Функ подозрительно нахмурился:
– Ну ты и жук, Клюг. Все вытянул, что хотел, – а про свое дело ни слова.
– Да потерялся тут один парнишка, его мамаша попросила его разыскать. Они вроде с этим были приятели. Ничего такого, – знакомая знакомой. Каждый уверен, что если я работал в полиции, могу творить чудеса. Не поверишь, обращались по поводу кошек и собаки. Черт-те что…
Функ простодушно усмехнулся:
– Как низко ты пал.
Из парадного вышел полицейский в униформе, глянул на шефа.
– Ну что там? – заорал Функ.
– Криминалисты закончили гостиную, старший инспектор. Врач осматривает убитого.
– Можешь курить. Жди, когда уедут. Тогда отправим тело в морг.
Уве сказал:
– Ну, не томи. Как все было; и в чем твоя закавыка.
Унылый слоник, кажется, забыл свое превосходство над Уве.
– Мать услышала шум в гостиной. Когда вбежала туда, жертва лежала на полу с перерезанным горлом. Над ним сидел младший брат, с ножом в руке. Кровь… мать упала в обморок, сейчас ее в спальне откачивает домашний врач.
– Это все, что она сказала? Ты ее допрашивал?
– Я же тебе доложил. Она в обмороке, про младшего брата рассказала горничная.
– Ну а в чем же ты сомневаешься? – спросил Уве.
– Картинка ясная… только братец отрицает, что это он ударил.
Клюг поправил Функу загнувшийся воротник пиджака. Воротник вытерся от долгого служения.
– Мне надо посмотреть тело.
– Уве, ты наглец.
– Я пытаюсь облегчить тебе жизнь. Посмотрю на покойника; версия у тебя есть, – поедешь получать поздравление за раскрытие по горячему.
Функ вздохнул:
– Внутрь не зайдешь. Ни-ни. Жди здесь. Сейчас санитары вынесут.
Ожидание включило две сигареты и размышления о дальнейших шагах.
Когда носилки вынесли, Уве поднялся с сиденья мотоцикла и подошел ближе. Шуцман поднял руку, но вышедший за носилками Функ кивнул:
– Пусть посмотрит.
Уве откинул простыню.
Под ней лежал молодой рыжеволосый парень, кожу лицо покрывали розовые прыщи. Мальчишка был некрасив, и рана под подбородком не делала его привлекательнее.
Уве осмотрел ранение. Санитары нетерпеливо переступали с ноги на ногу, как извозчичьи клячи.
– Смотри, Вольф, – сказал Уве, указывая пальцем на шею мертвеца. – Вот вход ножа, это справа. Потом нож ушел горизонтально на другую сторону, и здесь всего лишь вспорол кожу и расцарапал щитовидный хрящ.
– Ну и что?
Уве не ответил, поднял простыню выше и заглянул под нее.
– Так я и думал, – пробормотал он.
Завизжали тормоза. К полицейскому фургону подкатил золотистый «Хорьх 930V» с открытым верхом. Оттуда вынесло немолодого, хорошо одетого человека; он подбежал к носилкам, оттолкнул полицейского врача.
Уве отошел в сторону.
Посланник Фридрих Гаусс, отец парня. Уве ждал крика, плача, – но отец стоял молча, смотрел в мертвое лицо сына. Повернулся к Функу.
– Что я должен делать? – услышал Уве.
Санитары стояли, уставившись на носки своих ботинок. Старший инспектор зачастил тихо, забормотал убедительно.
– Хорошо, – рявкнул Гаусс-старший, коротко кивнул седой головой.
У советника была породистая голова, узкое лицо, короткая стрижка, сидевшая на черепе словно шлем, склеенный из идеально белой бумаги.
Он, широко шагая, двинулся к ступеням.
Уве в два скачка достиг Функа, схватил его за рукав, шепнул:
– Спроси его: младший брат правша? Если да, выйдешь, скажешь. Если левша, можешь допрашивать дальше. Понял?
– Иди к черту, – прошипел Функ и поспешил за прямой спиной дипломата.
Уве остался ждать.
Функ появился не скоро; подошел к мотоциклу, попросил сигарету. Закурил, сказал:
– Правша. И что? Говори быстрее, сейчас он проверяет, все ли в гостиной на месте. С ним мой инспектор, но это ненадолго.
– Это самоубийство, – сказал Уве с видом фокусника, достающего из цилиндра поросенка. – Предсмертной записки не было?
– Узнаю Клюга, – разозлился старший инспектор. – Почему самоубийство?
– Разрез, глупец. Удар нанесен в левую сторону горла. Потом последовало горизонтальное движение, которое разорвало кожу. Если бы младший брат был левшой, он бы ударил так же, – справа налево. Иначе пришлось бы выворачивать руку слева направо, и надрез не был горизонтальным.