Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона. Часть вторая

– Нет, спасибо, – поблагодарил я. – Лучше вы. Мне бы больше хотелось спокойно поглазеть на лунный пейзаж.

– Ну как хотите, – пожал плечами Холечек, усаживаясь спереди за штурвал. – А я, если честно, люблю полетать на этой штуке.

Я плюхнулся в кресло рядом с пилотом.

– Скажите, Петер, какого рожна мы натягивали на себя эти вонючие скафандры, если везде в здании и в дисколете земная атмосфера с гравитацией.

– Техника безопасности, – ответил он, прокладывая на экране маршрут до базы «Депо сортировочное». – Раньше все летали без скафандров, но участились случаи, когда дисколеты, никоим образом не отличавшиеся особой надежностью, ломались по дороге, падали, разбиваясь о камни лунного грунта, теряя герметичность, и люди, не имея скафандров, погибали жуткой смертью в каком-нибудь лунном кратере, так не дождавшись помощи. Нескольких таких несчастных случаев хватило, чтобы ввести обязаловку. Без скафандра в дисколет ни-ни. Очень большой штраф.

– Хорошо, тогда такой вопрос: за то, что мы стянули с себя шлемы, нас не нахлобучат?

– Нет. Главное, что мы следуем инструкции по технике безопасности. Зашли в дисколет и выйдем из него в скафандрах. Если же дисколет, не дай бог, грохнется, а мы не успеем вовремя надеть шлемы и погибнем, то сами виноваты. Нашим семьям просто не выплатят положенную в таких случаях страховку. Мне без разницы – у меня семьи нет. А водить дисколет я люблю дыша полной грудью.

Я кивнул головой, в случае моей смерти страховку тоже некому получать.

Перещелкивая цветные клавиши тумблеров, Холечек запросил диспетчерскую. После обмена любезностями, диспетчерская дала нам разрешение на взлет. Дисколет отделился от рукава шлюза как от пуповины, чуть пробежав по взлетке, рванул вверх, в разрешенный диспетчером воздушный коридор. Быстро набрав нужную высоту, чуть гудя двигателями, дисколет выровнялся, и полет продолжался параллельно лунной поверхности.

– Нам долго лететь? – спросил я.

– Минут сорок.

– А вы что, Петер, автопилот не включаете?

– Нет, люблю сам все контролировать. Ну согласитесь, Штефан, только тогда получаешь истинное удовольствие от полета, когда сам ведешь аппарат.

Имя Штефан с непривычки резануло мои барабанные перепонки, но, с другой стороны, все правильно: я отправляюсь на Олерон под именем Штефан Дорн, вот и будь любезен откликаться на это имя, а не на другое. Поначалу я во все глаза таращился на лунный пейзаж, но он был настолько сер и неинтересен, что я быстро заскучал, веки мои наливались свинцовой тяжестью, и в конечном итоге я вырубился – сказалось раннее вставание и недосып. Правда, долго поспать мне Холечек не дал.

– Вон смотрите, Штефан, как раз то, о чем я вам говорил, – больно ткнул он меня локтем в бок.

Я разлепил глаза, глядя туда, куда указывала рука старшего санитара. Внизу в одном из кратеров лежал расколотый надвое серебряный диск с бортовым номером тридцать два, начертанным красной, светящейся в полумраке краской на корпусе дисколета. Разбитая вдребезги кабина, два пассажирских кресла, вырванные из кабины, зарылись в лунную пыль, рядом валялись еще какие-то вещи, выброшенные при ударе. Из самого корпуса, как части скелета, торчат в разные стороны разорванные трубопроводы.

– Да, печальное зрелище. Жертвы были?

– Пять человек – семья с двумя детьми и пилот. Люди зафрахтовали дисколет, хотели своим детям Луну показать такой, как она есть. Двигатели отказали – и вот итог.

– Давно это случилось?

– Да где-то уже как с полгода назад.

– А почему дисколет не убирают?

– А зачем? Аппарат восстановлению не подлежит, а транспортировка и утилизация слишком дорогое удовольствие, оно того не стоит.

– Ясно, – сказал я, провожая обломки взглядом.

– Штефан, вы ведь не завтракали. Хотите есть?

– Если честно, не отказался бы.

– Вот возьмите, – порывшись левой рукой в своей сумке, он достал термос с кофе и сверток с бутербродами.

Я открыл крышку термоса. Легкий дымок вместе с потрясным ароматом горячего, недавно заваренного кофе поплыл по кабине. Налив дымящегося напитка в кружку, предложил Холечеку:

– Петер, вы будете?

– Нет, Штефан, спасибо, не хочу. Сегодня утром я очень плотно позавтракал, а вы ешьте, пожалуйста, не стесняйтесь.

Развернув промасленную бумагу свертка, я обнаружил в нем бутерброды – белый пшеничный хлеб щедро намазан желтым сливочным маслом, сверху на свежайшем рассыпчатом хлебушке возлегали тоненькие ломтики розовой, слегка подкопченной ветчины. Пальцы, державшие бутерброд, сразу стали жирными. Аромат непередаваемый. Я чуть не подавился собственной слюной. Не в силах больше сдерживаться, я вгрызся в это великолепие, откусив большой кусок.

М-м-м… боже, как вкусно. Так, теперь глоток горячего, обжигающего натурального кофе, чтобы все лучше проскакивало в желудок, как можно быстрее минуя пищевод. Великолепно! Нет, бог точно есть, и уверяю вас, ради таких моментов стоит жить.

– Откуда такое великолепие? – спрашиваю я Петера с набитым ртом.

– Контрабанда с Олерона, – улыбаясь отвечает он.

– Просто невероятная вкуснотища. Я, честно говоря, в столовке вашей клиники чуть вконец не отощал и уже совсем перестал верить в чудеса кулинарии. Еще немного, и я стал бы кулинарным атеистом. Спасибо, Петер, вы просто возродили меня к жизни.

Я так увлекся, что не заметил, как на бумаге остался сиротливо лежать только один, последний бутерброд. Мне стало очень стыдно за себя, что я такой оглоед.

– Извините меня, Петер, так было вкусно, что я не смог остановиться.

Холечек посмотрел вначале на мою сконфуженную рожу, потом на сверток. И расхохотался. Отчего мне стало еще больше стыдно за свою несдержанность.

– Да бросьте конфузиться вы так, Штефан. Живенько доедайте, да и дело с концом. Ну я честно не хочу, доедайте, ради бога.

Особенно уговаривать меня не пришлось, последний бутербродик бесследно почил в моей утробе. После насыщения настроение сразу улучшилось и поднялось на несколько градусов вверх, скафандр не так уж и дурно пах, лунный пейзаж за бортом из серого, ничем не примечательного сразу превратился в занимательный, немного загадочный, и вообще все не так уж плохо – в который раз замечаю, как мало человеку надо.

Меня опять развезло, теперь уже от сытой истомы. Но, к сожалению, поспать не удалось, на горизонте показался громаднейший, поражающий воображения купол базы «Депо сортировочное», во много раз превышающий по размеру купол станции СТК 3, рядом сверхгигантский космопорт. В небе то и дело сновали юркие шаттлы и небольшие звездолеты класса двухпалубных сухогрузов. В отличие от больших транспортных эти звездолеты брали на борт небольшое количество грузов, но доставляли их от космопорта одной планеты до космопорта другой, им не нужна была помощь шаттлов при погрузке и разгрузке.

Холечек связался с диспетчером, тот посадку пока не разрешил, сказал, что надо немного подождать, покружить возле космопорта, объясняя это тем, что сейчас на орбите грузится большой транспортный звездолет, много шаттлов участвует в погрузке, поэтому взлетка пока занята.

– Где-то там внизу, – Холечек указал на космопорт, – корабль контрабандистов «Зеленая акула», на котором вы, Штефан, отправитесь на Олерон.

– А почему зеленая акула? Разве бывают зеленые акулы?

– Это не ко мне, – улыбнулся Петер. – Это к хозяину корабля, возможно, ему посчастливилось увидеть зеленую акулу, ну и решил таким образом увековечить память о таком незабываемом свидании.

– А как я попаду на этот чудо-корабль?

– Вместе с бригадой докеров. Когда попадете на корабль, скафандр не снимайте. Экипаж не должен видеть ваше лицо ни в коем случае. Запомните это, ни в коем случае, – повторил он еще раз. – И никаких контактов. Дело в том, что периодически контрабандистов все-таки берут за задницу и трясут как грушу. Естественно, они, как на Страшном суде, рассказывают все – кого и что возили, когда и как. А некоторые работают как двойные агенты, делясь информацией и с повстанцами, и с гестапо. За это им разрешают вести их незаконный промысел. А отдельные типы вообще действуют как подсадные утки. Поэтому, чтобы хоть как-то обезопаситься, у нас с ними разработан целый свод договоров и обязательств, которому они должны неукоснительно следовать. Например, когда перевозят пассажиров, у них должна быть отдельная каюта со всеми удобствами и с провиантом на дорогу, в которую они ни под каким, даже самым благовидным предлогом не кажут своего носа весь полет, и пока вас не примут повстанцы, ваша каюта для них запретная зона, так же, как и сам пассажир. То же самое касается грузов. За провоз пассажиров и грузов мы им платим очень неплохие деньги. Поэтому за нарушения их обязательств по договору им грозит смерть.

– Да, жестко, но справедливо.

– Дальше, Штефан. Попав на корабль в свою каюту, вы не снимаете скафандр, пока не включите вот эту штуку, – он достал из сумки и протянул мне уже знакомую серебристую коробочку, которую в свое время включал у меня в комнате дядя Роланд во время нашего последнего разговора. – Знаете, что это такое? – спросил Холечек.

– Приходилось встречаться. Это глушилка подслушивающих и подсматривающих устройств.

– Все правильно. До конца вашего путешествия она должна быть постоянно включена, пока вы снова не наденете скафандр и не попадете к встречающим вас.