В поисках отражения луны

– А как вы попали в эти места?

– Была очередная волна расформирования Советской армии. Были предложены варианты, и мы с женой приехали сюда. Я устроился в институт на военную кафедру и на ней трудился.

– А как вы узнали о двоюродном брате?

Николай смутился, но быстро сообразив, ответил:

– Юрка, когда пропал? – Я, соглашаясь, кивнул головой. – Это непросто так случилось! Непросто так для меня, для вас это может не показаться чем-то особенным. Впервые за столько лет я встретил одного знакомого. – Николай постучал пальцем по фотографии. – Вот, кстати, этот человек – Гриша. Я тогда выходил из основного корпуса института, когда меня позвал мужской голос, я раньше его не слышал, хотя отдельные нотки знакомыми показались. Я обернулся и увидел, какого-то мужчину, – тот улыбался во все зубы. С одной стороны он был мне совсем не знаком, но чью-то улыбку я на этом лице увидел. Когда я спросил, знаю ли я его, он мне сразу же сказал: «Коля, ну ты, что, Гришку не узнал?!» – я прикрыл глаза, стараясь поднять из памяти образ и, меня осенило. «Гришка Прохоров! Точно?» – я оказался прав. Мы с ним долго общались. Гришка после того, как дом наш опустел, уехал в Ленинград, – устроился на завод, где Юра трудился. Так вышло, что они подружились. Иногда он виделся с Лёней. Куда уехали девочки он не знал. Три сестры пропали, – уехали в неизвестном направлении. Прожив несколько лет в Ленинграде, Юра уехал к матери в Благовещенск. Его мать сильно заболела, и он два месяца просидел у её кровати. А когда тёть Нина скончалась, Юра не стал возвращаться в Ленинград, устроился на железную дорогу. Юра написал Гришке, чтоб он приезжал строить БАМ. Гришка с предложением к Лёне. Лёня отказался, а Гришка поехал.

Потом Юра решил на старости лет ещё денег заработать. Наслушался, что можно в Грецию на виноградники поехать – и уехал. Ни слуху, ни духу от него.

– Может он там жить остался? Такое ведь бывает! – Вставил я.

– Может быть. Хорошо если так.

– А дети? Вы говорите, что у них две дочки остались в Благовещенске.

– Дочки повзрослели, вышли замуж, родили детей…

Николай продолжал рассказывать, а я понимал, что всё, что он говорит, мне кажется каким-то бесполезным. Мне казалось, я впустую трачу время. Но уважить старика своим вниманием надо было. Он долго ещё мучил мои уши рассказом о Гришке. Я делал вид, что мне интересно. Никаких связей я пока не наблюдал.

– А кто такие, – я посмотрел на фото с обратной стороны и продолжил: – Анна и Лида?

– Анна – это моя сестра. А Лида – её подруга. Семья Лиды, как я слышал, осевшие цыгане.

– Кому из них ещё могла принадлежать такая фотография?

– А сколько человек, столько фотокарточек. – Отрезал Николай. – Макс, что вы пытаетесь выяснить. – Николай, как мне показалось, немного раздражился.

– Не подумайте ничего лишнего, Николай, я пытаюсь понять жизнь одного человека и постараться помочь.

Николай смотрел на меня, прищурив глаза.

– Хорошо! Лида была влюблена в Гришку, но он не обращал на неё внимания. Так они и разъехались. – Потом снова посмотрел на меня уже другим взглядом. – Вы простите меня, Макс! Я может слишком резок. Не знаю, что на меня нашло. Мне тоже интересно, кто такая Вера. Эти люди здесь, где-то живут? Вы знаете, где?

– Я не знаю. – Я на самом деле не знал, где живут Лерины родители. Лера, как-то уже заговорила о знакомстве с ними, но это такой был неоднозначный разговор, что мы ему не предали высокого значения. И Вера никогда не приводила меня к своей тёте. Оно и не нужно было. – Николай, вы говорите, у вас в роду были художники. У Веры тоже был знаменитый дед. Ей тоже достался от него талант. Как вы думаете, чьей из этих людей, глядя на фото, она может быть внучкой? – Я сделал паузу. – Может вашей?

Николай же без лишнего трепета и без колебаний ответил немедля.:

– У меня, кто может быть, так только внучатые племянники. Вышло в моей жизни так, что детей мне бог не дал.

– Простите…

– Да ничего страшного. Такое бывает у людей. Жена моя хотела детей и, могла их иметь. Как врачи сказали: проблема во мне. А я не мог этого признать и жене сказал, что если она забеременеет, то я за себя не ручаюсь. Я был взбешён, когда она мне объявила, что так дальше жить не может. Она собрала вещи и решила уйти.

– У неё кто-то был? – Я понял, что это было бестактно, даже заметил ноту негодования во взгляде Николая, но уже было поздно.

– Нет! Думаю, что нет! Ни та она была женщина. Хотя, когда женщиной управляют такие чувства, как желание стать матерью, получить ответную любовь и понимание, и всего этого не видит, то она становится другой. Становится для мужчины чужой, потому, что чужим делается для неё он. Женщина та превращается в существо, которое перестаёт находиться в рамках понимания и выходит из круга вашего доверия. Она создаёт свой – личный круг, в котором есть она, но нет вас. И вы её обратно в свой круг не вернёте, – она не заходит снова в ту же реку, это присуще только мужской сущности. Если вы её даже и вернули каким-то образом, круг её доверия никогда не станет вашим. Вы будете плескаться в своей речке, думая, что ей точно также приятно и она счастлива, но она не намочит даже пальца, – соорудит себе лодку понадёжней и будет плавать вокруг вас. И при первом же вашем проколе погребёт от вас, как можно быстрее и дальше. Скорее всего, со мной так и произошло. Женщина – это кладезь с секретами, даже если у вас с ней всё очень хорошо. Мы развелись. Я долго не мог поставить подпись. Не знаю, наверно, во мне гордость, что ли, «чёрт его знает», взыграла. Она потом вышла замуж, родила детей, как того хотела, а я так и остался один. Где-то в глубине души я её до сих пор люблю, где-то послал ко всем чертям. В общем, так я один, вот уж лет тридцать, как.

А чьей внучкой может являться ваша Вера, – да чьей угодно! Богу известно, что мне ничего ни о ком неизвестно. Простите за каламбур и за раздражение, Макс. Что-то я разволновался. – Николай достал из кармана пузырёк и проглотил несколько красных шариков. А я подумал, что мне пора. Но был остановлен словами:

– Не торопитесь, Макс, со мной всё в порядке. Просто по-дурацки в моей жизни всё получилось. Как-то остался я ненужным никому, а почему так, понять не могу. Я копался в своей памяти, – может, что-то сделал не так, может кого-то обидел, – не получается вспомнить. И никто не взялся мне объяснить. Я рад был всегда и сам спросить! Но, как, кого найти? Поэтому мне было бы интересно поучаствовать в этом расследовании вместе с вами, Макс.

Я понял, что эта история затянется надолго.

Часть вторая «она»

Глава первая: Необычные знакомства. На кофейной гуще

I

Она сидела в кресле, поджав ноги под себя. По её лицу было видно, что она о чём-то думает. Брови её, то сдвигались у переносицы, то возвращались на свои места, глаза кружились в своих орбитах, то там, то сям исследуя пол, стены, потолок. Кажется, если присмотреться, на голове от мыслей шевелятся волосы, но это только кажется, хотя… Тонкая белая рубашка, каштановые волосы, покрытые красным лаком на руках и ногах ногти. Окно было открыто, и свежий воздух влетал в комнату, создавая прохладу. Лето медленно передаёт права в руки осени. С деревьев ссыпается листва, всё чаще льют дожди, небо меняет часто свой характер, – то затянувшись тучами, смывает накопившуюся за лето пыль, то снова старается обсушить выглянувшим ненадолго солнышком и опять щедро поливает водой. В эту пору уже холодно по вечерам, даже если днём бывало совершенно душно. В левой руке девушка держала карандаш с изрядно покусанным ластиком у основания, алюминиевая втулка соединявшая резинку с карандашом, пострадала тоже. На коленках лежал блокнот. В нём она, паузами думая, писала стоящие мысли. Если вдруг её что-то не устраивало, она быстро стирала рядом лежащим большим квадратным ластиком. Снова принималась думать, и снова писать. Бывало в моменты ожидания нужной мысли, она рисовала на полях страниц. В уши были вставлены вакуумные наушники, из них, растекаясь по всему телу, звучала классика. Прохлада касалась обнажённых ног и предплечий, вызывая лёгкую дрожь и мурашки. Она была красивой, – такой она не была никогда, она себя видела совсем другой, меняя свой внутренний мир, менялась и внешне.

* * *

Я искала путь, в котором буду собрана полностью без остатка. Всем вокруг казалось всегда, что я вся здесь, – со странностями, многим непонятными, не вмещающимися в их рассудках, но вот такая, как есть. Я постоянно ждала от жизни какого-то, нет, не подвоха, испытания что ли. В то же время, живя вне всякой обусловленности, и одновременно не искала, и не ждала лёгких путей. Всякий лёгкий путь для меня казался подвохом. Дружила я с кем-то в детстве, но когда взрослела, понимала, что интересы моих сверстников заканчиваются весьма примитивными вещами и такими же целями. Поэтому с возрастом круг моего общения практически сомкнулся на мне самой. Я просыпалась одна; ложилась спать одна; садилась есть одна; шла в школу, учила уроки, решала, как жить дальше – в том же «количестве народа», – не смотря на то, что жила в полноценной семье, где есть папа, мама. С одной стороны я не создавала никаких проблем, с другой все искали проблему во мне или мне так казалось, как и любому ребёнку, – но с возрастом понимала, что я права. Уже в детстве я хотела жить своей жизнью. Чтоб никто мне не мешал и, я не мешала никому. Я хотела стать художницей, как мой дедушка, а меня запихнули в экономический. Но долго терпеть я этого не стала, бросила, как только появилась возможность жить отдельно. Работать устроилась в типографию, подрабатывала с помощью фотоаппарата, – по субботам фотографировала на свадьбах. Иногда делала фотосессии для желающих «вывернуть себя наизнанку». Родители поначалу были в шоке, а потом свыклись. А я копила деньги, чтоб учиться в Италии живописи. Но никто об этом не знал.

Однажды на лекции я встретила человека, который понял меня с полуслова. С ним было очень легко общаться. Как и мне, ему наш факультет не приносил никакого удовольствия. А если быть точным – стоял поперёк горла весь университет. Но он отдал ему дань, пройдя до конца, а потом ещё устроился по специальности. Это я узнала, когда мы встретились спустя четыре года после того, как пообщавшись полгода, исчезли с поля зрения друг друга. Нет, мы не ругались, не ссорились, просто так вышло, что пути наши разошлись на какое-то время. Долго мы не знали, как друг друга зовут и вопросом этим не задавались.

Как-то после пар, когда мы снова встретились у центральных ворот университета, я шла со своими однокурсницами. Им стало интересно имя того, кто меня ждал возле ворот – это был он, – я ответила: не знаю. На меня посмотрели шесть пар возмущённых глаз.

– Как так можно? Как вы общаетесь?

– Как-как… молча…

– Как молча..?

– У них, наверное, горячий секс по-тихому… – решила сострить одна. Все засмеялись, как пришибленные, но посмотрели на неё, словно перед ними дура. Оно несомненно так и есть, но речь не о ней.

Конечно же, мы молча не общались. А наоборот, – тем для разговоров хватало, чтоб, как он говорил: «Забить друг другу голову…». А секса у нас не было… (не было тогда). Я смотрела на него, как на очень хорошего, понимающего меня друга, в котором отзывалась моя душа теми её уголками, где так не хватало того, что не опишешь словами. Слова – их бывает, далеко не хватает, а бывает – любые слова лишние, как на тот момент наши имена. Временами я ловила в его взгляде вожделение. Возможно, он хотел меня, но, ни разу не проявил своих желаний физически. Как-то мы с ним сидели очередной раз в кафе, он задал мне вопрос, что я жду от наших отношений.

– Ничего! Мы же друзья. – Говорила я, а саму, что-то тогда заставило усомниться. – А ты? Раз спрашиваешь, то какие-то мысли при себе имеешь? – Спрашивала и не ожидала, что последует ответ. Но…

– Знаешь, для меня разнополой дружбы никогда не существовало. Но с тобой я могу общаться легко. Мне интересно с тобой…

Он сказал тогда много чего по этому поводу, но мне уже было достаточно, чтобы я его захотела, передо мной сидел настоящий мужчина, и сказанное: без всяких кавычек, скобок, и прочей заставляющей сомневаться пунктуации. Только между нами встала, какая-то невидимая стена, непреодолимая. Полгода яркой дружбы между мужчиной и женщиной. Просто дружбы.

Я ушла из университета. Жила в художественной мастерской своего прадеда, писала там свои картины, ходила на работу в типографию, фотографировала по субботам. И каждый день вспоминала парня из университета, но встречи больше не продолжались. Правильно он сказал, – дружбы между мужчиной и женщиной быть не может. Он, конечно, наговорил много интересного и хорошего, но в первом он прав настолько, что так продолжаться дальше не может. И, уйдя из университета, я решила с ним не встречаться. На тему моего прощания с университетом родители пришли в негодование. Я сказала, что жизнь, которую они пытаются построить – моя жизнь. И сколько бы они не старались со мной вести диалог, упирались в одно и то же – в мой не пробиваемый лоб, который выдавал неопровержимую постановку моего на том стоящего Я.

Успокоилась спустя год. Плавая в каком-то непонятном сознании, надоела сама себе.

Сняла квартиру в новостройке. В старом квартале, в мастерской, стала появляться три раза в неделю. К родителям заезжала раз в месяц, они хоть и смерились с кончиной моей учёбы, но если я приезжала чаще, чем раз в месяц, то они вдруг решали устраивать ей поминки, а я, ой, как церемоний не люблю. Поэтому да будет так, как я хочу. (Аминь).

II

Однажды я сидела в кафе в сквере по соседству с домом. Тихо играла музыка, звенел бокалами бармен. Один официант на всё заведение, а оно было не большим – пять столиков и половина пустые. Шумных компаний в него не заходило, а если кто и решался, то сразу же покидал эту обитель спокойствия. Мне принесли латте и я, открыв книжку, стала потихоньку его потягивать. За соседним столиком, напротив, сидела женщина. Её внешность была яркая. Морковного цвета губы, начёсанная шевелюра, вязаная белая кофта на ярко-красной блузке. Её пальцы были загружены немыслимым количеством колец, на ушах висели большие цыганские серьги. Всё остальное скрывалось за дубовым столиком. Но мне стало интересно, и я решила заглянуть под столик. Словно нечаянно уронила салфетку и наклонилась за ней, бросив взгляд на цветастую юбку и старомодные бежевые лодочки, (такое могут сохранить только избранные). Лицо её, выражало грусть и надменность одновременно. Я сразу представила запах её духов. Понимая, что веду себя неадекватно, постаралась снова увлечься чтением. А женщина тем временем увлечённо разглядывала дно чашки, которая зачем-то полежала перевернутой на блюдечке. Меня опять начало мучить любопытство, но я старалась его не выказывать. Но меня заметили. Заметили тогда, когда я медленно поднимала глаза над книжкой, стараясь, опять же незаметно, выглянуть. Женщина смотрела прямо на меня, не скрывая. Длинными ногтями она поглаживала чашку. Я же быстро постаралась спрятаться за книгой, но взгляд её на себе ощущала, – она наверно пыталась меня просверлить этим взглядом. А я, теперь боялась поднять глаза хоть на йоту.

– Я вижу, вы не любите пить чистый кофе! – Я дёрнулась от неожиданности. – Простите! Я напугала вас. Разрешите присесть к вам. – Женщина сделала паузу, но садиться уже начала, не дождавшись моего согласия. – Я много времени не займу.