Советник президента

Прямо со Смоленского бульвара посольская машина направилась в аэропорт, где уже был подготовлен самолёт. И через несколько часов Джексон оказался на Даунинг-стрит 10, в резиденции премьер-министра.

Хозяйка дома обошлась без излишних церемоний и с ходу, не дав министру оправдаться, высказала всё, что наболело за последние три-четыре дня:

– Мистер Джексон! Вы поставили нас в глупейшее положение.

– Но Тереза, дорогая…

– Не смейте называть меня так!

– Как скажете, – Джексон почувствовал, что его авторитет тает на глазах, как снег под лучами солнца на московских улицах.

– Так вот, у меня вопрос: зачем вы сдались российским пограничникам?

– Я понимаю, для вас было бы лучше, если бы я утонул в болоте.

– Не передёргивайте! Надеюсь, вам понятно, что в нынешних обстоятельствах я не могу вам доверять.

– Это в каком же смысле? – возмутился Джексон. – Я рисковал своей жизнью ради вас, ради правительства, ради величия моей страны!

– Откуда мне знать, может быть, все эти дни вы развлекались в таллинском борделе с местными девицами… Кстати, для вас это не самый худший вариант.

– В следующий раз я так и сделаю.

– Следующего раза не будет! Я повторяю, кредит доверия исчерпан. Вы завалили дело с Платовым, тем самым огорчив весьма влиятельных персон по обе стороны океана. Затем вы утопили в болоте весьма ценный аппарат, а в довершении всего на наших глазах рассыпается состряпанное вами дело Стригаля.

– Но как же так? – от возмущения Джексон даже подскочил на месте. – Мы же с тобой всё это обсуждали – что, где, когда… И про гречку, и про дверную ручку, и даже про кота, который подох под воздействием боевого отравляющего вещества… Ты же знаешь, что это был экспромт. Вспомни, сначала Стригали съели тухлой рыбы, затем, уже сидя на скамейке в саду, потеряли сознание, и только после этого стажёр из МИ-5, осуществлявший слежку, дал сигнал химической тревоги. От этого излишне впечатлительный полицейский упал в обморок. Началась паника… Ну как было этим не воспользоваться?

– С вашей стороны в высшей степени непорядочно упрекать меня в том, что я сознательно участвовала в этой авантюре, – премьер-министр всё ещё сохраняла самообладание, но видно было, что она уже на грани…

– Хочешь сказать, что ты поверила мне на слово? Я тебе с три короба наврал, навешивал… как это говорят, спагетти на уши, а ты, как невинная овечка, только хлопала глазами? Но тогда ты просто дура!

– Сэр! Выбирайте выражения!

– И не подумаю! Всё! Нашей дружбе конец! – Джексон повернулся и пошёл к двери, что-то бормоча себе под нос. Видимо, врождённое благоразумие не позволило ему произнести во всеуслышание то, что он думает и о премьер-министре, и о влиятельных персонах, и вообще о тех британцах, американцах и членах Европейского союза, которые не способны оценить по достоинству его усилия, его самоотверженный труд на благо всего мира.

«Да, видимо, прав был Платов. Всё идёт к тому, что меня назначат козлом отпущения, а то и вовсе – whipping-boy, мальчиком для битья. Скорее всего, не доживу даже до пасхального банкета. И куда бежать-то, в Израиль или прямиком в Россию?» Но прежде чем пуститься в бега, он решил устроить им весёлую жизнь. Сначала на пасхальном банкете у лорда-мэра Лондона произнёс зажигательную речь, обвинив Россию во всех несчастьях, которые свалились на страну, вплоть до последствий Брексита, а уже на следующий день стал готовить сюрприз для «дорогой Терезы». После такой речи никто и не подумает, что он собирается подложить кое-кому свинью.

У Джексона были свои люди и в спецслужбах, и в полиции – иначе он не смог бы стать мэром Лондона и уж конечно смешно было бы рассчитывать на пост министра. И вот одному из особо доверенных лиц он предложил осуществить такую акцию: в отсутствие свидетелей передать Юлии Стригаль мобильный телефон для того, чтобы она позвонила кому-то из своей родни в Россию. Что и было сделано, а в результате заинтересованные лица узнали, что всё не так, как было ранее заявлено: Юлия практически здорова, разговаривает бодро, её отец отдыхает, спит, что не похоже на человека, находящегося в коме.

А на другой день разразился скандал. Премьер-министр рвала и метала:

– Кто устроил мне такую пакость? Кто допустил в больницу российского агента, да ещё с мобильным телефоном? Немедля подготовить законопроект о реформировании Скотланд-Ярда и МИ-6!

Но было уже поздно. Новость подхватили зарубежные СМИ, оппозиция в парламенте выступила с очередным запросом, а на российских ток-шоу политологи и журналисты соревновались в том, как бы похлеще высмеять британское правительство. Кстати, в основном, доставалось не премьер-министру, а всё тому же Джексону. Вроде бы обидно, однако он сам спровоцировал эту ситуацию, так что нечему тут удивляться.

Enfant terrible – этот образ Джексон создал не только для того, чтобы привлечь к себе внимание. Такому «мальчику» позволено высказывать мысли, за которые любой другой мог бы лишиться своего поста в правительстве или депутатского мандата. И это в лучшем случае, поскольку лондонский джентльмен обязан был придерживаться определённых правил, следование которым позволяло отличить его прочих людей, не достойных внимания солидной публики. Если же он позволял себе высказывания а ля Владимир Жириновский, то рисковал оказаться один на один со своими личными проблемами, в которых не сможет разобраться даже психиатр. И тем не менее, Джексон намерен был бороться до конца, причём не только прибегая к заявлениям в свойственном ему оригинальном стиле. Когда оказываешься припёртым к стенке, появляются какие-то внутренние, ранее неведомые силы, мозг работает буквально на износ, и вот, наконец, находишь то, чего искал.

Джексон вспомнил о том, как прошлым летом один из помощников премьер-министра проинформировал его об очередном переводе денег в фонд консервативной партии. Тогда Джексон не обратил особого внимания на этот перевод – так, обычная рутина, кто-то спонсирует консерваторов, кто-то лейбористов. Но вот теперь припомнил, что кое-что в этом переводе его заинтересовало, однако события, связанные с назначением на пост министра иностранных дел отвлекли, и позже он об этом уже не вспоминал. Теперь вдруг вспомнил и дал поручение изучить все материалы, связанные с поступлением денег в фонд партии – если понадобится, использовать неформальные связи, но выяснить имена всех спонсоров.

Когда на стол ему положили документы, Джексон поначалу не поверил – это была редкая удача! Как оказалось, среди тех, кто поддержал деньгами партию, значилось несколько российских олигархов – так в Лондоне называли всех миллиардеров, которые вроде бы пользовались поддержкой Платова. Теперь у него был козырь против Мэйн, однако Джексон понимал, что этими деньгами он и сам измазан. Так что, обнародуй он эти материалы, в выигрыше будут лейбористы. Но был другой вариант – сообщить всё Платову. О последствиях Джексону не хотелось думать, поскольку в нём вдруг проснулся дух турецкого янычара, одного из предков, которому было наплевать с высокой башни на правила поведения британского джентльмена.

Но как передать материалы? Джексон вспомнил, что ещё тогда, в кладовке, в той квартире где-то близ Пречистенки, Галина сунула ему записку с указанием, как можно связаться с ней через Telegram. К счастью, в России этот мессенджер пока ещё не заблокирован, но следует поторопиться. Кто знает, может быть, именно враги Платова добиваются его закрытия. Для чего? А для того, чтобы лишить Джексона единственного доступного канала связи и с Галиной, и с Россией.

На следующее утро на столе перед Платовым лежал документ, из которого следовало, что трое российских миллиардеров перечислили немалые средства в фонд консервативной партии Великобритании.

«С Рабиновичем и Душмановым всё понятно. Уже давно освоились на Британских островах – один владеет «Челси», другой вложился в «Арсенал». А этот как здесь оказался? Он же вроде бы нацеливался на Швейцарию».

Дело в том, что третьим в списке оказался Гектор Аксельборг. В последнее время о нём стали забывать, а ведь ещё несколько лет назад многие возмущались тем, что творится в фонде «Сколково». Писали и в правительство, и в Счётную палату – в письмах упоминались неоправданно высокие выплаты приглашённым «из-за бугра», при том, что им, по сути, нечем было заниматься – чётких задач пред ними никогда не ставили. Критики писали об отсутствии должного контроля за их работой, о разбазаривании бюджетных средств. Ну а тот случай, когда оппозиционный депутат Госдумы получил кругленькую сумму за свои «липовые» лекции – это и вовсе неприлично! И тем не менее, Аксельборгу хоть бы хны, да и премьер по этому поводу помалкивает, хотя именно он был инициатором назначения Аксельборга на должность президента фонда «Сколково».

«Что же мне делать с Аксельборгом? Сколько ни ломаю голову, никак не пойму этих жирных котов – ворочают миллиардами, так чего же им неймётся? Мало того, что уже награбили?! Слава богу, хоть Прохоренко не разочаровал. Подёргался, подёргался, пару раз вляпался по самое оно и в итоге всё-таки решил не лезть в политику. Вот так и надо. Каждому своё!»

Глава 19. Пасхальные откровения

В ночь на восьмое апреля в Храме Христа Спасителя проходило пасхальное богослужение. Как всегда, Платов стоял в первом ряду, чуть с краю, чтобы охране было сподручнее выполнять свои обязанности. Поодаль расположились Митя и Галина, да и Филимон был при деле – всё это надёжные, проверенные в жестоких схватках люди, чего не скажешь о других. Понятно, что прихожане, увлечённые тем, что происходило на амвоне, лишь изредка поглядывали на Платова, так что никто и не заметил, что губы у него шевелятся. Если бы кто-то обратил внимание, то мог бы догадаться, что президент разговаривает с Богом. Так оно и было, и вот с какими словами Платов обратился к Господу:

– Господи, подскажи, что делать! Ну не могу же я подозревать всех подряд! Ведь невозможно ожидать от каждого предательства и гнусности. Вот только вчера уволил с десяток генералов, а теперь думаю, что был не прав. Господи! Если я совершил ошибку, прости и помилуй своего раба. Зачем ты так жесток? Зачем ты позволяешь мне страдать? Знай, господи, я верю в тебя! Верю, потому что кроме тебя нет никого, кто бы смог помочь. Не дай мне сгинуть, дай надежду, что всё ещё можно изменить. Избавь меня, Господи, от врагов! Или хотя бы подскажи, где их искать.

И ответил Платову Господь:

– Владим Владимыч, дорогой! В душу человека не заглянешь. Даже при моих возможностях это удаётся не всегда. Так что смирись, на всё моя, то есть Божья воля.

– Но, Господи! Я же, а не ты в ответе за Россию.

– Не кощунствуй!

– Но согласись, если что не так, с меня же спросят. Вот потеряю власть, а на кого тогда страну оставлю?

– Импичмента боишься?

– Да нет, в этом смысле у меня всё вроде бы в порядке, под контролем.

– Тогда чего же суетишься, меня отрываешь от важных дел? – вопрошал Господь.

– Боюсь, что злые, жадные, завистливые люди уничтожат страну. Богатства разграбят, народ превратят в бездумное стадо, в животных, которым нужны только еда, вода и развлечения.

– А разве не так?

– По-твоему, человек должен слепо следовать своим инстинктам? Только и всего?

– Ты пойми, не каждому я дал то, что дано тебе, – поучал Господь. – У большинства людей самые простые, банальные желания: интересная работа, приносящая достаточно большой доход, дети, дом, жена, интернет и телевизор… Что ещё нужно человеку? Ну разве что здоровье, но тут уж многое зависит от него самого.

– Ну а совесть? А нравственность, мораль?

– Увы, это такие категории, которые не поддаются строгому анализу. Можно представить себе обстоятельства, когда человек, чтобы спасти кого-то, должен пожертвовать другими. Вспомни генералов, которые посылали в бой своих солдат. Допустимо ли в этом случае рассуждать о нравственности? Бог простит, если человек того заслуживает. А всё потому, что безгрешных людей нет. Да ты и сам всё понимаешь.

Платов задумался, не зная, что сказать. Хотелось возразить, но не нашёл весомых аргументов. Вот потому и молчал.

– Так чем же я могу помочь? – не выдержал Господь, которому в эту ночь предстояло ещё много подобных разговоров.