту прихода туда Теофилакта, образно говоря, оказался на его пороге.

Конец беспокойного дня, 30 августа 903 года, прошел в Замке Ангела в организационных хлопотах. Теофилакт вместе с Кресченцием продумывали план обороны, подсчитывали имеющееся оружие и прикидывали варианты дальнейших действий, свои возможности, возможности противника и способы оповещения ближайших своих союзников, самым могущественным из которых представлялся, конечно же, Альберих Сполетский.

На следующий день, как и предполагали осажденные, тосканцы предприняли более решительную и лучше спланированную атаку на Замок Ангела. На этот раз Адальберт атаковал их и со стороны Ватикана, и со стороны моста, связывающего замок с самим Римом. Именно здесь атакующим удалось преодолеть сопротивление людей Теофилакта и заставить тех спешно укрыться в замке, бросив мост. Однако на большее тосканцы оказались неспособны. Густой дождь из стрел плюс вновь жарко полыхнувшее пламя греческого огня заставили Адальберта ретироваться, потеряв до пятидесяти своих человек. Потери Теофилакта составили десять человек его милиции.

Этот штурм оказался последним, в котором приняли участие жители Рима. Наполнив свои кошельки золотом, награбленным в домах Теофилакта и его союзников, обагрив руки свои кровью несчастных слуг консула, оставленных им охранять свой дом, римляне не видели для себя прибыли и смысла продолжать помогать тосканцам расправиться с осажденными в Замке. С учетом же того, что Адальберт вынужден был распылять свои силы на охрану ворот Рима, папского Города Льва и даже на поддержание порядка в самом городе, ибо римлянам он до конца не доверял, оставшегося войска ему уже явно не хватало на то, чтобы дожать Теофилакта. В итоге волей-неволей он вынужден был принять решение взять грека измором, предприняв меры для полной изоляции жителей Замка от внешнего мира. В конце концов, рассуждал он, у Теофилакта сейчас нет сил, чтобы восстановить свою власть в городе, а в связи с истощением запасов продовольствия их с течением времени не будет уже хватать и на вылазки. Рано или поздно грек вынужден будет сдаться, и уж тогда-то (здесь фантазия рисовала ему жестокие и развратные сцены) он сполна воздаст Теофилакту за свое позорное бегство из Рима, а распутнице Теодоре за отвержение своей персоны!

Ну а пока пусть бывший правитель Рима насладится зрелищем, в котором его новый владыка будет выбирать папу римского! 1 октября 903 года римляне и паломники со всех концов мира в очередной раз залили своим бурлящим морем площадь перед старой базиликой Святого Петра. С высоты крепостных стен Теофилакт с горькой усмешкой мог наблюдать, как под громогласные клики лицемерной и корыстной толпы, еще месяц тому назад восхищавшейся кроткими добродетелями Льва, папой был избран его полный антипод кардинал Христофор. А впрочем, какие тут могут быть удивления, разве толпа формировала когда-нибудь самостоятельное мнение? Нет, всегда и во все времена она только утверждает ей навязанное, обманчиво и самонадеянно считая себя облеченной властью что-то решать.

Никаких альтернатив кардиналу Христофору выдвинуто не было. И это стало следствием грандиозной и циничной работы, осуществленной Адальбертом и Христофором. В течение целого месяца в церквях Рима оторопевшей пастве объявлялось о выявленных случаях симонии при интронизации папы Льва Пятого. В итоге еще до папских выборов в городскую тюрьму отправились многие священники – соратники Формоза и Иоанна Девятого – а прочие, ускользнувшие от лап римской милиции, наспех покинули город и в выборах участия не приняли. В довершение всего был изменен состав Сената. Званий сенаторов лишились патриции Теофилакт, Кресченций и Анастасий, вместо них избранный консулом Григорий ввел в Сенат свои креатуры. В итоге римский Сенат также единогласно приветствовал избрание папой Христофора.

Первые шаги папы на посту главы христианского мира, как и следовало ожидать, оказались весьма энергичными. Прежде всего был подвергнут отлучению и объявлен антипапой несчастный Лев Пятый, «преступной симонией соблазнивший слабых духом отцов Церкви и по-разбойничьи захвативший трон Святого Петра». Далее аналогичному наказанию подвергся ряд священников-формозианцев, которых Христофор по обвинению во все той же симонии упрятал в подземелье ватиканского квартала. Следующая волна страшного наказания настигла тех, кто заперся в Замке Ангела, «мятежников и строптивцев» Теофилакта и Кресченция. Не менее решительно и скоро действовал новый папа и в вопросах внешней политики, в результате чего могущественные владыки мира прочли послания от Льва и Христофора чуть ли не в один день. И если письмо Льва по сути и содержанию своему было официально и безлико, то Христофор в своем первом же послании к базилевсам Льву и Александру сделал все от него зависящее, чтобы лишить Константинополь равновесного состояния души. Новый верховный иерарх приветствовал босфорских царей следующими словами:

«Грозный и милостивый Бог всего сущего в гневе своем отвратил смиренный народ Рима от чар нечестивца, посмевшего диавольским золотом искусить души их. Пролил Бог на столицу мира сего свет разума и частицу Духа своего, исходящего как от Отца, так и от Сына. И свершилась воля Господа, и низвергнут был искуситель Лев, и избран был чистыми помыслами народа оного новый епископ священного города Рима в моем лице. Засим смиренно кланяюсь вам и в великом почтении пред величием Вашим прошу Вашей милости паствою своею управлять!»

Взрыв возмущения незамедлительно последовал со стороны восточных патриархов, когда до их сведения был донесен полный текст послания Христофора. Виной тому стали слова Христофора о Святом Духе, «исходящем как от Отца, так и от Сына», пресловутое «филиокве», которое уже на протяжении нескольких столетий было предметом неутихающего спора между выдающимися христианскими пасторами Западной и Восточной Церквей. Последние, исповедующие проистечение Святого Духа только от Отца, считали добавление католиками «филиокве» нарушением Символа Веры, утвержденного Вторым Вселенским собором четвертого века[60 - Второй Вселенский (Первый Константинопольский) собор состоялся в 381 г., дополнил и утвердил Никейский символ Веры. Западные церкви участия в соборе не принимали.], на котором, правда, западные священники отсутствовали. До сего дня спор этот шел в основном между священниками отдельных церквей, при этом наибольшее распространение «филиокве» в предыдущие столетия получило среди верующих германских народностей, а также в Испании, где «филиокве» послужило католикам мощным противодействием местной арианской ереси, исповедующей физическую суть, а, стало быть, неравенство Иисуса Христа с Богом-Отцом. Однако римские папы официально никогда и нигде до сей поры не опровергали доводы византийских священников. Так, на состоявшемся в 880 году Четвертом Константинопольском соборе папа Иоанн Восьмой подтвердил незыблемость Никео-Цареградского Символа Веры и подписался под преданием анафеме всех тех, кто дерзнет Символ Веры изменить или дополнить. И вот теперь папа Христофор в первые же дни своего понтификата, когда власть его была непрочна даже в самом месте его проживания, тем не менее, намеренно бросил вызов древним устоям Веры, в чем византийские базилевсы, помимо всего прочего, справедливо усмотрели неуважение и к своей империи, и к своим персонам лично.

Небезынтересное послание Христофор направил и в адрес Людовика Прованского, в котором он упрекал императора в поспешном отступлении от прав своих, дарованных ему Римом. Он призвал Людовика вернуть в свои руки управление Империей Карла Великого или же добровольно отказаться от императорской короны, ибо «не может корона Великого Карла оставаться пустым и никчемным атрибутом, поскольку предназначение ее управлять народами империи согласно Закону Божьему и уложениям древних обычаев. А посему повелеваю тебе навсегда разрешить спор твой относительно земель лангобардских, веронских и фриульских в пользу свою, ибо только такому правителю надлежит именоваться императором римлян и франков».

Получил свое письмо и Беренгарий Фриульский. В нем, в свою очередь, новый папа попенял Беренгарию в сопротивлении своему сюзерену, императору Людовику, а также в «привлечении на земли христианские орд венгерских безбожников». Христофор в назидательном и не терпящем возражений тоне приказывал Беренгарию признать власть Людовика и немедленно, под страхом интердикта, отказаться от преступной связи с венгерскими князьями. Только при этих условиях Христофор соглашался признать за Беренгарием и потомством его право именоваться королями итальянскими.

Все эти письма, написанные если и не под диктовку тосканских хозяев Христофора, то определенно отвечающие исключительно их потребностям, предопределили досрочное окончание мира на землях Северной Италии. Христофор сделал все, чтобы перемирие между Людовиком Прованским и Беренгарием Фриульским нарушилось. Бургундия и Прованс начали спешно собирать войска, чтобы весной 904 года перейти Альпы и, в нарушение ранее принесенного Людовиком прилюдного обета, постараться вторично завоевать власть в Павии и Вероне.

Оба монарха, вновь вступившие на тропу войны, немедля призвали к себе в союзники Адальберта Тосканского. Беренгарий в своем письме к Адальберту напоминал тому о клятве верности, принесенной Адальбертом в павийской тюрьме три года назад. Людовик же ссылался на свои родственные и наследственные отношения между ним и Адальбертом. Двусмысленность положения Адальберта Тосканского, а также определенное равновесие между бургундскими и веронскими лагерями нарушил папа Христофор. Понтифик торжественно освободил Адальберта от клятвы, данной им Беренгарию, поскольку «строптивый Беренгар сей учинил над маркизом Тосканы, сиятельным Адальбертом, дикое насилие, да к тому же сам Беренгар именовать себя сюзереном никем не был на то благословлен».

Таким образом, Адальберт Тосканский должен был весной 904 года присоединиться к войскам императора во втором походе на Верону. Подготовка к военным действиям началась, союзники в переписке своей планировали собрать силы, которые бы вдвое превысили численность их первого войска, дабы обезопасить себя от повторения сценария трехлетней давности. Однако существовали две проблемы, которые не давали спать спокойно тосканской семье. Первая заключалась в могущественном герцоге Альберихе Сполетском, который оставался союзником Беренгария. В прошлый раз ведь именно Альберих своим появлением на бранном поле предопределил печальную участь Людовика. Кроме того, Адальберт боялся оставить Рим, в котором на протяжении уже двух месяцев успешно держал осаду Теофилакт. Адальберту и его Берте ничего не оставалось, как заглушив внутреннее эго, согласиться начать переговоры со своими оппонентами.

Прежде всего было решено умаслить Альбериха, и гонец с письмом от понтифика был вскоре направлен в Сполето. В своем письме к Альбериху папа Христофор не пожалел елея, описывая рыцарские достоинства герцога, не пожалел слезливых слов, описывая свое огорчение конфликту между Людовиком и Беренгарием, и заклинал Альбериха от вмешательства в этот конфликт, как бы невзначай намекая на перспективу интердикта в случае неповиновения. В обмен папа предлагал Сполето ряд папских земель в Пентаполисе и Беневенте, а также во Фриульской марке, границы которой в случае разгрома Беренгария неминуемо, по мнению папы, должны будут подвергнуться трансформации.

В ответ Альберих, не обещая ничего взамен, потребовал от папы немедленно освободить от осады и восстановить в своих правах сенатора Теофилакта, графа Тусколо, а также вернуть в лоно Церкви всех изгнанных Христофором священников. Ответ Альбериха целиком писался под диктовку отца Сергия, невероятным лисьим чутьем уловившего поднявшийся ветер грядущих перемен.

Действительно, резкие и энергичные меры, предпринятые Христофором, не увеличивали тому популярность в Риме. Беглый сравнительный анализ между Христофором и его предшественником, который мог провести любой способный здраво рассуждать римлянин, оказывался явно не в пользу действующего папы. Громкий ропот и сострадание выказывали римляне по отношению к брошенным в тюрьму уважаемым отцам Церкви, последователям Формоза. Дополнительное раздражение у римлян вызывали также и сами тосканцы, чувствовавшие себя хозяевами в их городе. Гневные выкрики римлян периодически долетали до слуха Христофора во время торжественных процессий по Риму, их нерв был настолько раздражен, что паломники и гости Вечного города при этом приходили в изумление, видя, сколь низкий авторитет среди римлян имеет действующий преемник Святого Петра. В итоге римской милиции был отдан приказ ропщущих и изобличающих крикунов немедля хватать и сечь плетьми на городских площадях.

Все это, в свою очередь, не могло укрыться от наблюдательного глаза Теофилакта, которому изменения настроений среди римлян, прежде всего, облегчали задачу по удержанию своей цитадели. Тосканцы после нескольких неудачных штурмов расположились лагерем вокруг Замка Ангела, при этом помощь в круговой блокаде замка им оказывали отряды римской милиции, примкнувшие к мятежным сенаторам. Тем не менее, блокада эта была непрочна. И если пара вылазок людей Теофилакта в надежде прорваться к городу Льва была отбита, то одиночные проникновения лазутчиков Теофилакта в город и обратно осуществлялись почти ежедневно. Не все они заканчивались удачно, чему свидетельством стали три виселицы, уродливо поднявшиеся недалеко от стен замка в назидание осажденным. Тем не менее, связь с Римом Теофилактом была худо-бедно налажена, и бывший консул терпеливо ждал благоприятных перемен в надежде перехватить инициативу.

В течение ноября Теофилактом и его сполетскими союзниками была дважды успешно проведена операция по подводу воды и продовольствия в крепость. В условленный час на противоположном берегу Тибра у моста, ведущего в башню, останавливались доверху нагруженные телеги. Возницы и сопровождающие трубили в рог, обнажая свои мечи и выполняя самую трудную часть миссии, ибо им приходилось в течение нескольких минут отбиваться от потревоженных тосканцев. В это же время из крепости вылетал вооруженный отряд, сметая баррикады тосканцев и спеша как на помощь возницам, так и за вожделенным содержимым обоза. Внезапность и спланированность действий способствовали тому, что вода, продовольствие и оружие успешно доставлялись в крепость, сопровождаемые ликующими криками осажденных, а с некоторых пор и части римлян, ставших свидетелями подобных событий. Как правило, эта операция стоила жизни десятку человек с каждой стороны, впрочем, потери осажденных восполнялись прибывшими в их крепость и уцелевшими после боя отчаянными экспедиторами обоза. В общем, осада Замка Ангела приняла затяжной характер, заметно сковывающий свободу действий Адальберту Тосканскому. Заманивая своих врагов в капкан, он сам угодил в него и теперь тщетно искал возможности освободиться.