Саркома

– Нетрудно сообразить. По поводу инцидента со Слипчуком.

– А-а, мелкая ссора, не стоящая выеденного яйца. Глубоко сожалению, что вам приходится на это тратить свое драгоценное время.

– Мелкая? Как бы не так. Почему после этой «мелкой ссоры» Александр Петрович с тяжелыми увечьями оказался на больничной койке с перспективой остаться инвалидом?

– Не знаю, где и когда он умудрился покалечиться? Работа у него вроде бы не связана с производством, станками, тракторами, машинами… Короче, непыльная, кабинетная с докладами, протоколами и прочими бумагами.

– Давайте, без иронии и юмора. Человек пребывает в тяжелом состоянии, а вы, как красная девица, ломаете комедию, – строго потребовал Гнедой.

– Что же, отвечу прямо в лоб. Имея юридическое образование, четко зная свои права, я действовал в рамках закона, в целях самообороны.

– Неадекватно реальной угрозе жизни, с превышением средств обороны, – заметил Гнедой. – Почему вы с жезлом напали на Александра Петровича?

– Какие могут быть претензии? Желз – не бейсбольная бита, не кувалда или дубинка, а рабочий инструмент инспектора ГАИ.

– Но вы не инспектор ГАИ?

– Начальник милиции обязан быть универсалом, чтобы в любой момент мог подменить не только инспектора ГАИ, но и следователя, участкового, сотрудника ППС, ДПС, медвытрезвителя или вневедомственной охраны. Лишь тогда, овладев многими функциями, вправе потребовать от подчиненных: делай, как я.

– Это пафос, громкие слова.

– Нет, реальная жизнь, – возразил майор и неожиданно озадачил вопросом. – Лев Платонович, кто вы по образованию?

– Историк.

– Вот и занимайтесь историей, а юриспруденцию оставьте специалистам, профессионалам. Они разберутся, превысил я меры самообороны или, наоборот, обезопасил себя от реальной угрозы жизни и здоровью. Этот, невыработанный в карьерах, бабник был в стельку пьян, не отдавал отчет своим действиям. Зять Леонида Ильича, первый замминистра МВД Щелокова генерал-лейтенант Чурбанов точно подметил, что человек, пребывающий в пьяном или наркотическом состоянии, является потенциальным преступником.

– Общеизвестная, прописная истина, – произнес Гнедой.

– Не отрицаю, но факты – упрямая вещь. Лучше разберитесь, почему партработники после совещаний лыка не вяжут, распускают руки. Кто им наливает горячительные напитки для подрыва авторитета партии? Куда смотрят наши чекисты?

– Мы дадим политическую, партийную оценку его и вашим действиям, – сурово пообещал помощник. – Сейчас речь о вас. На какой пленум райкома партии вы собирались наложить кучу фекалий и наплевать с высокой колокольни?

– Что вы, Лев Платонович, это бред сивой кобылы?! – возмутился Калач. – Вас дезинформировали для того, чтобы меня – борца с преступниками, расхитителями социалистической собственности – опорочить, оклеветать и скомпрометировать. У меня даже в мыслях такого не было. Партийный билет считаю выше любой должности и звания.

– Кто бы сомневался. Конечно, выше, ведь, если отберут партбилет, то лишитесь должности, звания, персонального авто и прочих благ.

– Разве это возможно? – насторожился начальник милиции.

– Вполне.

– Лев Платонович, посудите трезво. Слипчук после того, как получил по заслугам, находится в крайне возбужденном психическом состоянии. Лежит в палате, целый день таращит глаза в потолок. От тоски волком завоешь. Вот он из мести ко мне и сочиняет всякие небылицы, что в голову взбредет. Может, моча в голову бьет и сперма на череп давит? Пусть им займутся психиатр и сексопатолог. У него по этой части явные маниакальные отклонения от нормы. Ни одну юбку не пропустит мимо.

– Он заявил, что пальцем не прикоснулся к вашей жене.

– Значит, сожалеет, что не успел мне наставить рога, – усмехнулся Калач. – Даже, если он с Ларисой не переспал, то других женщин подмял под себя. Поэтому в качестве предупреждения, профилактики получил за порочную страсть, за чужих жен и дочерей, пострадавших от его сексуальных домогательств.

– Кто вам сказал, что они считают себя пострадавшими, может наоборот, счастливыми? Вы не осознали всей тяжести совершенного деяния, – сделал вывод Гнедой. – Готовьтесь к серьезному разговору в обкоме партии.

– К вашим услугам, – холодно отозвался майор.

– Кстати, в каком состоянии вы находились во время инцидента?

– В нормальном, трезвом. У меня на алкоголь аллергия.

– Все равно потребуется справка о медицинском освидетельствовании.

– Без проблем, – ответил Калач.

– За фекалии, плевок с колокольни, клевету на партию, придется ответить по всей строгости Устава КПСС, – напомнил Гнедой.

– С какой еще колокольни? – удивился майор.

– С высокой.

– Слово к делу не пришьешь. У Слипчука нет ни свидетелей, ни магнитофонной записи, а значит, веских доказательств, – заявил начальник РОВД. – Лев Платонович, поверьте мне, как юристу и опытному оперативнику, картина события банальна.

Слипчук – патологический бабник, пользуясь своим высоким партийным положением, возомнил, что ему все дозволено. Когда я его по-товарищески попросил оставить жену Ларису в покое, не домогаться близости с ней, он полез в драку. Я вынужден был в качестве самообороны оказать сопротивление в соответствии с нормами Уголовного кодекса и положения о милиции. Вправе был применить табельное оружие, сделать предупредительный выстрел, а второй – на поражение.

– Даже так?! – удивился Гнедой. – Не слишком ли круто?

– Не слишком. На Западе полисмены, копы при угрозе своему здоровью и жизни, стреляют без предупреждения, – сообщил майор.

– На буржуев, наших классовых врагов, эксплуататоров трудового народа, не следует равняться, – возразил помощник.

– Знаю, что нам с ними не по дороге, но кое-что полезное можно позаимствовать?

– Ладно, обойдемся без полемики, – снисходительно промолвил Лев Платонович и, вспомнив о секретаре-машинистке, поинтересовался. – Откуда у вас такая строгая девица? Язвит и хамит. Причислила меня к обслуге, моя фамилия ей не понравилась, назвала ее жеребячьей. Нормальная фамилия. Не объяснять же каждому, что мои предки занимались лошадьми, профессия стала фамилией…

– Конокрадством что ли занимались? – бросил реплику Калач.

– И вы туда же, – обиделся партработник. – Конокрадством чаще всего промышляли цыгане, а мои предки честно зарабатывали свой хлеб насущный. Ходили за сохой, растили хлеб. Прадед работал в Сибири ямщиком, извозчиком. Это ныне технический прогресс потеснил гужевой транспорт, а прежде конь вместе с рабочим классом и крестьянством был основной производительной силой.

– Лев Платонович, ни за что не поверю, чтобы евреи ходили в конюхах и управляли кибиткой или санями, – заметил офицер. – Медицина, торговля, банк, цирк, эстрада – вот их удел. Испокон века они там, где меньше работы и больше денег. Наверняка, ваши предки действовали в сговоре с цыганами, которые воровали коней, а те их сбывали на базаре.

– Вячеслав Георгиевич, с чего вы взяли, что я еврей? Великого русского писателя Толстого тоже звали Львом.

– Знаю, что Львом Николаевичем, но не Платоновичем, – уличил его начальник милиции.

– Не уводите разговор в сторону, не смещайте акценты, – сухо произнес Гнедой. – Если я займусь вашей родословной, то обязательно обнаружу примесь еврейской крови. А, если окунуться глубже, то и монголо-татарской, ведь Русь триста лет была под игом Золотой орды. Азиаты много женщин перепортили.

– Лев Платонович, не обижайтесь, но у вас ярко выраженные признаки.

– Майор, не забывайтесь! Я указал на грубость секретарши, а вы туда же,– напомнил он.

– У нас здесь не институт благородных девиц. Вспомните припев из песни «наша служба и опасна, и трудна». Вынуждены постоянно общаться с деклассированными элементами, уголовниками, алкоголиками, проститутками, наркоманами, аферистками и прочим сбродом, и это накладывает отпечаток на характер. Поэтому сотрудники милиции суровы, жестки и принципиальны. Никому не дано право помыкать блюстителями закона и правопорядка. Здесь вам не театр, не концертная студия.

– Секретарь-машинистка не ловит преступников, а сидит за столом, отвечает на телефонные звонки, заваривает кофе и чай, – заметил Гнедой. – Может я не прав?