Саркома

Под потолком в центре лепного орнамента бронзовая люстра со светильниками, на паркетном полу мягкий ворсистый палас умиротворяющего зеленого цвета. На приставном столе гирлянда разноцветных телефонных аппаратов. А над кожаным креслом портреты Ленина и Брежнева в маршальском мундире с четырьмя золотыми звездами героя.

За столом, на котором лежали папки с оперативной информацией и несколько свежих номеров газет «Правда», «Известия», «Труд», «Крымская правда» и журнал «Коммунист», восседал хозяин кабинета – Макарец. Лет пятидесяти от роду, выше среднего роста, плотного телосложения, с благородными, можно сказать, аристократическими, чертами лица с высоким лбом.

– Виктор Сергеевич, в приемной товарищи Добрич и Калач. Вы назначили им встречу на 15.00, – сообщила секретарь.

– Пригласите, – велел он. Спустя несколько секунд дверь отворилась, в кабинет вошли среднего роста, коренастый генерал-майор и высокий, статный, косая сажень в плечах, майор. Калач с тревогой взглянул на хозяина кабинета. Тот в темно-синем костюме-тройке, белой сорочке с галстуком и золотым зажимом с алой капелькой рубина, сидел в кожаном кресле. Его мрачный вид не предвещал ничего хорошего.

– Здравия желаю, Виктор Сергеевич! – приветствовал Добрич.

– И вы, будьте здоровы! – сухо ответил Макарец и жестом пригласил. – Проходите поближе. Товарищ генерал, присядьте, а вы…

Первый секретарь метнул суровый взгляд в сторону офицера и промолвил:

– Язык не поворачивается назвать вас товарищем. Хоть и говорят, что в ногах правды нет, но постойте. Невелика шишка, еще успеете вволю насидеться…

Не ожидавший такой встречи, Вячеслав Георгиевич опешил. А слова о том, что еще успеет насидеться, давали понять, что от сумы и от тюрьмы не следует зарекаться, что дело намного серьезнее и драматичнее, чем он предполагал.

«Теперь от Макарца зависит, будет ли возбуждено уголовное дело по факту избиения Слипчука, суд и наказание за злостное хулиганство или умышленное причинение тяжких телесных повреждений, – с горечью подумал он. – Независимо от того, по какой из этих статей будут квалифицированы его действия. Наказания с лишением свободы не избежать». Майор с побледневшим лицом замер у торца длинного стола, а Добрич, смутившись, присел на стул

– Что же вы, Вячеслав Георгиевич, позорите высокое звание коммуниста и офицера советской милиции? Средь бела дня, как разбойник или диверсант устроили разборку? И с кем? С ответственным работником райкома партии, идеологом, почитай, вашим начальником по партийной линии? В здравом рассудке ли вы? На кого подняли руку и не просто руку, а с жезлом? Это равнозначно нанесению удара ножом в спину или выстрелу из обреза. Стоило бы сорвать погоны, но велика честь. Не хочу мараться. Это сделают ваши начальники, их много, начиная с министра МВД…

– Виктор Сергеевич, я все объясню, – вклинился он в шквал этих порицающих вопросов. – Я намеревался мирно без истерики поговорить со Слипчуком, но он проявил гонор, полез в драку, поцарапал мне щеку и разодрал нос. Хлынула кровь, я чуть не захлебнулся, – Калач указал на нос с едва заметными следами ранения. – Конечно, у меня взыграла кровь. Не мог я струсить, дать деру. Какой бы я после этого был бы начальник милиции, ведь это происходило на глазах водителей. Мой шофер Михаил Трошин готов подтвердить тот факт, что Александр Петрович первым перешел в рукопашный поединок…

– Не лги, у Слипчука не было причин для агрессии, – осадил майора Макарец.

– Александр Петрович пребывал под градусом, слабо контролировал свои действия, – возразил офицер. – Наверное. ему моча в голову ударила, решил покачать права, показать, кто в районе хозяин. Не на того напоролся.

– Это тебе, ревнивцу, моча в голову ударила! – повысил голос Виктор Сергеевич. Калач решил изменить тактику и покаялся:

– Признаю свою вину, что не сдержался, эмоции, гнев меня захлестнули. Но тому есть веская причина. Александр Петрович, вместо того, чтобы заниматься идеологией, соблюдать моральный кодекс строителя коммунизма, создавать условия для укрепления семьи – ячейки общества, настойчиво приставал к моей жене Ларисе Юрьевне, склонял ее к интимной близости. Несмотря на предупреждения, продолжал ее преследовать любовными посланиями, соблазнял дорогими подарками…

– Он, что же разрушил ячейку или от вас ушла жена?

– Не ушла, но могла уйти, если бы я решительно не пресек его домогательства. Это же типичная аморалка, которая не красит облик и поведение коммуниста, тем более идеолога, обязанного служит нравственным примером для других.

– Вячеслав Георгиевич, не вам судить, аморалка или знаки внимания, проявленные к вашей жене в рамках приличия, – одернул его Макарец.

– Слипчук грубо преступил эти рамки.

– А вы преступили закон. Полагаю, что вы знакомы с творчеством Шекспира, его гениальными трагедиями?

– Знаком, интересуюсь классической литературой и искусством, – отозвался майор, догадываясь, куда тот клонит и не ошибся

– Прочитайте еще раз трагедию о ревнивце Отелло и Дездемоне. Очень поучительное произведение.

«Они со Слипчуком, будто сговорились», – подумал Калач, а Макарец продолжил:

– Чрезмерная ревность – страшное чувство, оно ослепляет человека, лишает здравого разума. Вот и вас попутал этот бес.

– Александр Петрович меня спровоцировал. Посчитал, что коль он секретарь, то все позволено. Он и к другим красивым, молодым женщинам неравнодушен…

– Назовите, кто к ним равнодушен? – спросил секретарь обкома и сам же ответил – Разве, что импотент. Конечно, отношения должны строиться на взаимном уважении, любви, симпатиях и согласии. Если Слипчук был неприятен вашей супруге, навязчив, то почему она сама или вы, не сообщили в обком партии или областную партийную комиссию? Мы бы объективно во всем разобрались, конфликт не перерос бы в жестокое избиение.

– Поймите, я не желал никого вмешивать в свои семейные дела, чтобы все, кому не лень, не полоскали постельное белье, – признался начальник милиции. – Поэтому и провел воспитательную акцию.

– Лариса Юрьевна об этом вас попросила? Может у них настоящая любовь? Мы не вправе вторгаться в их личную жизнь?

– У него и без нее хватает любовниц. Лариса – гордая, предпочитает самостоятельно решать возникшие проблемы.

– В таком случае, не было острой необходимости для «разбора полетов» со Слипчуком. После вашей «воспитательной акции» Александр Петрович, находится в столь тяжелом состоянии, что не смог приехать на эту встречу. А хотелось бы от него услышать оценку ваших действий. Но он, пока что нетранспортабельный. Если не будет улучшения, то вертолетом доставим в Симферополь или Киев. Неизвестно, к каким тяжелым последствиям приведут увечья.

Тем не менее, моему помощнику Льву Платоновичу Гнедому, посетившему Слипчука в стационаре районной поликлиники, удалось взять у него объяснение. Пострадавший считает, что не было серьезных причин, лишь косвенные, для такого дикого выяснения отношений. По законам военного времени вам бы светил трибунал с вынесением высшей меры.

«Такие аналогии не сулят снисхождения, – подумал Калач. – Похоже, малой кровью отделаться не удастся. Хотя это и коробит, но придется покаяться, ведь повинную голову меч не сечет».

– Виктор Сергеевич, я полностью осознал свою вину, – опустив голову, произнес он. – Обещаю, что сделаю для себя выводы, исправлюсь. Готов понести наказание, но прошу оставить меня на службе в органах МВД, на любой должности.

– Поздно ты осознал. Сколько раз мне приходится слышать «виноват, исправлюсь», – посетовал он. – Это идентично поговорке о том, что зарекался кувшин по воду ходить. Ревность – чувство врожденное и только человек волевой с твердым характером способен его контролировать, иначе лучше оставаться закоренелым холостяком.

Добрич, соблюдая субординацию, не вмешивался в диалог. Понимал, что скоро и самому предстоит держать ответ, поэтому обдумывал наиболее оптимальную тактику.

После затянувшейся паузы, Макарец велел Калачу:

– Выйди-ка, подожди в приемной. Я поговорю с твоим доблестным генералом.

Вячеслав Георгиевич понял, что иронически сказанное, «доблестный генерал», лишь подчеркнуло, что разговор будет нелицеприятным.

«Перепадет из-за меня и генералу, – с огорчением подумал он. – Заварил кашу с этим любвеобильным бабником. Ни себе, ни другим нет покоя». Когда за майором закрылась тяжелая дубовая дверь, пристально глядя на Добрича, упрекнул:

– Алексей Павлович, почему о ЧП я узнаю не от тебя, а от генерала комитета госбезопасности? Решил не выносить сор из избы, чтобы не запятнать честь мундира?

– Виктор Сергеевич, я мне самому об этом инциденте доложили за полчаса до вашего вызова. Проверял достоверность информации и замешкался. Впредь обещаю оперативно информировать о резонансных происшествиях.

– Что будем делать с этим Отелло?

– Очень неприятный инцидент. Погорячился он, дал волю рукам. Не исключаю, что Слипчук по неосторожности или специально чем-то оскорбительно-обидным и унизительным его спровоцировал. Ну, и как говорится, сила есть ума не надо, потерял контроль. А ведь Калач перспективный работник. Жаль, если судьба и карьера пойдут под откос…

– Защищаешь свое ведомство, честь мундира? Логично. Я бы на твоем месте также бы поступил, – усмехнулся первый секретарь обкома.

– В защиту бездельника и неуча я бы слова не сказал, а у Калача настоящая милицейская хватка. Одни из лучших показателей в оперативно-розыскной и следственной деятельности, высокий процент раскрываемости преступлений, – привел аргументы Добрич в расчете на снисходительность Макарца, от решения которого теперь многое зависело в судьбе его подчиненного.

– Личность человека измеряешь цифрами, показателями, процентами. Наверное, позабыл, что партия осуществляет подбор кадров на руководящие должности, в том числе и в органы МВД, по политическим, деловым и моральным качествам, – напомнил Виктор Сергеевич. – А мораль, нравственность человека я ставлю во главу угла. Люди оценивают коммунистов, а тем более руководителей, по их поведению и поступкам. И тот факт, что твой «перспективный работник» на долгое время вывел из строя моего ответственного партработника, бойца идеологического фронта, тебя, наверное, не тревожит?

– Конечно, тревожит. Виктор Сергеевич, я и сам от его проступка не в восторге. Думаю, что причиной является усталость, нервные перегрузки, вот и сорвал злость на Слипчуке, – с досадой произнес генерал-майор. – Категоричность, резкость и грубость обусловлены тем, что Калач непосредственно сам занимается оперативно-розыскными мероприятиями, участвует в рейдах по охране общественного порядка, то есть служит по принципу: делай, как я. Это исключительно важно для воспитания и укрепления дисциплины личного состава. Между нами говоря, вашему ответственному работнику еще повезло, что Калач не ударил его по голове, иначе бы умом тронулся.

– Так уж и повезло? Он может до конца жизни остаться инвалидом,

– Виктор Сергеевич, в США и западных странах полисмен в случае угрозы его жизни вправе без предупреждения стрелять на поражение. А у нас следует сначала выстрелить в воздух, а преступник тем временем может всадить пулю в лоб или нож в спину. Многим сотрудникам подобная ситуация стоила жизни. Такая вот нелепая гуманность.