Рождённый ползать… История преступления длиною в жизнь

– У вас тут пассивным спортом занимаются?

– Пассивным? Это каким? – уточнил директор.

– Ну чтобы без бега, прыга, и разбрасывания рук…

– Понял… понял… У нас есть шахматный клуб и биллиардный стол… Пойдёт?

– Пойдёт, – кивнул Роман, – извините, а как вас по отчеству величают?

Директор мельком глянул на Русакова и не получив от него никакого знака, представился:

– Юлавий Ардаш. По марийскому обычаю имя мужчины употребляется с именем отца, которое ставится на первое место, а собственно имя человека – на второе.

– Получается вашего отца звали Юлавий? – уточнил Исайчев.

– По-марийски Юлавий, а по-русски Юрий. У меня матушка как бы марийка, а батя русский. Поэтому если вашему языку будет приятнее зовите меня Аркадий Юрьевич, так будет правильно.

– Как бы марийка – это как?

– Национальность у неё ныне забытая. Она из народа чуди белоглазой, но таковую в паспорт записывать отказались, посему – марийка.

– Ну ведите нас в ваши хоромы Аркадий Юрьевич, показывайте. Очень хочется ноги вытянуть, – попросил Васенко, – затекли в дальней дороге…

* * *

Вечером, сидя за шахматной доской со здоровенным нефтяником, Исайчев был задумчив. Размышлял он вовсе не об очередном ходе, а о том: полную ли информацию он выслал Ольге в Сартов.

«Да вроде всё» – успокоил себя Исайчев и сделал следующий ход:

– Вам «шах», уважаемый…

Нефтяник по-детски забарабанил ступнями, ошарашенно воскликнул:

– Вот и Борис Максимович также играл. Вроде на доску не смотрит, а «шах» и «мат» обеспечен. Я в бригаде у себя лучший шахматист, но Романовского обыграть так и не смог.

– Кто такой Романовский? – безучастно спросил Михаил и, взглянув, заметил, как у шахматиста-нефтяника чуть—чуть отвисли красноватые обветренные щёки, как затяжелел, притулившихся к облупленному носу взгляд маленьких глаз. Тяжко вздохнув, здоровяк с расстановкой произнёс:

– Убили его неделю назад… Хороший был старикан, настоящий Герой…

Исайчев вспомнил образ человека с фотографии на внутреннем полотне застеклённой витрины под названием «Боевой путь ветеранов ВОВ». Он был полностью просвещённой Героям Советского Союза. Романовский там невысокого роста, подтянуто-сухопарый с серебряными висками и задиристым молодым взглядом, когда-то голубых, а теперь выцветших бледно-серых глаз.

– Убили?! Это как? – Исайчев нарочито изобразил удивление. – А, главное, почему? Кому помешал дедок?

– Сами гадаем… Приехал боевой моложавый старик. За первые три дня обыграл в шахматы всех отдыхающих, начал организовывать шахматный турнир. Молодёжь к нему потянулась. Он словоохотливый: всё шуточки, прибауточки… И вдруг сник, как свеча, погас. Ходил угрюмый, желваками играл. Васька говорит будто накануне гибели, Борис Максимович с кем-то сурово говорил, не орал – рычал.

– Васька – это кто? – поспешил уточнить Исайчев.

– Нефтяник наш. У них были соседние номера. Он днём лёг покемарить как раз ухом к стенке и слышал, как Романовский слова говорил, будто сваи молотком вколачивал. Что говорил, не разобрал, только одно слово произнёс чётко и несколько раз: «Гнида!». Борис Максимович интересным человеком был. Движение по жизни ему представлялось похожим на скольжение по верёвке с узлами. Ровный участок – живёшь быстро, незаметно. Потом событие – узел. В тот день он последний свой узел завязал.

2010 год. Небольшая северная деревенька в Архангельской области

Чудь, лениво развалившись в кожаном кресле, сидел в новом срубовом доме посередине богато обставленной гостиной. Выпятив нижнюю губу, старик с пренебрежением осматривал пространство вокруг себя. Леса в округе много, посему убранство двора, хозяйственных построек было сплошь деревянное. Кирпичи возить в столь отдалённое место хозяину не с руки, хотя под навесом стоял последней модели «Хонда Акти»,[3 - Honda acty – это лёгкий грузовичок. Acty переводиться как активный, подвижный, автомобиль позиционируется для активной рабочей деятельности.] а для всего остального тут же притулился красавец «Dodge Ram»[4 - Dodge Ram – большой, мощный и брутальный автомобиль, на котором можно ездить как по городу, так и в сельской местности.]. Чудь, как обычно, теребил в кармане монету.

«Не нравится тебе мой дом, клещ», – подумал Кузьма.

Старик вынул руку из кармана, произнёс:

– Богатеешь, Кузя! Денег некуда девать? Смотрю мебель у тебя штучная, сработана умельцем. Русская печь в изразцах под Гжель. Деревянные лавки, сундуки с особенной резьбой, салфетки и скатерть кружевные. Кто же для тебя так расстарался? Неужто в этой глухой деревеньке такие умельцы водятся? Познакомь. Может и я, что закажу.

– Как ты меня нашёл, старик? – озадаченно спросил Кузьма. – Я вроде адреса не называл… У нас уговор был: встречаемся только в потаённом месте…

Губы старика тронула улыбка, загорелась и тут же погасла:

– Не у нас, а у меня с тобой уговор был. Дело есть срочное: переводи с третьего и седьмого участка людей на новые. Координаты пришлю смс-сообщением. Да, не мешкай! Скоро туда служивые нагрянут… Подчистите там всё.

Дверь в гостиную с шумом отворилась и в неё вкатился клубок из детских тел.

– Папка! – нёсся девичий голос из самой середины клубка, – убери этих нехристей! Они у меня телефон украли…

Кузьма кинулся к мутузившим друг друга детям и, растащив их в разные стороны, прикрикнул:

– А ну, тихо! Гости у нас! Митя, отдай Анке телефон…

– Он у Гришки, – виновато заметил мальчишка, потирая ушибленное ухо.

– Так! Отдали сестрёнке телефон и марш отсюда… вечером разговаривать будем…

Дети ещё немного потоптались, из-под лобья разглядывая гостя и, нехотя ушли.

Кузьма подождал, когда за ребятами закроется дверь, сел на диван напротив кресла Чудя, уточнил:

– Так, когда старателей вывозить: сегодня или завтра? Насколько быстро?

Чудь усмехнулся, медленно с барской ленцой вынув из серебряного портсигара сигарету, чиркнул зажигалкой. По красному склеротическому носу и тонким белым губам будто пробежала изморось. Он попытался улыбнуться, но улыбка получалась кривая, а глаза тяжёлые напряжённые с кровавой сеткой на белках не смеялись. Блестящие холодные зрачки будто выцеливали переносицу Кузьмы, спросил:

– Ты в шахматы играешь? Какая фигура тебе люба?

– Ты что, старик, не слышал вопроса? Когда вывозить старателей? – твердея лицом, повторил Калашников.

Гость резко встал, пошёл к двери и уже открыв её, бросил:

– Сейчас вижу не пешка… Начинай вывозить сегодня… Скоро, вероятно, Ахму привезу, у неё намечается работа… Да не забывай о Мяндаш-пырре… Как я сейчас понял: тебе есть для кого стараться… Хотя… Ты оказался умнее, чем я думал… Правильно мыслишь: без хозяйки и детишек дом – халупа, – Чудь прикрыл глаза и нос; тёмная ладонь, поросшая курчавыми волосиками, слилась с волнистым чубом, баками, усами, бородой, превращая лицо в серый шерстяной комок. Постояв так, будто вспоминая, Чудь резко вздрогнул и ринулся прочь.

– Слушай, Чудь! – крикнул вслед старику Калашников, – может, хватит кровушку пускать? Может, уже успокоишься? Захлебнёшься ведь… Пора всех простить…

– Врага надо прощать только после того, как его повесят! – услышал он ответ, за закрытой дверью.

1944 год. Сартов