Черти на том берегу

– Хорошо. Видимо я что-то вообразил.

– То-то… На чём я остановился…?

– Хозяйство на себя решил взять… – Помог Эльдар феноменальной памяти…

– Да. Я же тогда мал был…

– Ага…

Старик острым взглядом оглядел Эльдара, бросив глаз на брезент, вздохнул.

– Одной ночью я проснулся от ужасного неудобства и сильной тряски. Открыл глаза в полной темноте – думал: ослеп. А ощутив неподвижность – понял, что связан по рукам и ногам, и не просто, а в мешке. Также был перевязан рот, поэтому оставалось только мычать. Кто-то огрел меня по спине, – значит лучше лежать молча…, но я замычал пуще. Удары посыпались один за другим… Я слышал, как скрипели колёса телеги, фыркала лошадь (причём наша), трещали сверчки, как колотилось моё сердце. Проехав же ещё немного, остановились. Никто не сказав ни слова, ни полслова стянули меня с телеги, взвалили на чью-то спину, и зашагали неизвестно куда. Там повязали на ноги верёвку, и подвесили вниз головой. Потом стали опускать, всё ниже и ниже, пока не намокла голова. Меньше было бы проблем, если б не мешок, – даже вытаскивая голову из воды, я задыхался. Вокруг лишь сверчки и всплеск воды – люди молчали (до сих пор не знаю, сколько их тогда было). Я же, как не старался, потерял сознание.

Очнулся я на берегу. Рядом со мной отчим сидел, в стороне мать разговаривала с дедом Матвеем. Голова ужасно болела и пекло ноги, – за них я был подвязан. Я помнил и помню по сей день, как всё было, но не помню то, что мне довелось услышать. Мне рассказали, как я сам повязал на себя камень, и бросился в воду… Не верю я тому. Въелись в мою память глаза отчима, которому не надо было ни в чём мне признаваться, ни о чём меня предупреждать, – я убеждён – это его рук дело…

Старик замолчал, уткнувшись в землю.

– А что с бабкой?

На вопрос старик поднял голову, округлил глаза, и возмутился:

– Вот сдалась тебе моя бабка..! Померла спустя месяц после того – чокнулась окончательно.

– А с отчимом, как потом жили?

– Полгода я жил, будто в рот воды набрав. Мать думала, что я, как бабка – одуреть решил, но я заговорил, когда отчим на войну ушёл. Откуда и не вернулся, в чём и была моя радость. А мать замуж так и не вышла.

Старик изогнул дугой губы в немом заключении, что и подтвердил словами:

– Так что вот так, не могла твоя сестра утопнуть… Или ей это далось с большим трудом.

Медленно встав с чурбана, старик пошёл к выходу, опираясь на ружьё. Воцарилось молчание. Эльдар уже не хотел ничего говорить, старик не собирался. Эльдар желал остаться один. Но незваный гость остановился.

– Я живу за вишнёвым садом. Не сложно отыскать – Герасим там один…, если помощь понадобится… и извини за нос… – Закончив, он стал толкать дверь, – та не поддавалась.

– Ну вот, я ж говорил: не выберемся.

– На себя тяните. И, какой нос?

– Мой не в своём деле…

Большая часть двери была присыпана снегом. Метель утихла, лишь падали редкие снежинки. Уже вечерело.

Под тем же снегом дремал мальчишка. А над ним пытался увидеть следы Николай. Метель занесла всё.

Эльдар Романович почти уснул. Он думал.

Невзирая на множественные имущества, огромные капиталы и чуть ли не безграничную власть, Эльдару Романовичу всё же не терпелось легализовать свою коллекцию. Он видел себя подобно Третьякову, подобно Рериху, подобно Гастону Бакману. Чем он хуже мадам Тюссо или того же Виктора Жуэ с его усопшими душами. И многих других… Тем более, что его коллекция – это нечто невообразимое, непохожее не на что другое. Хотя это могло казаться только ему. Что все? Тот же Виктор Жуэ, собравший на стене кучку старого, кем-то испорченного тряпья и макулатуры, назвав всё это последствиями следов мучающихся в чистилище душ, пытавшихся воззвать к миру живых. Как не крути, а трудно поверить в то, что кто-то когда-то узрел чудо, а заезжий странник, проникшись историей того, подхватил её и понёс в мир, чтобы все знали, что есть на свете чудеса и, что просто так человек не умирает, но душа вечна. Не правда ли странно посмотреть на прожженную тряпку или книгу, и слепо поверить в прикосновение чьей-либо души… ну, или ещё кого-нибудь, не попытавшись разобраться. Все артефакты всегда служили по большей степени инструментом для повышения рейтинга религиозной организации. А Эльдар Романович совсем не преследует цель – доказать невообразимое своей коллекцией…

Святик тоже спал, склонившись над столом, когда в соседней комнате, точно, охраняя странного пришельца, чутко дремал кот с всё ещё испачканным носом, а где-то спали его хозяева.

Спало опустошённое уже не издательство «Нос».

И не спала только мать Святика – она не могла дозвониться ни к мужу, ни к сыну. Звонки с новостью о розыске Савика вводили её в необузданную панику.

книга вторая «рабство»

Основа современного рабства состоит в долге. Найдя способ наложить на людей долг, ты привяжешь их к себе. Чем выше будет размер долга, тем больше гарантий назваться системой. Будучи системой, ты сможешь владеть, как народом, так и их лидером…

Чтоб обвести вокруг пальца, необязательно нужна ложь, нужно верно распорядиться правдой…

Ящик…

(«Почта памяти»; Труба на крыше)

Проснувшись за письменным столом, Святик с большим трудом и адской болью в шее поднял голову, оставляя её в том же положении, в котором она лежала на столе. Плечи затекли не меньше, и в пальцах стало покалывать. Посмотреть прямо было невозможно – позвонки, точно, срослись вместе и приросли к основанию черепа, при этом, словно, внимание всей нервной системы сосредоточилось на шее. На часах, на которые только и оставалось смотреть, стрелки указывали одновременно на цифру семь, а солнце, изливающееся в окна, старательно доносило о наступившем утре. Наконец.

Именно так и подумал Святик: «Наконец…».

Окончание бесконечной ночи можно было сравнить с долгожданной свободой из тюремного заточения. Опять-таки, Святика никогда не заключали, но ощущения его были далеко не из приятных, стоило ему лишь о том подумать, по телу пробегал мороз, и сводило под коленками, наваливалась паника. Ему очень не хотелось бы оказаться на скамье подсудимых, – представляя это, он был уверен, случись так – он неизбежно загремит в тюрьму. Наверное, это очередная фобия, так как в тюрьме он боялся умереть. Если поковыряться в голове хорошенько, Святик мог бы сказать, что проще найти себя сумасшедшим, нежели признать нормальным, глядя на малое количество здравых мыслей. Но возможно такой, как раз, и должна быть норма? Чёрт его знает.

Короче, хорошо, что ночь прошла. На часах – 6:35. Теперь бы домой и в душ. Душ – это самое вожделенное желание. Но наступил ли конец неожиданностям, – Святику оставалось лишь предполагать.

В дверь постучали.

Шею понемногу боль отпускала.

Правому глазу что-то мешало, – не понимая, что, Святику не удавалось освободиться от назойливой помехи. Стараясь размять залежавшиеся шею и плечи, он медленно и тем, и другим вращал. Каждый раз, когда голова смотрела вправо, что-то мешавшее глазу становилось настырнее…

…в дверь постучали снова…

Святик уже встал из-за стола, ощутив, как его ноги затекли не меньше прочих частей тела. Сделав очередной оборот головой, он заметил нечто длинное и тонкое, зацепившееся ему за волосы, щекоча бровь и глаз, спускаясь на плечо. Ухватив нечто, Святик стянул с себя длинный волос – тёмный и толстый… Он вспомнил вчерашних лошадей, сначала животных, потом костюмированных.

«Конский, что ли..?» – Подумал Святик.

Стук в дверь раздался опять.

– Да, иду… – Занервничал Святик, отвечая, а встав, кинул волос на стол.

– Вы всё ещё в кальсонах или можно войти..? – Прозвучал женский голос, заставив Святика растеряться и осмотреть свою внешность.

«Ну, мои штаны, в принципе, явно приличными не назовёшь…» – осудил мысленно свой туалет Святик. А не найдясь с неоспоримым ответом, просто сказал: «Входите…», распахнув настежь дверь. Тут же взъерепенился кот, поднялся странно на задние лапы, и быстро ушёл прочь. Кот, наверняка, проспал всю ночь под дверью. И на пороге этой же двери стояла Любовь Герасимовна.

Святик смутился.

А ведь голос именно тот, что прозвучал днём раньше в телефоне. Как так? – Оставалось лишь подумать.

Святик поднял левую руку, затем за ней – правую. Разводя свои конечности, скорчив по-идиотски пальцы, не понимая, что делает, он ляпнул вопросом, точно, лошадь на землю из-под хвоста: