– Известно почему. Порчу могла она наслать и заговоры разные знала. Её даже Войку опасался. А Войку сам дружил с нечистой силой. Про то все знают здесь. Ныне тот Войку отсюда съехал.
Тарле перевел разговор на Минеиху.
– А ты сам видал колдовство той старухи?
– Сам не видал. Но только когда помирала она, дядька Кирьян, что был подле Минеихи, седым стал. Он и говорил про то моему батьке. А я их разговор слышал.
– И что говорил тот дядька?
– Минеиха никак помереть не могла. Дух из ведьмы просто так не выходит. Страшно мучилась она, но все жила и жила. И только когда стену домика её разобрали, дух из ведьмы и вышел. Затем стену снова собрали, и там ныне порченная и живет.
– И она одна живет? – спросил чиновник.
– Одна, барин. Бабы ей еству какую носят. Но говорить с ней боятся.
– Отчего так?
– Так вы сами увидите, барин. Мамка говорит сила нечистая в ней сидит.
Мальчишка привел Тарле к дому, но сам близко подходить не стал, получил обещанный рубль и сбежал. Иван Карлович сам отворил ветхую калитку и подошел к двери черного покосившегося домишки.
Из домика доносился звонкий девичий голос. Тарле к своему удивлению узнал латынь. Девушка читала стихи!
– Невольный вкрался в душу страх.
И канул вопль во тьму.
С кровавой пеной на губах
Она приблизилась к нему.
Тарле не мог понять как простая деревенская девушка, ничему и никогда не учившаяся могла говорить на латыни? Ведь даже многие чиновники сего языка не ведали.
Он вошел в дом.
Девушка в простом платье, какие носили крестьянки, сидела на лавке и смотря в одну точку повторяла:
– Невольный вкрался в душу страх.
И канул вопль во тьму.
С кровавой пеной на губах
Она приблизилась к нему.
На Тарле она не обратила никакого внимания. Словно его и не было. Девушка была молода, не больше 14 лет, худощава и нескладна. Её фигура еще не оформилась. Зато лицо её было прекрасным. Ивану Карловичу она напомнила нимфу из греческих мифов.
Двери за чиновником закрылись сами собой. И от этого хлопка он вздрогнул всем телом, а девушка вдруг перестала декламировать стихи…
***
2
Трактир «Ведьмина гать».
Коллежский асессор Тарле очнулся в сыром подвале. Он поднялся на ноги и ощупал больную голову. На стене чадил факел, и тускло освещал пространство вокруг. Его окружали бревенчатые черные стены, влажные от сырости.
– Что за черт! – выругался Тарле. – Где это я?
– Здравствуй, Иван Карлович, – послышался голос.
Тарле оглянулся и на куче гнилой соломы заметил мужчину в рваном камзоле.
– Ты знаешь меня? Кто ты, сударь?
– Я Карпов, коллежский секретарь. Чиновник сыскного ведомства.
– Карпов? Ты ли это, Петр Антипович?
– Али не признал?
– Трудно признать в таком месте чиновника юстиц-коллегии.
– Я в сыскном приказе служу. К московской канцелярии юстиц-коллегии токмо временно приписан.
– Где это мы, Петр Антипович?
– Сие подвалы проклятого трактира «Ведьмина гать». Нечистое место, Иван Карлович. Ты как попал сюда?
– Хотел бы и я задать тот же вопрос, господин Карпов. Помню деревенский домик на окраине села. Помню, как зашел в него, а дальше все словно отрезало.
– Вот и у меня было нечто подобное. Ехал из имения и заблудился в лесу. Вернее мой кучер заблудился. Сказал, что ведьмы нас кружат.
– Эту историю мне уже рассказали, Петр Антипович. Я ведь, сударь, за тобой прибыл.
– В имение Архангельское?
– Да.
– Дальние соседи – барский дом в имении Кантемира и «Ведьмина гать».
– Про то ничего не могу вспомнить, сударь. Голова болит, – ответил Тарле.
– У тебя рана на голове, Иван Карлович.
Тарле прикоснулся к повязке.
– Это я перевязал тебя, да рану водой промыл. Кто тебя так приложил?