Толсты́е: безвестные и знаменитые

Вот вам и свободная Америка! И куда теперь податься? Ограбили в России, а теперь хотят нажиться на чужом горе даже здесь. Впрочем, Александра Львовна обвиняла только докторов, но не бизнесменов и политиков.

В 1941 году Толстая стала гражданкой США и продолжала обличать советскую власть уже в качестве главы общественного совета при Издательстве имени Чехова и президента Международного Толстовского фонда. Но вот вопрос: открылась ли ей истина или дочь Толстого, верная его заветам, продолжала блуждать в потёмках и верить в иллюзию непротивления злу и всепрощения? Ещё 1930 году, находясь в Японии, она писала Толстой-Поповой:

«Истина – назови её религией, философией, житейской мудростью – всегда проста, она не требует учёности, но вместе с тем, чтобы её найти нужно пройти громадный жизненный путь, как мой отец, промучиться столько, сколько он мучился, изучить все религии мира».

Если человек только верит, не понимая сути того, во что уверовал, не имея аргументов в защиту собственной позиции и не представляя, как воплотить эту премудрость в жизнь, тогда такому человеку можно только посочувствовать.

Глава 6. Трудно быть Львом

Нет сомнений, что четвёртый сын Льва Николаевича, родившийся в 1869 году, был назван в честь отца, к тому времени прославившегося в качестве создателя эпопеи «Война и мир». Вероятно, по замыслу главы семейства Лев Львович должен был продолжить его дело, но вот минуло почти сорок лет, и Лев Николаевич делает такую запись в дневнике:

«Удивительное и жалостливое дело – он страдает завистью ко мне, переходящей в ненависть».

Что же случилось? Почему же «проект» не удался? И почему в книге «Правда об отце и его жизни», изданной в 1923 году, Лев Львович написал:

«Никто не сделал более разрушительной работы ни в одной стране, чем Толстой. <…> Последствия этого влияния были прежде всего достойны сожаления, а кроме того и неудачны».

Понятно, что со своим «учением» Лев Николаевич полез в такие дебри философии и политологии, которые оказались ему не по плечу. Талантливый литератор был не готов к работе, которая предполагает не только глубокие знания, но и аналитический ум, «закалённый» в спорах с оппонентами. Толстой неплохо разбирался в психологии людей – по крайней мере, тех, что стали героями его романов, однако не преуспел в воспитании своих детей. Так можно ли было надеяться на то, что его идеи помогут совершенствованию человеческой природы? Святая обязанность писателя – нести людям разумное и доброе, побуждая их подражать полюбившимся героям. А философия и публицистика – это совсем другое. Уж столько было копий сломано на пути улучшения человеческого общества, но воз поныне там, несмотря на некоторые достижения, прежде всего, в материальной сфере.

Итак, Лев Львович был в какой-то мере прав, но вот вопрос – откуда взялась у него эта чёрная зависть? Логичнее было бы радоваться успехам своего отца, благодарить его за то, что обеспечил семье материальное благополучие, а детям – возможность получить хорошее образование, хотя большинство из них предпочли учиться дома, полагая, что помещику все эти университетские премудрости вовсе ни к чему. Достаточно сказать, что только старший из его сыновей, Сергей, сумел закончить университет.

Впрочем, Лев Николаевич и не настаивал – с университетом и у него в молодые годы возникло взаимное «недопонимание». Вот и Лев Львович университетам был не рад – с причиной этой неприязни, а также с особенностями этого трудного характера придётся разбираться.

Павел Басинский, автор книги «Лев в тени Льва: история любви и ненависти», полагает, что родители совершили ошибку, назвав сына именем знаменитого отца:

«Имя Лев станет тяжёлым наказанием для мальчика, поводом для насмешек ("Как тебя зовут? Ты – Лев Толстой?!") и причиной неисцелимой рефлексии по этому поводу».

Вообще-то, в некоторых русских семьях с давних пор существовала традиция – старшему сыну давали имя отца. Бывало, что сыну тайного советника, церемониймейстера императорского двора за всю свою жизнь так и не удавалось повторить успех своего родителя. Однако зачем же рефлексировать по столь незначительному поводу? Ну пусть всего лишь генерал или действительный статский советник – есть же, чем гордиться. Да и Александр Дюма-сын вроде бы не особенно переживал, хотя, безусловно, завидовал славе своего отца и даже как-то посетовал на то, что любовницы считают его лишь бледной тенью создателя «Трёх мушкетёров», «Королевы Марго» и «Графа Монте-Кристо».

Конечно, следует признать, что знаменитая фамилия обязывает и эта ноша может оказаться непосильной, но в то же время принадлежность к знатному роду, к семье известного писателя даёт немалые преимущества, и надо лишь умело ими пользоваться. Но вот беда – Басинский пишет, что Лев Львович заболел какой-то «неизвестной разрушительной болезнью». С чего бы это? И о какой болезни идёт речь?

Для того, чтобы решить эту загадку, следует учесть, что ещё во время недолго пребывания в гимназии Лёва начал курить, увлекался игрой на скачках. В Ясной поляне его тщательно оберегали от соблазнов взрослой жизни, но, оказавшись без присмотра, благовоспитанный юноша подвергся тлетворному влиянию. По сути, Лев Львович кое в чём повторил ошибки своего отца – во время учёбы в Казанском университете Лев Николаевич пустился во все тяжкие. Впрочем, у юного Лёвы всё ещё было впереди. Учился он плохо, и родители вскоре забрали его из гимназии.

Вот что Софья Андреевна написала в книге «Моя жизнь»:

«После того, как Лев Николаевич взял Лёву из гимназии домой, он пошел к Грингмуту, директору Лицея Цесаревича Николая, и просил его рекомендовать хорошего учителя Лёве и следить за его образованием. Сам Лев Николаевич хотел наблюдать за учением Лёвы и делать ему время от времени экзамены. Грингмут прислал учителя, глупого франта, бывшего лицеиста, который учил очень дурно и больше рассказывал Лёве о своих похождениях».

Вот только этих рассказов не хватало! Как принято говорить в таких случаях, семена разврата попали на хорошо подготовленную почву. Но до поры до времени новые увлечения оставались для семьи тайной за семью печатями, поэтому нет никаких свидетельств, чтобы что-то однозначно утверждать, да и на Лёвины признания не приходится рассчитывать. В книге «Опыт моей жизни» он воздерживается от откровений:

«Я продолжал кое-как учиться в гимназии и, наконец, сделав громадное усилие над собой и стараясь больше уединяться от семьи, – выдержал экзамен зрелости и поступил в Московский университет на медицинский факультет, хотя отец всячески хаял в это время и докторов, и науку».

Видимо, попытки учёных найти средства избавления человека от недугов противоречили основному положению «учения» Толстого – непротивлению злу. Ведь болезнь можно воспринимать как наказание за совершённые грехи. Однако сам Лев Николаевич неоднократно обращался к докторам, хотя доверял лишь Григорию Захарьину – тот обслуживал исключительно богатых клиентов и благодаря этому нажил немалый капитал. Уже одно это внушало уважение, но ещё больше – рекомендации вести здоровый образ жизни и не увлекаться новейшими лекарствами.

Толстой хаял не только науку и докторов – доставалось и бедному Лёве. В письме сыну осенью 1884 года Лев Николаевич писал:

«У тебя убеждений никаких нет и хотя тебе кажется, что ты всё знаешь, ты даже не знаешь, что? такое – убеждения и какие мои убеждения, хотя ты думаешь, что ты это очень хорошо знаешь».

Увы, Толстой оказался плохим отцом и скверным проповедником – ему удавалось убедить лишь тех, кто этого хотел, кому нужно было уцепиться за соломинку, чтобы окончательно не потеряться в жизни. Лёву эта соломинка не могла спасти, поскольку нелады в семье, частые ссоры между родителями опустили в его глазах авторитет отца, что называется, «ниже плинтуса». Наставников пришлось искать на стороне. Брат Илья в книге «Мои воспоминания» пишет о том, какое участие в воспитании Лёвы принимал брат отца:

«Сергей Николаевич, красавец собой, бывший императорский стрелок, увлекается цыганами, проводит с ними дни и ночи и одно время даже увлекает с собой младшего брата Лёвочку».

Поступив на медицинский факультет, Лёва надеялся получить профессию, но что-то не срослось – сначала возникло желание перевестись на филологический, а затем он на всё махнул рукой. Павел Басинский в своей книге пришёл к категорическому выводу: «Оба Толстые решительно не вписывались в студенческую среду». Здесь явная натяжка, поскольку Лев-старший бросил университет после того, как заразился гонореей, однако верно и то, что оба не видели смысла в том, чтобы протирать на лекциях штаны. Лев Николаевич в итоге всё же взялся за ум, а вот его сыну что-то помешало.

Есть версия, что всему виной участие Льва-младшего в акциях по спасению голодающих – неурожай 1991 года привёл к массовой гибели крестьян в Самарской губернии в 1891-1892 годах. Тогда многие состоятельные люди из дворянских семей пришли на помощь голодающим, устраивая бесплатные столовые, привлекая на помощь врачей. Понятно, что физическая и психологическая нагрузка была слишком велика – Льву-младшему шёл в ту пору 21-й год. Но вот что Софья Андреевна записала в дневнике:

«Случай на станции Богатое. Между окончанием работы на голоде и возвращением в Ясную Поляну со Львом Львовичем случилось событие, обычное для молодого человека, но вовсе не обычное для сына Толстого ввиду того душевного состояния, в котором он тогда находился. Оказавшись 1 июля 1892 года на железнодорожной станции в ожидании поезда на Тулу Лев Львович, выражаясь языком его отца, пал. Говоря определенно, у него была первая плотская связь с женщиной. Случайная, скоропалительная и ни к каким последствиям не приведшая».

В своих воспоминаниях Лев Львович признаётся, что переспал с кухаркой начальника железнодорожной станции:

«Я увидел перед собой лощину, в которой росла густая трава, и быстро сбежал в неё. Она, улыбаясь, бежала рядом со мной, сильная и красивая. Я остановился и бросил её на траву…»

Софья Андреевна утверждала, что всё обошлось без огорчительных последствий, но так ли это? Возможно, Софья Андреевна ни о чём не подозревала, а Лёва предпочёл не говорить. Здесь вот что удивляет: 1 июля Лёва был в прекрасной форме – бегал по траве, у него даже хватило сил, чтобы «пасть» с незнакомой женщиной. А всего через два дня в Ясной Поляне появляется «физический и душевно надломленный» человек, у которого начинается неврастения – Павел Басинский пишет об этом в своей книге.

Скорее всего, кто-то из приятелей просветил Льва-младшего – мол, все эти кухарки на железнодорожных станциях исполняют обязанности проституток, обслуживая всех подряд. Впечатлительный молодой человек мог уверить себя в том, что заболел, опасался последствий и мысленно готовился к самому худшему. По сути, он повторил путь своего отца, если иметь в виду душевные страдания. Только результат был совсем иной: Лев Николаевич стал профессиональным писателем, а Лев Львович так и остался дилетантом. Причина его неудачи в том, что он старался подражать отцу, а для того литературный труд стал единственным выходом из положения, спасением от тяжких дум. Жаль, что Льву-младшему никто не подсказал… Впрочем, маловероятно, чтобы это помогло – принято считать, что талант на детях отдыхает.

Состояние Лёвы нельзя объяснить только усталостью и впечатлениями от страданий голодающих людей. Софья Андреевна вспоминала, как провожали тот ужасный год:

«И вот в то время, как в зале горела ёлка и дети, веселясь, получали свои подарки,  кто-то позвонил, послышались шаги на лестнице, дверь отворилась, и вошел Лёва. Это был не человек, а привидение. Как только я на него взглянула, так и замерла на месте. Всё веселье погасло сразу. Он был худ ужасно. Когда он улыбался, зубы были как-то особенно видны, щёки вваливались и делалось жутко».

Ко всем свалившимся на его голову испытаниям добавилось ещё одно – бросив университет, Лёва должен был либо пойти служить в армию простым солдатом, либо отправиться в тюрьму. Он выбрал вовсе непотребный вариант – пошёл служить, отказавшись принимать присягу. В итоге сына известного писателя пожалели и «списали» ввиду непригодности к военной службе. Позже Лев Львович писал в своих воспоминаниях, что все эти перипетии сказались на здоровье и он «заболел долгой нервно-желудочной болезнью».

В течение трёх лет его пытались вылечить лучшие московские и парижские врачи, но безуспешно – по их мнению, Лёве «грозят или смерть, или сумасшествие». В феврале сестра Татьяна отправилась в Париж, чтобы ухаживать за братом, и вот что она написала в дневнике:

«Лева всё плох и ужасно духом низко пал. Избави бог мне его осуждать: я, может быть, была бы гораздо хуже его; но грустно видеть человека, который так снял с себя всякие нравственные обязательства. Часто он опоминается и старается думать не только о своей болезни, но сейчас же опять в неё погружается».

Какие нравственные обязательства Лев Львович с себя снял – это осталось неизвестно. Можно лишь предполагать, что прогрессирующая болезнь грозила ему полной потерей личности. В Париже за лечение взялся известный психиатр Эдуард Бриссо. В дневнике Татьяны есть фраза, которую она записала после разговора с ним:

«Говорит, что болезнь его вся от нервов, оттого, что он целый день смотрит на язык, щупает живот и смотрит на свои испражнения».

Так и не дождавшись улучшения, Татьяна и Лёва возвратились в Москву, где за него вновь взялись московские врачи. Но своего спасителя Лев-младший нашёл только в Швеции – суть метода доктора Вестерлунда состояла в том, чтобы уговорить пациента заниматься тем делом, которое бы соответствовало его возможностям. Когда-то Льву Николаевичу помогло написание дневников, переросшее в сочинение литературных произведений, ну а Льву Львовичу было предложено занятие попроще – он переплетал книги и вышивал подушечки. Как бы в благодарность за своё спасение недавний пациент женился на дочери Вестерлунда. Впрочем, в книге воспоминаний «Опыт моей жизни» Лев Львович утверждает, что сам справился со своей болезнью:

«Дружба с отцом стоила нам дорого… Я же поплатился долгой и тяжелой болезнью, которую победил только благодаря тому, что навсегда похоронил и осудил толстовское учение, взятое в его целом, и, выбравшись из полудикой, бестолковой России, увидел и понял рациональный и организованный Запад».

Что ж, пусть спасителем будет Запад, тем более, что Швеция в той же стороне, хотя и гораздо севернее Берлина и Парижа.

После отказа Льва Николаевича от собственности в 1892 году и раздела имущества между женой и детьми, Лев-младший мог бы спокойно продолжать свои занятия в Ясной Поляне или в московском доме. Однако если глава семейства сумел добиться выдающихся успехов в литературном творчестве, так почему же его сын должен ограничиться вышиванием подушечек?

Лев Львович вообразил себя писателем. Такому решению вроде бы есть обоснование – как пишет Басинский, «все дети Толстого были литературно талантливыми людьми и оставили после себя наследие в виде дневников и воспоминаний, а также замечательной переписки». Однако грамотность, умение писать длинные письма и вести дневник, связно излагая свои мысли и чувства на бумаге, не имеют никакого отношения к таланту. Это не какой-то божий дар – это естественное свойство, даже обязанность культурного, образованного человека. Следует добавить, что дети Толстого несомненно прочитали его повесть «Детство», что было им вполне по силам, поэтому в воспоминаниях детей заметны тот же стиль изложения и те же интонации.

Вот и Лев Львович, взявшись за перо, решил идти по проторенной дороге. В его автобиографической повести «Яша Полянов» критики обнаружили явное сходство с «Детством» Льва Николаевича. Повесть «Прелюдия Шопена» условно можно назвать перевёрнутой с ног на голову «Крейцеровой сонатой» – в этой повести Лев Львович пытался полемизировать со своим отцом. А в пьесе «Ночи безумные…» Лев-младший использовал сюжет «Анны Карениной», но поменял пол главного героя – тот изменил жене и в результате семейных передряг бросился под поезд.

Софья Андреевна написала в дневнике: «У него не большой талант, а маленький, искренне и наивно». Горький, имевший возможность познакомиться с начинающим писателем, выразился более откровенно:

«Не понравился мне Лев Львович. Глупый он и надутый. Маленькая кометочка, не имеющая своего пути и ещё более ничтожная в свете того солнца, около которого беспутно копошится».

Немудрено, что журналы, наиболее популярные у публики, отказывались печатать произведения Льва Львовича. Но почему же печатали другие? А как не напечатать, если есть возможность возбудить интерес читателей такими, например, словами: «Граф Л. Л. Толстой – сын нашего знаменитого писателя… проповедует совершенно противоположное тому, что проповедовал граф Лев Николаевич…» Похоже, что в те времена читали всё подряд, тем более, если подписано «Толстой», пусть даже написал кто-то из детей Льва Николаевича или дальний родственник.

Помимо романов, повестей и пьес, были опубликованы две книги очерков Льва-младшего, одна из которых посвящена спасению голодающих в Самарской губернии, а другая – впечатлениям от пребывания в Швеции. По крайней мере, здесь было что-то новое и обошлось без заимствований из произведений знаменитого отца. Но в книге о Швеции находим такие откровения: